Я пришел в себя рано утром. Нина спала почему-то в кровати Александра, и Александр тоже там спал. Его я разглядел не сразу: он очень хитро воткнулся лицом в ее грудь и почти полностью зарылся под одеяло. Состояние было странное – словно внутри пустота, и снаружи тоже пустота, и так легко, свободно и хорошо. Такое бывает во время похмелья, если пьешь с умом и качественные напитки. На животе у меня спал Серафим, свернувшись маленьким теплым клубочком. Я погладил его; Серафим проснулся и сонно сполз куда-то в сторону. Это значило: делай, что хочешь, а я дальше сплю.

Кое-как выбравшись из-под одеяла, я надел очки, проверил телефон. Сообщений и пропущенных звонков не было, время – пять тридцать четыре утра, дата – пятнадцатое января.

Я проспал больше суток.

Позже на кухню пришли люди: Боря, Нина, Александр, Элли.

– Чего делать будешь сегодня? – спросил я у Нины.

– Поеду к Марго, – сказала сестра откуда-то из холодильника: пыталась найти там еду.

– Подружка твоя?

– Да. Мы общались, пока я жила в Риге. Как ты, тоже больная, шаманка.

Я чуть не выронил чашку кофе.

– И где она живет? – спросил я.

– В Болдерае, у моря.

А вот после этого пальцы все же не выдержали, и кофе полетел на пол.

Я не ошибся.

– Это брат мой Степа, – представила меня Нина, – а это Маргарита.

– Мы уже знакомы, – сказал я. Маргарита улыбнулась.

Она снимала однокомнатную квартиру в Болдерае; по планировке квартира была точно такая же, как моя старая, где я жил до племени хорька. Более того, и вещи были почти такие же, и даже книги на полке совпадали. Тотемом у нее, как и у меня в старые времена, был компьютер.

Марго усадила нас пить кофе. Говорили они с Ниной в основном о разных женских мелочах, о деньгах, об одежде, о парнях.

– Как он сейчас? – спрашивала Нина.

– Не знаю. Я давно его уже не видела, да и не общалась с ним толком никогда. Год или полтора назад в последний раз мы, кажется, пересекались…

– Понятно. Хоть не женился?

– По-моему, он из тех людей, что никого не умеют любить, кроме себя.

– Может, его телефон у тебя остался?

Мне стало скучно, и я ушел в комнату. Марго почему-то грустно покосилась мне вслед.

Ты! Покажи пальцем и скажи: Ты! Ты! Что ты сделал? Думаешь, все вокруг идет своим чередом и все само собой сложится и наладится? Думаешь, все со временем встанет на круги своя? Ты! Ты, сам ты – что сделал? Посмотри на себя в зеркало и ткни пальцем, Джимми: ты! Что сделал ты, Джимми? Что ты сделал?

В минуту скорбного молчания по умершим мне хочется пронзительно реветь, визжать, орать и плакать. В минуту, когда вся страна едина, я хотел бы перед каждым поставить зеркало, и чтобы все ткнули пальцем: ты! Ты! Магический потенциал подобного действа был бы неизмерим, эх, если бы каждый только мог бы думать. Примитивные инстинкты, поиск пищи и партнера для спаривания – нет ничего благоприятнее для размножения Песьего Беса.

Мне кажется, это практически конец. Я не могу сказать “Ты!” всей стране, даже если буду посвящать этому каждый день с восьми утра до десяти вечера.

Я отложил дневник и присел. Тело слегка ломило, пустота по-прежнему плавала вокруг. Немного кружилась голова. Я закрыл глаза и лежал так, и где-то за стенкой плакал ребенок, и где-то пылесосили, а на кухне о чем-то сестра говорила с подружкой. Незаметно для самого себя я провалился в некую полуреальность, в полусон, в мягкую дремоту. Чувство выполненного тринадцатого января долга понемногу затуманивалось, затмевалось другими мыслями: кризис-то никуда не делся, и камлать-то я так и не пробовал, и вообще шаман из меня пока никудышный получается… Никудышненький. Я предавался этим тяжелым раздумьям, пока в прихожей вдруг не хлопнула дверь. Поправил очки, кое-как встал с дивана и направился туда.

На комоде возле зеркала сидела Маргарита.

– Твоя сестра ушла, – тихо сказала она.

