Теперь мне было уже очевидно, что именно знаменитое уголовное дело о фальшивых авизо должно было приоткрыть завесу над главной тайной в истории алюминиевого олигарха. Я чувствовал, что разгадка где-то рядом. И я был прав...

Она сидела в инвалидной коляске на углу многоквартирного дома на окраине Бруклина, самого русскоязычного района Нью-Йорка. В хрупких и уставших руках она сжимала два шикарных букета красных роз. На вид ей было лет восемьдесят – восемьдесят пять. Я спросил, где здесь можно поймать такси, чтобы скорее попасть на Манхэттен. Она сбивчиво объясняла мне, что в такое время, а было-то всего семь вечера, просто так здесь машину не поймать. Таксисты из центра не любят заезжать в русскоязычный Бруклин. И кстати, вопреки нашему представлению о нью-йоркских таксистах, могут запросто отказать пассажиру, ночью отправляющемуся туда из Куинса или с Бродвея. С этим я сталкивался лично.

Моя «знакомая» старушка ждала машину социальной помощи, чтобы на ней отправиться в гости к единственной подруге, живущей неподалеку. «Социалка» опаздывала уже на сорок минут. «Трафик»... Есть в городе такая специальная служба, развозящая по вызову малоимущих и пожилых в близлежащие кварталы.

– Сколько стоит ваш маршрут?

– Два рубля, – ответила женщина.

– Два доллара?

– Да, внучок, путаю я эти деньги. Как-то по старинке привычнее. Хоть и живу здесь уже пятнадцать лет. Это вот мой сын Дима все про доллары знает – сколько овощи стоят, сколько хлеб. Недавно мне мобильный телефон подарил. Я там только одну кнопку знаю – как ему, моему Диме, позвонить. А сама вот мужа похоронила год назад. В Нью-Йорке и похоронила. В Киев очень далеко и дорого гроб везти.

Я вздрогнул. Как просто и без эмоций она произнесла эту фразу! Наш разговор прервал гудок прибывшей «социалки». Это был мини-автобус, в котором уже сидело два человека.

– Возьмите меня с собой, я тут у вас заблудился, а мне к восьми на Манхэттен. Меня там ждут, – попросил я старушку. В итоге она сказала водителю, огромному чернокожему верзиле, что я – ее сопровождающий.

Мы затащили инвалидную коляску в салон автобуса, и «за два рубля» я уехал с окраины, чтобы в итоге приехать на набережную Брайтон-Бич. Сын Дима, подаривший маме мобильный телефон, проводить ее так и не вышел.

«Город одиноких людей», – вдруг подумалось мне.

Я прилетел в Нью-Йорк в декабре. До Нового года оставалось две недели...

Над этой улицей, которая, собственно, и называется Брайтон, проходит надземка – уличная ветка метро. Поезда ежеминутно проносятся у тебя над головой, сотрясая витрины магазинов под названием «Рыба», «Книги», «Шубы»... Все названия – на русском, как и сами блюда и меню в ресторанах – русские.

Захожу в знаменитый когда-то ресторан «Одесса». Он пуст, если не считать девушки-метрдотеля на входе. Она же и официант.

– Покушать хотите? Весь ресторан – ваш, – шутит она, включая свет в роскошном когда-то огромном зале.

Мне это тут же напоминает сцену из фильма «Однажды в Америке», когда гангстер Лапша пригласил возлюбленную на ужин, загодя заказав весь зал. Но здесь все иначе. Просто посетители не пришли. А вот в двух шагах от «Одессы» более шумно. В кафе «Арбат» празднуется чей-то день рождения. Молодых лиц почти не видно. Вход для «чужих» заказан. А я чужой. Поэтому ужинаю в соседней забегаловке под названием «Домашняя пища» – котлеты из свинины, пюре, пирожки с рыбой, соленые огурцы. Такой кухни нигде больше в Нью-Йорке нет. И быть не может. Ведь кухня – это тоже элемент ностальгии города одиноких людей...

Такси я искал минут сорок. Водитель, естественно, оказался русским. Другие здесь не ездят. На Брайтоне есть такая легенда: будто бы этот район на побережье океана когда-то населяли выходцы из Коста-Рики, затем их вытеснили афроамериканцы, а потом пришли русские эмигранты и выгнали всех, пооткрывав свои рестораны и концертные залы, где при полном аншлаге до сих пор дает свои гастрольные концерты «русская попса». Только для своих, то есть эмигрантов. Редко кого пустят в манхэттенский Мэдисонсквер-гарден. Последнее, кстати, правда.

