– Как ты думаешь, Степа, – спросил Серафим голосом Джимми, – если ты деньги взял в долг, это твои деньги или не твои?

– Ну… Как бы я тратить их могу.

– Значит, твои?

– Ну мои. Но потом отдавать придется.

– Ну а вот тебе вопрос сложнее: если ты на эти деньги вещь купил, то она твоя или не твоя?

– Вещь… Купил – значит моя. Но деньги – не мои. То есть их отдавать надо, а вещь уже не надо. Вещь уже не отдашь, надо деньги, а вещь не нужна тут вовсе, она тут ни при чем…

– Так чья же вещь получается? – повторил вопрос Джимми.

– Получается, ничья. Или даже так: ненужная. Нужно, но не вещь. Нужно деньги. А вещь – не нужно. Вещь не соответствует настоящим нуждам… Ненастоящая вещь получается, ненужная, несущественная, несуществующая…

В какой-то момент мне стало ясно, что стенка, на которую я оперся плечом, уже совсем на меня наклонилась и вот-вот упадет, вот она уже нависает надо мной. Я отошел в сторону; ноги совсем не слушались. Мимо проезжал автобус, и я на всякий случай в него спрятался подальше от этой стенки. Пользоваться проездным я совершенно разучился, но Серафим выручил: по моему отчаянному непонимающему взгляду он как-то догадался, что сейчас нужно, какая вещь, и вытянул из кармана проездной. Я показал его кондуктору.

– Это нужная вещь? – поинтересовался я.

– Да вижу, вижу я твой проездной, убери уже.

Потом мы с Серафимом долго шли по автобусу. Попадались сиденья, поручни, перила, несколько людей попалось по дороге. Длинный был автобус, затяжной. Очень часто он останавливался, и приходилось за что-то хвататься, чтобы не упасть. Серафим нервничал.

– Ты уронил, эй! – окликнули меня.

Я оглянулся.

Девушка стояла на полкилометра позади, где-то в самом начале автобуса, около кондуктора, и это было так далеко, что я еле-еле мог ее рассмотреть. Ее тело покрывали языки пламени, а в руках у нее был бубен морского змея. Кое-как я повернулся и двинулся к ней. Кажется, двигался я очень неубедительно; она пошла мне навстречу и разделявшие нас полкилометра преодолела на удивление быстро.

– Вытащи меня отсюда, – попросил я, с трудом собирая фразы из оставшихся в голове слов. – Ты ведь богиня, верно?

Она посмотрела свысока, блеснула глазами, и я понял: точно, она богиня. Какими-то сверхъестественными силами она подхватила меня под локоть и вытащила из автобуса.

– Пошли. Только быстро!

И мы куда-то долго шли. Я не решался заговорить, а лишь любовался на нее, настолько она была божественно прекрасна и могущественна: как она одним движением руки корректировала мою изломанную траекторию, как она бросала на меня обжигающие взгляды, как держала красную сумочку и как поправляла волосы, о, богиня, одно только слово: богиня.

– Как тебя зовут? – спросила она.

– Степа.

– Не катайся больше один в автобусах в таком состоянии, Степа, – сказала она. – На этот раз тебе крупно повезло, я тебя еле успела вывести. Но в следующий раз тебя могут вывести менты.

– Я был в шаманском путешествии…

– Потому и вытащила: когда заметила, что ты бубен выронил.

– Я из племени хорька, а это Серафим.

Серафим ловко запрыгнул на плечо к незнакомке, и я потерял его из виду. Мир поплыл вокруг меня радужными контурами, прочертился периметрами, раздвинулся слоями. Божественная сила поддерживала меня под локоть и тянула вперед; я двигался почти вслепую, и в голове все так сильно смешалось, что я почти ничего не понимал.

– А что становится… – вдруг заговорил хрипло-писклявый Джимми. На этот раз не от лица Серафима, а где-то в моей голове заговорил. – Что становится, когда вокруг тебя одни только ненастоящие вещи и ненастоящие люди?

– Как это – ненастоящие люди?

– Ну люди, которые взяты в долг. Куплены на задолженные деньги, перепроданы, переодолжены, заложены и окредитованы. Ненастоящие люди, Степа.

– Получается, ничего не существует тогда. Никаких людей…

– Ну хоть кто-нибудь, хоть какой-то человек есть?

– Хоть какой-то?

