– Я хочу, чтобы это никогда не кончилось, – сказала Люсинда.

– Память никогда не исчезнет.

В этот вечер они достали из холодильника два последних стейка и приготовили барбекю на берегу. Так как рядом не было города, чтобы закупить провизию, с этого момента им придется жить запасами консервов, лобстерами и рыбой, которую они смогут поймать руками.

После ужина Райан и Люсинда лежали на песке, держась за руки, и думали о том дне, когда они впервые встретились. Тогда Райана пригласили в дом Ало на День благодарения.

– Ты вошел, и я в тебя влюбилась. Как это может быть? – вспоминала Люсинда. – Мне было всего семь лет. Как будто Господь сказал мне, что это тот самый человек.

Райан говорил о Мэтте.

– Хуже всего думать о том, как много мне хотелось сделать вместе с ним. – Он взглянул на звезды и подумал, слышит ли его сынишка. – И этого никогда уже не будет. И с этим я не могу справиться, потому что мои мечты живут в моем воображении и меняются вместе со мной.

Райан говорил, что благодарен Люсинде. Ведь именно она избавила его от ночных кошмаров… За то, что она объяснила ему смерть Терренса… За то, что унесла тьму из его жизни.

– Если мы это переживем, ты выйдешь за меня замуж? – наконец спросил Райан.

Люсинда приподнялась на локте и заглянула ему в лицо. Лунный свет высветил голубизну его глаз.

– Тебе лучше поверить в это, приятель.

Райан снял с мизинца кольцо Мэтта, которое тот получил в начальной школе… Это была самая ценная для Райана вещь, а стоила она всего двадцать долларов. Яркий пример того, насколько мало для него значили богатство и власть. Он надел кольцо на палец Люсинде, и они долго смотрели друг на друга, без слов празднуя свою помолвку.

Однажды вечером в конце августа Коулу позвонили, и этот звонок изменил все. Он только переступил порог своего номера в меблированных комнатах в Джорджтауне, как зазвонил телефон. В трубке раздался высокий мужской голос. Звонили из Медицинской группы Феникса.

Именно Казу принадлежала идея проверить все дома для престарелых в теплых штатах, например, на Гавайях, во Флориде, Аризоне и Нью-Мексико. Старики, по мнению Каза, обычно стремятся переехать поближе к теплу, потому что кожа у них становится тоньше, а кровь бежит по жилам не так быстро. Это-то Коул знал, но предложение и гроша ломаного не стоило, если у вас в кармане всего несколько сотен баксов, а вам предстоит обзвонить все подобные учреждения в пятидесяти штатах. Они искали человека, выпавшего из административной системы, который, вполне возможно, уже умер. Им было необходимо каким-то образом сузить зону поисков.

– Это мистер Харрис из «Медикэа»? – поинтересовался голос с далеким акцентом.

– Да, это я.

– Я получил ваше письмо о Дэвиде Роббе.

Каз изготовил фальшивку с логотипом «Медикэа», используя в качестве прототипа собственный полис медицинского страхования. Они попытались выставить Карсона Харриса еще на двести долларов, чтобы отпечатать бланки и конверты.

– Послушай, Коул, хватит. Я не могу постоянно одалживать тебе деньги, – заявил ему рассерженный брат.

Тогда Коул и Каз заложили свои кольца и часы.

Каз составил коротенькое письмо, сообщающее, что «Медикэа» пересмотрела счет мистера Робба и просит соответствующее учреждение связаться с ними по указанному номеру телефона. Они сделали пятьсот копий такого письма и разослали фальшивки, надеясь, что никто не обратит внимание на то, что вместо правительственной бесплатной марки на конверте красуется обычная. Они послали письма в медицинские учреждения в теплых штатах и до этого звонка из Феникса не получили ни единого ответа.

– Это ваш домашний телефон? – продолжал допрашивать голос.

– Это частная линия, – солгал Коул, пытаясь угадать намерения звонившего.

– Ваше письмо меня несколько смутило. Вы ведете проверку мистера Дэвида Робба?

– Простите, а с кем я говорю?

– Это Дэйл Деннисон из «Пенсионной программы юго-запада». Мы связаны с компанией «Медикэа» и снимаем средства с полиса мистера Робба.

