В вечерних новостях по тотему сообщили, что Священный Пантеон Саэймы всерьез пытается решить проблему кризиса, разбирается с кредитами, с долгами и энергетическими дырами в финансовой ауре страны.

Для этого духи Пантеона одолжили семь с половиной миллиардов евро.

– Дай корочку хлеба, Ящик… – просил Боря. Он уже совсем весь от голода сморщился, глаза выпучились, начали выпадать волосы. Боря напоминал скелет, оживленный каким-то милосердным некромантом.

– Соси старые носки и тараканов ешь, – угрюмо отозвался Ящик из своего темного угла. – О хлебе он тут размечтался. Корочку ему. Буратино…

Я прошел дальше по коридору и чуть не наступил на Элли. Она лежала на полу и не двигалась. Ее чудесная грудь и округлая попка исчезли, а волосы почему-то были не черные, а красные. Я перешагнул через нее и попал на кухню.

– О, а вот и ты, Степа! – махнул мне рукой сумасшедший Джимми. Он сидел в углу с Жезлом Северного Сияния в руках и что-то к нему прикручивал. Джимми был живой, без ожогов и следов разложения. На нем был черный балахон, лицо скрыто под капюшоном, и на коленях у него сидел Серафим.

– Чего делать, Джимми? – пробормотал я. У меня тряслись руки. – Это конец… Конец света?

– Степа!!! – вдруг радостно завизжал Джимми, спрыгнул со стула, отбросил жезл и обнял меня. Тело его, тонкое, изморенное, напоминало тело Серафима – одни только ребра и косточки под мягкой оболочкой. Однако же силы в нем было много: этими своими костями он так сильно сжал меня, что стало трудно дышать.

– Помоги мне, – попросил я. – Джимми, что делать? Что делать с кризисом?

Он сжимал меня все крепче и крепче и не отвечал. Я попытался вырваться, но ничего не вышло, да и неоткуда было вырываться – вокруг осталась только сжимающая меня черная пустота кризиса. Именно: пустота. Пустота…

– Критический удар, – прохрипел Джимми.

В следующее мгновение я проснулся, вскочил в кровати, весь в холодном поту. Александр уже спал, но тотем был включен. По тотему продажная колдунья ставила диагнозы: ей звонили, и она сообщала: у вас есть порча. У вас порчи нет. Ооо, а у вас очень серьезная порча! У вас тоже порча.

Я достал рюкзак и наспех сложил туда нужные вещи.

– Ты куда? – сонно спросил проснувшийся Александр. – Бледный какой…

– Мне одному в этом всем не разобраться. Нужно ехать за советом.

– Аа… Это толково ты придумал. Едь.

Затем я вломился в комнату Ящика и вытащил из его крепких объятий Элли. Она была одета во что-то красное, полупрозрачное и французское, с перьями и пухом. Ящик даже не проснулся, а Элли долго не могла понять, чего я от нее хочу, но когда я влил в нее третью кружку кофе и снова все объяснил, все же сообразила.

– Значит, я временно замещаю шамана, – проговорила она.

– Правильно. Что надо делать?

– Серафима кормить, смотреть тотем, если что случится – с умным видом стучать в бубен морского змея и ни в какие авантюры не ввязываться… Все правильно?

– Умница. – Я чмокнул Элли в щечку. – Если обо мне спросят?

– Сказать, что ты ушел тропой… тропой предков?

– Ну вот, все запомнила. Если что – звони, а я побежал.

И я вышел в ночь и снег и направился на вокзал.

С тех времен, как я переехал в Ригу, билеты на поезд подорожали в два раза. Ехать же до Даугавпилса на автобусе теперь вообще стоило семь лат; это еда на неделю, если брать в Супер Гетто, или на три дня – если в нормальном супермаркете.

Я сел в поезд в семь утра и в одиннадцать я был на родине.

Даугавпилс – это уже провинция, хоть и второй по величине город в Латвии. Кризис тут выражался гораздо сильнее и четче, чем в Риге, – росла безработица, уменьшались зарплаты, городские газеты с перепугу одичали и гавкали во все стороны. Некоторое время я провел в центре, предаваясь ностальгии, – встретился со старым приятелем, посидел с ним в баре, прогулялся по парку. Насытившись родным городом, я купил немного продуктов и поехал к отцу. Добрался до него к четырем вечера: отец жил в семи километрах от Даугавпилса, ехать надо было на автобусе.