– Да, хоть один настоящий человек вокруг тебя. Хоть кто-то, кто мог бы тебя отсюда вытащить.

– Александр, наверное. У Александра есть машина, он вождь…

– Диктуй телефон его, этого Александра. Где телефон твой?

– Телефон… Серафим знает… Там, в кармане. Да, молодец Серафим. Вот там кнопку нажми и еще одну… Там написано: Александр вождь…

– Звоню уже. Посиди тихо хоть минутку.

– Мне еще… Дерево надо.

– Рви вон то!! – завизжал нечеловеческим голосом в моей голове Джимми. Прямо передо мной росла березка, и я тут же ухватился за нее и с нечеловеческой силой выдрал.

– Степа, ё… твою мать!

Богиня кричала на меня черными магическими словами.

Но она богиня, ей можно.

Александр приехал на удивление быстро. Меня они с богиней погрузили в машину на заднее сиденье, дерево Александр засунул в багажник, а Серафима усадил на переднее сиденье рядом с собой. Несколько минут вождь говорил с ней. Я слышал каждое их слово абсолютно четко, но не понимал смысла разговора – полностью утратил все способности к русскому языку и мыслил только картинками или на латышском.

– Спасибо, – сказал Александр богине, заводя машину. Она открыла дверь, улыбнулась и чмокнула меня в щеку. По всему телу разлилось такое сверхъестественное и мягкое тепло, что я тут же обмяк и закрыл глаза.

– А он милый, – услышал я сквозь сон. Потом почувствовал: едем.

– Александр, – пробормотал я, – какой был голос… у сумасшедшего Джимми?

– Высокий, – раздраженно ответил вождь. – Писклявый даже немного. Но с хрипом.

Дальше я ничего не помню. То, что Александр перехватил меня в Болдерае, в километре от моря, мне рассказали уже на следующее утро.

Перед Новым годом Элли практически переехала к нам жить на правах девушки Ящика. Никто особо не возражал – Элли училась в кулинарном и обещала взять на себя праздничный стол. Так оно и вышло: уже рано утром тридцать первого Ящик приделал к дверям кухни нарисованный от руки плакатик, который гласил: “Не входить! Идет напряженный кулинарный процесс!”, и рядом был пририсован симпатичный зловещий черепок. Процесс там и правда какой-то шел, но чаще все же не кулинарный, а напряженный: раздавались стоны, что-то гремело и качалось. Зайти в кухню так никто и не решился.

Мы с Борей взялись наряжать праздничное дерево. Сходили на рынок, купили украшения: кишки, сердца, желудки, печенки и селезенки разных животных. Купцы с подозрением смотрели на меня каждый раз, когда я интересовался подробностями смерти зверя и воротил нос от товара, если смерть казалась излишне насильственной. Боря предложил купить бычьи яйца для украшения верхушки дерева, и я тотчас же согласился: наступал год Быка.

– Новыый год, Ноовый год, собирайся в хоровод!

Красный языческий божок Санктус Клаус набирал новых адептов в секту: зомбировал малолетних, водил с ними хоровод вокруг своего тотема – сияющей огоньками елки. Боря остановился и хотел поглазеть, но я потащил его за собой к остановке.

– После Нового года его силы сойдут на нет и никто о нем даже не вспомнит, вот увидишь. – Я похлопал Борю по плечу, и тот улыбнулся.

Александр паковал подарки, когда мы вернулись. Попросил нас выйти из большой комнаты, сказал: сюрприз испортите. Так мы и застряли у Бори: на кухню нельзя, в большую комнату нельзя, в комнату Ящика вообще никогда никому нельзя, кроме клиентов и Элли, – Ящик территориальный очень. Он метил периметр своими носками, разбрасывал их где придется. Под кроватью у него была целая колония, и там уже была своя иерархия, там носки жили своей жизнью, своей цивилизацией.

Остальные, если разобраться, тоже метили свою территорию. Боря метил дезодорантами и одеколонами: после душа и перед концертами брызгал под мышки в таких количествах, будто там жили все носки Ящика вместе взятые; вся его маленькая комнатка давно пропиталась запахами парфюма. Александр метил территорию проще и лучше всех: вещами. Положит где-нибудь на видное место в большой комнате ключи от машины или мобильник – вроде бы мелочь такая, а сразу про себя подумаешь, сколько это все стоит и какого уровня он человек, насколько четкий. И сразу видно: вот чья тут территория.