Коул держал ручку в руке и судорожно рылся в ящике, пытаясь найти листок бумаги.

– Просто для того чтобы убедиться, что мы говорим об одном и том же мистере Дэвиде Роббе, не могли бы вы сообщить мне его нынешний адрес?

– По нашим данным он сейчас в доме престарелых под названием «Дикая дубрава» в Фениксе.

– Вы можете сообщить мне его возраст, основание для назначения пенсии и номер страховки? – спросил Коул, справедливо полагая, что речь может идти о другом Дэвиде Роббе.

– А ради чего все это?

– Мы проводим демографическую перегруппировку с тем, чтобы перераспределение средств от страхования не коснулось мужчин в возрасте старше шестидесяти лет в связи с сокращением средств в «Медикэа», – ответил Коул, надеясь, что такая отработанная напичканная терминами белиберда достаточно затуманит мозги мистеру Деннисону, и он перестанет задавать Коулу вопросы, на которые у того не окажется ответа.

– Ах, вот оно что, понимаю, – смущенно пробормотал голос на другом конце провода.

– Вы хотели продиктовать мне его возраст, основание для назначения пенсии и номер социальной страховки.

– Да-да, верно. Что ж, он федеральный служащий, имевший медицинскому страховку… Ему восемьдесят шесть лет и номер его полиса 568-52-2713.

Каз вернулся домой в восемь. Он пытался разыскать Дэвида Робба через Министерство обороны, но его вышвырнули прочь. Переступая порог, Каз пребывал в ужаснейшем настроении, но когда услышал об успехе Коула, его настроение резко изменилось.

Дом престарелых оказался низким, одноэтажным строением на шоссе 357, пересекавшем Феникс.

Каз и Коул заплатили таксисту, привезшему их из аэропорта и вошли внутрь. Увиденное заставило их погрузиться в депрессию.

«Дикая дубрава» оказалась питомником для «овощей», где старики принимали «торазин» под присмотром персонала, напоминающего тюремщиков. Каз представился плотной медсестре – индеанке из племени навахо по имени Арлин Клауд, откровенно подозрительно осматривавшей посетителей.

– Я Джозеф Робб, это мой брат Дон. Мы двоюродные братья Дэвида из Алтуны, – заявил Каз, но женщина на это не попалась.

– С кем это вы, ребята, вздумали шутки шутить? Я получила личное дело Дэвида Робба. У него нет никаких родственников. Он пережил всю семью.

– За исключением дяди, – поправил ее Каз.

– Что еще за дядя?

– Дяди Сэма. – Каз достал свое старое удостоверение федерального агента и показал женщине. – Так что, сестра Клауд, если вы будете себя вести в том же духе, то в своем почтовом ящике наверняка найдете повестку в суд.

Трубки выходили из всех мыслимых отверстий в теле Дэвида Робба. А одно-два даже пришлось проделать специально. Например, отверстие в центре шеи, чтобы соединенная с таймером система могла каждые четыре минуты накачивать в его легкие кислород. У старика были пролежни, и весил он не больше сотни фунтов. Робб занимал отдельную палату с окном. Самым лучшим в Дэвиде Роббе были его глаза глубокого коричневого цвета, и в них еще сохранился прежний ум. Каз подошел к старику, подвинул себе стул и сел.

– Мистер Робб? – позвал он.

Тот посмотрел на него и кивнул.

– Я Соломон Казоровски. А это Коул Харрис. – Он показал лежащему свое фэбээровское удостоверение. – Мы должны поговорить с вами о Гавриэле Бахе. Вы можете говорить?

Мужчина кивнул, затем медленно разлепил губы.

– Да. – Казалось, он выудил слово из невероятно пыльных глубин.

– В 1971 году вы говорили с ним о Мейере Лански. Вы давали ему некоторый материал. Это так, сэр?

И снова Дэвид Робб прошелестел свой ответ, для подтверждения еще раз качнув головой.

– Что вы давали ему, сэр?

Дэвид Робб долго смотрел на них, текли минуты томительного ожидания. Его сморщенные веки моргнули, прикрывая маяки отчаяния. Он облизал губы, но влаги на них не появилось.