Таксист несказанно удивился, узнав, что молодому пассажиру срочно нужно, как он выразился, «в город».

– Там же одни американцы, – сокрушенно качал головой бывший одессит Николай.

Мы разговорились.

– Нью-Йорк – это не Америка, а Брайтон – это, конечно, не Нью-Йорк.

Боже, да они все здесь так говорят на каждом шагу. Только что это по-настоящему значит? Забытый всеми уголок земли? «Местные» порой говорили про заезжающих сюда почти что на экскурсию жителей Нью-Йорка: «Что это сюда за американцы пришли?» Но сейчас время другое.

– Понаехало очень много выходцев из Грузии. И все в такси пошли работать. Наших вытесняют. Да еще наркотиками торгуют. Армяне – те хоть и пьют много, но никаких наркотиков. Одна девчонка, из богатой, кстати, семьи, недавно от передозировки прямо на улице умерла. Говорят, с грузинами якшалась. А отец ее сюда учиться отправлял. Брайтон, конечно, гиблое место. Но где лучше? Хорошо хоть криминала сейчас не так много, как раньше.

Я прекрасно знал, как трепетал Брайтон перед первым «крестным отцом» русской мафии лет двадцать тому назад. Его звали Евсей Агрон. В Бруклине ходили слухи, что у него дома стоят золотые унитазы. А деньги – несколько десятков миллионов долларов – он хранит под матрацем. Евсей и его банда зарабатывали на подделке банковских карт, на проституции, махинациях со страховками, но главным источником их доходов был рэкет. Причем банда никогда не выходила за пределы эмигрантского Бруклина. Они грабили, убивали и обманывали своих же бывших соотечественников...

Таксист тем временем продолжал:

– На прошлой неделе прямо на улице, на самой Брайтон-Бич, драка случилась. Четверо морских пехотинцев-американцев забрели в ресторан «Кавказ» поужинать. Слово за слово – драка. Так один грузинчик лет четырнадцати ножом всех четверых уложил. Не насмерть, конечно. Просто ранил. Сейчас у своей тетки прячется. Она его не сдаст.

«Как же», – подумал я. Кто только не рассказывал мне о знаменитом стукачестве русскоязычного населения Брайтона. И журналист Саша Грант, знающий от и до всю криминальную историю этого квартала, и Питер Гриненко, эмигрант в третьем поколении, служащий в прокуратуре Бруклина, и офицер ФБР Рэй Керр.

– Приходят обычно сами и начинают про соседей такое рассказывать: кто налоги не платит, кто дозами с кокаином ночью приторговывает. С «советскими» легко работать, – говорил мне Керр в офисе нью-йоркского управления пару лет назад.

А Грант, когда мы ужинали в тот мой приезд в одном из брайтонских ресторанов, рассказывал:

– Помнишь знаменитое убийство выдающегося боксера из СССР Олега Коротаева? Так сейчас в тюрьме МСС сидит некто Леня Длинный, вор из Киева. Он уже все рассказал, всех сдал. И то, что Олега некий Алик Тейн застрелил прямо на выходе их ресторана «Арбат» и что того Алика в России потом нашли, убили и тело сожгли. Месть такая. Местные фэбээрэшники только с открытыми ртами такие истории и слушают...

Такси остановилось на углу 7-й авеню и 34-й стрит. Мне было пора.

– Сколько? – спрашиваю Николая.

– Сорок и, если можно, гешефт, – отвечает.

– А гешефт сколько обычно дают? – улыбаюсь я.

– Обычно не дают, – улыбается и он.

Я плачу два доллара сверху и выхожу. Меня ждут...

– Ну и как сегодня живут обыкновенные американские капиталисты? – спросил я Сэма Кислина, заходя в его шикарный офис на Мэдисон-авеню.

Я знал, что Сэм работает допоздна, в его окнах почти всю ночь горит свет, а часа в четыре утра длинный белый лимузин уносит бывшего эмигранта из Одессы по имени Семен в сторону Центрального парка. Особняк, который наш бывший соотечественник купил там шесть лет назад, присматривал сам Стивен Спилберг, но Кислин умышленно завысил цену, переплатил, и теперь все это богатство – его.