Я давно не навещал его. Все шестнадцать заговоров, сдерживавших входную дверь, вспомнил с трудом, один даже пришлось сымпровизировать. Дом у отца был небольшой, двухэтажный, но удобный и тепленький.

– Паап?

Отца внутри не оказалось; я вышел во дворик и осмотрелся. Тут все осталось по-прежнему: японский садик камней, за ним – огород, возле дома старый сарай, чуть дальше – банька, над ней поднимается густой серый дым. Я бросил вещи, прихватил в холодильнике пару бутылок пива и вошел в баню.

Отец был все такой же: худощавый, лохматый, как черт, с веселой искоркой в глазах. Он сидел в предбаннике и пил пиво.

– Кого я вижу! – возликовал отец. – Степан! А я как раз думал, кто бы мне тут спину веником попарил, – вот меня духи и услышали. Давай, раздевайся, хватай веник, пиво открывай!

– Это я мигом.

– Баня – святое место, – говорил отец. – В бане всегда чистота должна быть, даже рожали раньше – в бане. И все эти гадания святочные, знаешь, ой… Ой! Давай поясницу, поясницу, Степа! Отлично! В бане особый дух живет: банник. Волосы у него длинные и рыжие, и весь он долговязый такой, а ежели его уважать да жить с ним в дружбе, пиво оставлять – так и он тебе отплатит: как баню запаришь, воздух особый в ней будет, чувствуешь? Воо, вот там, да еще крепче бей!

Когда отец напарился вдоволь, он достал новый веник и попарил как следует меня. Чувство было хорошее: я дышал в щель между двумя досками, чтобы не умереть от жары, и все мое тело приятно ломило от ударов веника, и запах в носу стоял хороший, запах березы, сосны, дуба и раскаленных камней. Отец плеснул пива на камни, и в воздух тут же поднялось облако шипящего и пьянящего пара.

– Хорррошо-то, а? – воскликнул отец.

– Хорошо. Только я, пап, уже двигаться не могу. Пошли в предбанник…

И мы пошли в предбанник пить пиво. В бане оно всегда имеет другой вкус, какой-то чистый, свежий, необычный – будто даже не пиво вовсе, а что-то вроде кваса или медовухи.

– С чем пожаловал? – поинтересовался отец.

– Есть у меня пара вопросов. Проблемы… Но давай после бани?

– Это верно, – согласился отец. – Неча баню тяжелыми разговорами осквернять.

И мы с ним сидели, остывали, пили пиво.

– Про Тунгусский метеорит слышал? А про Николу Теслу? – болтал отец. Я не успевал ничего ответить, но этого и не требовалось. – Никола Тесла как раз серьезный магический ритуал проводил: транспортировал энергию на большие расстояния – место безлюдное выбрал, чтобы никого не покалечить, вот так этот метеорит и получился. Ведь не нашли до сих пор ничего, никаких остатков, только кратер.

Хорошо было у отца: семь защитных кругов по периметру, духи все свои: домовой, сарайный, банник, пчелиный дух, огородный, энергоинформационное поле в радиусе километра чистое, и никакой кризис сюда не проникает. Все-таки шаман с опытом и в третьем поколении; знает, как вокруг дома все обустроить, мне до такого еще расти и расти.

– Сосед, Михалыч, вчера зашел – говорит, глянь, мол, участок мой, аномальная зона появилась: снег там растаял, земля черная, собаки туда идти боятся. А я как с нашим Тузиком пошел, с лозой побродил там – и правда, черная земля. Пару заговоров прочел, камень гранитный туда притащил, чтобы воронку энергетическую заглушить, – так Михалыч мне бутылку самогона подарил, да какого самогона! Михалыч в этом деле большой спец. Вот попробуешь вечером – ничего больше в жизни не захочется.

Потом отец еще раз попарился, вышел на улицу и хорошенько натерся снегом.

– Ээх! Ну пойдем в дом, п #243;лно уже.

Я оставил бутылку пива для банника, оделся, и мы пошли в дом. Устроились на кухне; отец поставил жариться шкварки и гордо продемонстрировал бутылку масла.

– Видишь? Мое, рапсовое! Сам жал. На нем теперь и котел отопительный работает, и машина ездит, и жарю, и в курения добавляю – отменный продукт! А жмых Михалычу на корм коровам продаю: прибыль!