Выйдя из автобуса в Большом селе, Светлана сказала Зое:

— Мы гордиться будем, что сделали большое дело. Своим памфлетом осветили тьму в душах и невнятного люда.

2

Как гласит молва — беда в одиночку не ходит. Как и всякая тварь, она рождает себе подобие. Добро ждет своего часа, терпит, а беды в то время в спарке со злом со сладостра-стным наслаждением выискивают себе жертву.

Толюшку Лестенькова с Зоей, подстерегли, казалось бы, совсем неожиданные ка-верзы. Опахнули они черным своим крылом и Дмитрия Даниловича с Иваном. Как тати из засады в тесном месте выскочили на всех разом.

К Лестеньковым в благодатный час воскресного дня заявился Саша Жоќхов. Агаша, мать Толюшки, была дома, сам Анатолий смотрел телевизор. Саша вышел на середину избы, громко поздоровался. Будто по вынуждеќнной необходимости зашел. Помедлил, поразглядывал все в избе, раньќше-то бывать не приходилось, и высказал:

— Вот, Агафья Кирилловна, родного, кровного сына навестить решил. Грешно, что правду скрывали, но от судьбы-то куда уйти…

Ровно бы давно уже готовая к приходу такого гостя, Агаша схватила стоявший в углу у печки ухват, и как охотник с рогатиной на медведя, бросилась на нежданного при-шельца… Саша увернулся, перехватил ратовище ухвата. И тут же стал выкрикивать при-меты сходства Толюшки с собой. Волосы, нос, глаза, походка — все у Анатолия его, отцов-ское. "Мой, мой это сын", — не унимался, несмотря на ярость Агаши.

И раньше старухи келейно молвили о сыне Агаши: "Окапленный Саша Прокурор". Но сам отец, открещивался. Однажды как-то даже сказал Анаќтолию: "Пустое это все, Толя, люди несут, не слушай. Только бы тень бросить да попересуждать". А тут ни с того, ни с чего заявился роќдителем. И не с претензиями, не о правах пекся, а как бы из благородства, совесть вот подсказала. Справедливость захотел установить.

— От кровного-то родства, Агафья, не отвернешься, оно зов подает, — продолжал вы-крикивать Саша, сдерживая Агашу.

Агаша кляла его, дергая к себе ухват, обзывала обидно, а он, перебивая ее и оттал-кивая от себя, вроде бы желая подойти к Анатоќлию, твердил свое:

— Мой, мой сын… Анатолий Александрович, а не какой не Данилыч. И не комисса-ров, не фронтовой…

Толюшка, ошеломленный и растерянный, вскочил со стула, пошел дико на при-шельца объявившегося отцом.

— Вон из дома… — В ярости ударил Сашу в подбородок и он вылетел в открытую дверь избы.

Так все рассказывалось и пересказывалось в очередях в сельмаге и у колодцев.

Анатолий после этого ни о чем мать не расспрашивал. Но, похоже, поверил. Был разговор с Зоей.

Этим своим поступком Саша метил, прежде всего, в Дмитрия Даниловиќча. Бель-мом на глазу было для него их с Толюшкой Данилово поле. Вроќде как уже семейное вла-дение двух братьев — Данилычей. И Сашу Проќкурора захватил вжившийся азарт рушителя. Бить, так бить, ни отцу сына не щадить, ни сыну отца. Лозунг пролетарской революции.

Светлана не решалась больше отговаривать Зою не уезжать из колхоќза. Саша им обоим с Анатолием мозолил глаза.

С этого дня Толюшка избегал разговоров с Дмитрием Даниловичем, как-то сторо-нился. И видя такое, Саша торжествовал: разбил звено Корня, насолил Куркулю, лишил его напарника-братца.

Но жизнь, как и положено жизни, шла своим чередом.

Учитель Климов, снятый с должности парторга, стал заведовать клуќбом. Сам пред-ложил себя на эту должность. Отдел культуры райкома не больно этого хотел, колебался, но "Первый" дал добро. Будто бы сказал: "Сократа где сыскать, так пусть уж учитель клубом заведует". Светлана была рада тому. Опасения, что бывший парторг уедет из сеќла, отпадали. Борис Семенович и заменит ее в школе на время декреќтного отпуска. На уро-ках самой Светланы трижды успели побывать инспекторши из роно. Не скрывали своего отношения к ней, намекая без милосердия, как еще не до конца поверженному противни-ку: с такими взглядами как быть учительницей в школе?.." Сама Светлана к таким наме-кам относилась иронично-спокойно. Инспекторши роно представлялись ей омолодивши-мися Бабами Ягами, вышедшими из сказок. Подосланы они в людской мир не иначе как лукавым наводить порчу. От них только и можно уберечься молчанием. Больше при этом жалела не себя, а новую жизнь, которую носила в себе. Разум и подсказывал, что лучше не оспаривать официальных дам. Сдерживаться и выжидать с кротостью, коќгда изойдет их гнев на непохожего на них… Самой ей нужен поќкой и вера неотступная в себя самое. Чтобы она со здоровьем твоим перешла в новую жизнь, начатую от тебя. Это будет и об-новление и себя самое.