– Это на нее похоже. А почему?

Марго пожала плечами. Как-то невзначай глазами указала на комнату, и я кивнул, и мы переместились туда.

– Это правда, что ты разгонял тринадцатое января?

– Так… Мелочи. – Я пожал плечами. – Поплясал немного.

– Ничего себе немного. Вы когда с Ниной только в подъезд вошли, меня вырвало, хорошо хоть в туалет добежать успела – и вырвало. Ты себя со стороны чувствуешь? Аура в клочки…

Она поставила на пол кальян, уже забитый и готовый к курению. Кальян был древний, в форме какого-то фантастического чудовища с полой стеклянной душой посередине, напомнившего мне рисунок кризиса, сделанный Ниной. Уголек не дешевой таблеткой, какими пользовалось подавляющее большинство кальянщиков Риги, а настоящий древесный уголь. Маргарита вытащила зажигалку, напоминавшую скорее автоген, и около минуты грела черный камешек, а потом комната наполнилась ароматом.

– Смотри. – Она провела рукой возле меня. Дым выхватывал очертания моего астрального тела; оно было черное, словно бы все в запекшихся ранах, в каких-то трещинах и дырах, больное, искривленное.

– Кто покусал? – спросила Маргарита.

– Это так… Сам. С астральной лестницы упал, – неловко пошутил я.

Она протянула мне трубку, я затянулся. Возможно, это был лучший из кальянов, какие мне доводилось когда-либо курить.

– Зачем ты так рвешь себя на куски?

– А зачем ты меня тогда вытащила из автобуса?

Маргарита выдохнула облако дыма.

– Ты мне понравился.

– Ну вот. А я страну эту люблю. Потому, наверное, и старался.

– Патриот, что ли? – Марго жутко забавно подняла левую бровь.

– Вроде того.

Маргарита положила трубку на диван и уселась за комп. Войди я в комнату только что, я не смог бы рассмотреть ее: она буквально слилась с окружающим. Нечто похожее я видел в фильме “Карты, деньги, два ствола”, когда наркоманка в пестрых хиппанских одеждах исчезла, устроившись на разноцветных коврах и подушках. Марго терялась черным на фоне черного: джинсы, металлистская кофта с капюшоном, сзади – черно-белые плакаты, слабый свет сквозь шторы; компьютер и стол – черные. Я хотел спросить, тотем это у нее или нет, но как-то сообразил: все же тотем. Чем же она занимается, учится или уже работает?..

– Веб-дизайн, фотошоп, – сказала она. – Вон, племена разные…

Маргарита открыла сайт one.lv – латышский социальный интернет-портал. Я подтянул кальян к компьютеру, устроился на диване, затянулся.

– Они деньги платят, чтобы дарить друг другу виртуальные цветы и оценки ставить за фотографии. Но фотографии на самом деле почти все одинаковые, и они это понимают.

– И ты их обрабатываешь за деньги?

Марго кивнула.

– Это примерно, как Дольче amp; Габбана и прочая гламурная херь. Бабы выкладывают бешеные деньги за модные тряпки, приманивают самца побогаче и получают подарки, цветы, все такое. А тут виртуальные подарки, виртуальные цветочки дарить можно, виртуальные бонусы какие-то, ну вот они и покупают у меня виртуальные шмотки – прыщики там подтереть, атмосферу на фото нагнать, первую девку на деревне сделать из бледной очкастой дурнушки, все такое… Тебя не задевают мои комменты про очки?

– Я страшный, уродливый очкарик?

Марго засмеялась. Достала зеркальную камеру с полки, сфотографировала меня.

Скорее всего порчу наводит по фотографиям, наводит или снимает. Привороты разные. Лечит. Сейчас у нее мой снимок есть, а я даже блок никакой не поставил, руками лицо не прикрыл, трубку ко рту не поднес, как отец учил.

– Я же говорила, ты мне понравился, – сказала Марго, печатая что-то на клавиатуре. – И не буду я никаких приворотов делать.

– Ты что, мысли мои читаешь?

– Ну откуда ж мне такое уметь?

– Может, при инициации было дано, почем я знаю?

Маргарита повернулась, посмотрела на меня. Взяла трубку кальянную, затянулась.

– Нет. При инициации было совсем другое, – тихо сказала она. – А насчет тебя мне кажется, что я с полуслова все понимаю.