— Теперь я понимаю, почему Марта спряталась, когда увидела графиню. Кстати, а что она здесь делает?

— Марта помогает мне организовывать оборону.

— Тебе?

— Да, мне. Пусть я не прочитала ни одной книги по фортификации, но на память не жалуюсь. Мы с Мартой вспоминаем планы обороны Швайнштадта.

Макс повернулся в сторону ворот. Там уже перегородили улицу двумя телегами, и две группы стрелков под руководством сержанта репетировали смену позиций.

— Вообще-то я хотел спросить, что здесь делает Аурелла Фальконе.

— Она ищет союзников к грядущей войне и пытается выяснить, чьи люди провоцировали все сегодняшние конфликты.

— Марту и Франца узнать несложно.

— Сложно. Самое внятное описание от очевидцев это 'телка с вот такими сиськами и при ней какой-то хмырь'. Остальные описания либо совершенно неприличные, либо попросту невербальные.

— Марту все равно можно опознать.

— Уже нельзя, дорогой.

— Не понял, объясни.

— Объясняю. Вы, мужчины, обычно склонны преувеличивать, верно?

— Вроде того.

— Это значит, что в мужском описании женская грудь обычно раза в полтора больше, чем на самом деле.

Макс оглянулся и увидел в дверях смущенную Марту.

— Не тот случай. Куда уж больше-то?

— Будь уверен, что не пройдет и дня, как скептики убедят очевидцев, что грудь была среднего размера. И уж тем более, никто не подумает, что фрау Профос подрабатывает проституцией и охотится с арбалетами на прекрасных дам.

Марта покраснела и тихо выскользнула из комнаты.

— Хорошо, — согласился Макс, — Тогда скажи мне, раз уж ты у меня такая умная, если нам придется защищаться от Бурмайера и Альфиери, то кто нам поможет? Мы же здесь и до завтра не продержимся.

— Если мы продержимся до вечера, мы победили. Потом расскажу подробнее.

Стоило Марте показаться на улице, как ей сразу нашлось дело.

— Фрау Профос! Вы-то мне и нужны! — официально обратился к ней Франц.

Рядом с ним перешептывались трое юношей, настолько нарочито женоподобных, что Марта сперва приняла их за девушек в мужском платье. У одного из них под глазом наливался синяк. Меньше всего эти избалованные мальчики походили на солдат. Франц старался не поворачиваться к ним спиной.

— Зачем? — спросила Марта.

— Вы хорошо стреляете. Возьмете вот это оружие, — сержант кивнул на слугу, державшего охапку дорогих охотничьих ружей и арбалетов, — и будете стрелять с этого большого балкона. Эти трое будут стрелять вместе с Вами, а слуги будут заряжать ружья.

— А… Э… Ты шутишь?

— Фрау Профос, когда Вы рассказывали про Швайнштадт, Вы упоминали, что солдаты смотрели на Вашу задницу вместо того, чтобы заряжать аркебузы. Вот этих, — в голосе швейцарца явственно прозвучало презрение, — Ваша задница не заинтересует.

Марта перевела взгляд на молодых людей. Понемногу до нее дошло, что в первый раз в жизни она видит настолько наглых содомитов, что они даже не прикидываются мужчинами. Что касается поведения их на войне, Марта помнила, что в армии содомитами обзывали самых распоследних трусов.

— Если кто-то из вас струсит, я ему, прости Господи, в задницу засуну вот это ружье!

Для наглядности Марта взяла первое попавшееся ружье, взвесила на руке и положила обратно. Юноши проводили взглядом толстый граненый ствол, захихикали и завертелись друг перед другом, выпячивая помянутые части тела. Франц плюнул и ушел. Слуга, державший оружие, покраснел и уставился в землю. Марта вскипела.

— Вы что, больше ни о чем думать не можете?! Да мой муж бы вас вы… — на последнем слове Марта осеклась, прислонилась к стене и расхохоталась.

— Боже мой… ик… да засовывайте себе туда что хотите… ик… только не сейчас… — выдавила она, борясь со смехом.

