В тот же самый день в девять часов утра Коул и Каз встретились за завтраком в ресторане «У Рубио». Коронным блюдом в этом вашингтонском ресторане были яйца с гарниром из шпината, поэтому они оба заказали это блюдо и попросили официантку все время подливать им горячий кофе. Ни тот, ни другой не провели ночь в постели. Каз до рассвета использовал старые связи, обзванивая приятелей из правительственных структур. В полночь он разбудил Керка Аллена, своего старого друга, дожидавшегося выхода на пенсию в Федеральном управлении авиации. Каз сказал ему, что в гибели Аниты Ричардс может быть повинно не только проклятие короткой посадочной полосы в кливлендском международном аэропорте.

– Если ты что-то узнал, Каз, то лучше выкладывай. Речь идет о жене кандидата от демократов. На сыщиков сейчас давят. Тебе лучше затаиться и не появляться здесь сегодня утром.

– Просто скажи экспертам, чтобы они пригляделись и обратили внимание на что-то необычное. Взрывчатка, проблемы с пневмоконтролем, испорченные приборы… Все, что угодно. Этот самолет рухнул не потому, что его заколдовали. Единственное проклятие Кливленда наложено на индейцев.

– Если ты что-нибудь знаешь, Каз, и скрываешь это от меня, я приду за тобой с секачом.

– Если я узнаю что-нибудь полезное, я тебе перезвоню.

Пока Каз шел по этому следу, Коул Харрис вернулся назад в Нью-Йорк в дом своего брата в Рае. Он приехал в полночь. Причиной возвращения на бульвар Гамильтона стал старый кожаный чемодан, спрятанный под лыжами брата в подвале. Коул достал чемодан, а Карсон и его жена Би нервно заглядывали ему через плечо. Происшествие на кухне неделю назад потрясло их. Они ничего не сказали полиции, пытаясь защитить Коула, но, хотя оба не сказали ни слова, супруги надеялись, что их родственник соберет свои вещи и съедет.

Коул положил чемодан на верстак и открыл крышку. Внутри было множество репортерских блокнотов. Они содержали его заметки за двадцать лет работы по всему миру. Он начал искать пару или тройку таких блокнотов за март 1971 года. Наконец Коул нашел два блокнота, связанных вместе широкой красной лентой.

На обложке его рукой было написано:

С блокнотами под мышкой Коул поднялся по лестнице в гостиную, уселся там при хорошем освещении и раскрыл блокнот.

– Ты собираешься читать это здесь? – раздался встревоженный голос его невестки.

– Да, если я не помешаю.

– Ну, понимаешь, – заговорил Карсон, свирепо глядя на брата, – вроде как уже поздно, видишь ли.

– Вам, вероятно, больше не нужны приключения, привлекающие внимание прессы. Что ж, почему бы мне не убраться отсюда.

Коул вытряс из Карсона пятьсот долларов, встал, поцеловал свою невестку, у которой явно с души свалился камень, обнял брата, и отправился в кофейню неподалеку, работавшую двадцать четыре часа в сутки.

Коул уселся подальше от входа и окон, спиной к стене. Техника выживания, он ей научился в Ливане. Потом принялся за первые записи, с пометкой «10 марта, вторник». Коул Харрис мысленно вернулся в тот день семьдесят первого года. Он работал на европейское бюро Ю-би-си, и его послали в Иерусалим, чтобы освещать судебный процесс «Мейер Лански против государства Израиль». Мировая пресса, около сотни репортеров, собрались во дворе Дворца правосудия, сохранившегося со времен Оттоманской империи в русском секторе окруженного стеной Старого города.

Стояла удушливая жара, ни ветерка, настроение было ужасное. Они все должны были присутствовать при окончании самого странного юридического сражения в Израиле.

Еврейское государство Израиль было почти полностью населено иммигрантами. Раздел 2 (6)3 израильской конституции гласил, что любому человеку, рожденному матерью-еврейкой предоставляется «право на возвращение» в Израиль. Каждый еврей заслуживает места в новом еврейском государстве.