Но тут же за этими раздумьями и усмешливый выспрос себя: "А есќли бы тебя сде-лали одной из этих официальных дам?.. Должность и изъела бы твою кротость и всякие благие помыслы. Может ведь и они, эти дамы, были чем-то схожи с тобой сегодняшней. У должности напереди желание покорять, порой и без разумения. Кого тут винить, на кого сердце держать. И само собой повторилось изречение: "Не судите, да не судимы будете".

И все же Светлане пришлось перейти к обороне и с настойчивостью отстаивать свои убеждения. Как бы изменяя "тактике" Старика Соколоќва Якова Филипповича поступать "запротив". Ее обвинили в том, что она "подсовывает" ученикам "идейно-порочные изречения". Откуда вот их берет, не сама ли придумывает?.. И перечисляли выписанные из школьных тетрадей ее учеников: "Не то беды, что родится не хлеб, а лебеда, а то беда, что ни хлеба, ни лебеды"… "Глупой птице свой дом не мил"… "Воров в лесу ловили, а они в доме были"… "Овечку стригут, а другая погоди"… — Как вот такое поќнимать, недоумевали инспекторши. Или вот еще такое: "Язык голову кормит, он же и губит"… "Кто бы дятла знал, как бы носом не стучал"… Мало того эти свои примеры будто бы учительница заставляет заучиќвать наизусть. Вслед за учениками и взрослые их повторяют. Хорошая школа, нечего сказать.

Светлана отстаивала свое право учителя пользоваться примерами из педагогиче-ской практики учителей прошлого. Эти примеры ни откуда-нибудь, не ее выдумка, а из азбуки Льва Толстого, выдающегося мысќлителя и педагога. А басни, им приводимые, принадлежат Эзопу. В отќвет на заключение комиссии написала свое объяснение.

Заключение инспекторш и ответ на него учительницы Светлаќны Кориной неза-медлительно было доложено "Первому". А он будто бы изрек обескураживающие ин-спекторш свое заключение: "Нечего нам из Льва Толстого врага делать, в диверсанты его вписывать". Этим своим высказом как бы и притушил вопрос. Светлана и тут сделала свой выќвод, уловленный из суждений Старика Соколова, Коммуниста во Христе: "Деми-ургызм начинает изнутри, как бы сам себя исправлять".

Но тень-то на учительницу Большесельской школы Светлану Корину уже пала. Проверяли, вишь, ни кого-нибудь, а ее. Среди районного учительства одни одобряли мо-лодую учительницу, другие недоумевали: "И зачем ей надо было лезть на рожон, зайцу с волком игру заводить". Ученики тоже глядели на свою учительницу с какой-то уже своей любопытностью, слыша пересуды взрослых. И чего-то ждали, держа в уме: "А так ли она их учит?" Падал косой взгляд и на дом Кориных: "Все вот они чего-то своего хотят, не живется по-обыкновенному". Но в самом этом людском высказе тоже таилась живуче двойственное:

по-обыкновенному-то волочиться уже и не больно хотелось. Даже и тем, кто за эту обык-новенную одинаковость вчера еще стоял.

3

Как это зачастую бывает, после настораживающей тишины вдруг все приходит в нелад. Вроде бы налагается испытание на грешный люд в укрепление его претерпения, чтобы обрел он твердость духа. Словно осенняя изморось сочились слухи о новых ко-миссиях. И главным стали у селянина не заботы крестьянские о доме своем и земќле, а тре-воги и раздумья, как отбиться от очередной напраслины и очернительных наветов.

Николая Петровича с Иваном вызвали в прокуратуру. Расспрашивали о газовых трубах, откуда они?.. Затем и Дмитрия Даниловича по жалобе об истреблении ельника в Казенной. Оплелось "Коринское дело", на каждого Корина особое. И пошло перемыва-ние косточек в досужих разгоќворах-пересудах.