Отсмеявшись, Марта провела помощников на балкон и заставила несколько раз зарядить ружья и арбалеты. С поставленной задачей они справились намного лучше, чем новобранцы, с которыми обычно приходилось иметь дело. Оказалось, что все трое — дети местных жителей, студенты, приехавшие посмотреть турнир из соседней Болоньи, а все это оружие — охотничий арсенал их семей. Отцы и деды пришли в крайнее негодование по поводу приобретенной за время учебы 'скверной привычки' и воспользовались случаям, чтобы дать детям возможность 'почувствовать себя мужчинами'.

Никколо Сфорца в сотый раз благодарил Бога и за неожиданное решение графа, и за не менее неожиданное решение графини, и за свое решение приехать в этот день в турнирный лагерь. Первым своим приказом он отправил надежных людей перехватить гонца к Альфиери, и незамедлительно озаботился формированием армии.

Основную сложность представлял тот факт, что на турнир господа рыцари собирались не как на войну. Те, кто привык командовать тысячами и собирал сотни воинов в своих владениях, прямо сейчас располагали в лучшем случае несколькими десятками. Из этих нескольких десятков ни у кого не было полноценных боевых единиц. Несколько конных родственников-рыцарей и оруженосцев, немногим больше всадников сопровождения, пеших алебардьеров и арбалетчиков, взятых 'для солидности', 'на всякий случай' и 'для караулов'. Также телохранители с гражданским оружием и просто вооруженные слуги.

С другой стороны, городская стража не несет службу в полном вооружении. Чтобы перевести стражу с мирного положения на военное, надо открывать арсенал. Кроме того, пройдет время, пока стражники со всего города соберутся по тревоге. Именно на это и рассчитывал Никколо Сфорца. Альфиери еще не доехал до монастыря, а Никколо уже отправил отряд всадников из числа традиционных союзников семьи Сфорца, личных друзей и их вассалов в город с заданием блокировать арсенал и взять под охрану восточные городские ворота.

Второй очередью выдвигалась пехота. Как бы там ни было, а многие участники турнира имели за плечами по несколько лет боевого опыта на командных должностях. За полчаса сформировали отряды алебардьеров и арбалетчиков под командованием наиболее компетентных рыцарей.

Сам Никколо не поехал ни в первой волне, ни во второй. Вооружившись сундуком золота и пачкой банковских векселей, он попробовал заняться вербовкой среди прочих участников турнира. Не преуспел, поскольку серьезные люди требовали за свое участие серьезных денег, а выставить прямо сейчас отряд, который бы стоил запрошенной суммы, не мог никто. Так что Никколо выехал во главе немногочисленной конной банды самых бедных и самых жадных рыцарей пополам с авантюристами, дезертировавшими из свит более солидных гостей.

Примерно к тому времени, как первая группа всадников в расшитых накидках поверх доспехов, не торопясь, чтобы не вызвать подозрений, въезжала в город, а пехота выступала из турнирного лагеря, Альфиери добрался до монастыря.

Утро у него выдалось полное неприятностей. Неожиданная и нелепая гибель брата — повод напиться с горя. Последующее похмелье — уже не в радость. Попасться с похмелья в постели с чужой женой еще хуже. Если тебя на этом деле застает муж любовницы, конечно, плохо. Но быть пойманным еще и женщиной, которую называешь своей дамой сердца… Да еще и когда твоя любовница — ее дочь… Что бы вы добавили, чтобы картина получилась еще более мрачной? Пару проституток в постели? Десяток свидетелей? Так вот они все. Можете внести еще какой-нибудь штрих в картину? Не трудитесь, уже внесли. Куда-то подевалась одежда.

С чувством собственного достоинства второй человек в городе, не вступая в дискуссии, прошествовал до своей башни в замке. Переодевшись, кондотьер в первую очередь отправился к Нанни и потребовал у приказчика сегодня же выдать кучу денег согласно векселям епископа. Тот сказал, что сумма слишком велика, чтобы выдать ее без ведома хозяина, и отправил гонца искать финансиста на турнире. Почти к середине дня Альфиери добрался до монастыря. По пути его догнал посыльный с запиской от надежного человека из дворца. Донесение гласило, что между графиней и ее зятем разгорелся скандал, который она смогла прекратить, только подписав письменный отказ от наследства в пользу дочери.