Мейер Лански, завершив сомнительную карьеру в Майами, Нью-Йорке, Лас-Вегасе и других анклавах серьезной гангстерской деятельности, попросил государство Израиль предоставить ему возможность вернуться на историческую родину. Уверенный в том, что проведет остаток жизни на Земле Обетованной, поедая копченую селедку, с кипой на голове, он прибил мезузу[44] к двери своего дома в пригороде Майами и стал ждать новостей о своем новом гражданстве. Но у закона о возвращении существовала сноска, пояснявшая, что, если у вас плохая репутация или вы заподозрены в криминальной деятельности, Министерство внутренних дел может заблокировать вашу репатриацию. Именно это и произошло с Мейером Лански.

Но у него оставался еще один выход. Он мог подать в суд на правительство Израиля и попытаться отменить это решение.

Лански нанял адвоката по имени Иорам Алрой, с честью служившего в армии во время «шестидневной войны». За адвокатским столом к Иораму присоединился адвокат из Майами по имени Дэвид Розен. Они постарались доказать, что Лански никогда не обвиняли в преступлениях и что его бездоказательно очернила мировая пресса.

С другой стороны прохода им противостоял израильский обвинитель Гавриэль Бах. Он был высок и худ, обладал внешностью патриция. Гавриэль Бах решил не допустить преступников в Израиль, и неважно, во что это обойдется. В середине процесса журналисты узнали, что Министерство юстиции пригласило Гавриэля в Вашингтон. В процессе поползли слухи, что была заключена своего рода необычная сделка.

Правительство Соединенных Штатов собиралось возбудить дело против Лански и опасалось, что, если он получит гражданство Израиля, не сможет добиться его выдачи. Федералы надеялись, что, оказавшись под судом, Лански даст показания против гангстеров в Соединенных Штатах.

Согласно еще одному слуху, США предложили продать военно-воздушным силам Израиля неопределенное число самолетов «Фантом F-4», если Лански будет отказано в предоставлении гражданства. Об этом очень много говорили и писали, но «официальные источники» эту информацию отрицали. И не было никаких доказательств, что это правда.

Почти неделю дело Лански обсуждалось в Верховном суде, и вот в этот душный день все собрались, чтобы узнать результат.

Пока Коул перечитывал свои записи двадцатипятилетней давности, воспоминания воскресили перед ним костлявого, полногубого шестидесятивосьмилетнего гангстера, явившегося выслушать решение суда. Лански был одет в поношенный костюм. Галстук весь перекрутился под воротничком. Когда он прошел в боковой вход, на него набросилась пресса всего мира, выкрикивая вопросы.

– Мистер Лански, прошу вас… Эй-би-си… Мы понимаем, что Гавриэль Бах заключил своего рода сделку с Вашингтоном, чтобы заставить вас вернуться в Майами, где, по утверждению обвинения, вас вот-вот привлекут к суду.

Лански бросил на говорившего свирепый взгляд. Коула поразил его маленький рост. Всего пять футов три дюйма, но старик просто сочился ядом.

– Мудаки, – процедил он сквозь зубы.

– А как насчет чемодана? Что в чемодане? – выкрикнул кто-то из ближневосточного бюро Эн-би-си.

– Какой еще чемодан? – рявкнул Лански. – О чем, …вашу мать, вы, долбозвоны, толкуете?

– Прошу вас, сэр, следите за своими выражениями. Мы не можем передавать в эфир ругательства, – попросил репортер из Эн-би-си, как будто Лански это было не все равно. – Так что же в чемодане? – надавил корреспондент снова, намекая на металлический чемоданчик средних размеров, который Гавриэль Бах приносил с собой на многие встречи при закрытых дверях с председателем Верховного суда Израиля. – Мы понимаем, что американское Министерство юстиции предоставило Баху улики против вас.

– Вытащите меня отсюда, – прорычал Лански своим адвокатам, которые пытались протолкнуть его сквозь толпу. Наконец он достиг двойных дверей, ведущих в зал суда. Коул пошел за ним и просто пропихнул своего оператора следом, пока двери не закрылись.