– А что это за песня: Аленушка, Аленушка, Алена сероглазая… что-то там… не помню, – попыталась я переключить внимание усердно скорбящего родителя.

Он обмер и посмотрел на меня так, будто видел впервые. На его лице появилась улыбка, по-детски невинная.

– Это я пел для тебя, чтобы ты засыпала, – сказал папа радостно. – Ты была такая плаксивая, а я пел, и ты успокаивалась. Розовые щечки, губки бантиком.

Он хихикнул и затянул старую песню из моего далекого детства:

Песнопения папы длились около часа. Он забывал текст, пытался восстановить его в памяти… затем начинал песнь заново… Пока папа блеял, я думала о матери. Меня мучил слайд-воспоминание: Майя, лежащая в гробу. Ее последняя односпальная постель, стоящая посреди пустого зала, застыла перед моими глазами. Погрузившись в свежие впечатления о мрачном прощании с пчелкой Майей, я и не заметила, как вдовый певец заснул прямо на стуле. «Напоминался, мой старичок», – думала я, разглядывая его седую голову. С трудом перетащив родителя на диван, я принялась убирать со стола.

Поздно вечером, когда папа снова стал адекватным, мы уселись на кухне пить чай с малиновым вареньем. Я ощущала себя маленькой девочкой и громко швыркала, а папа меня в шутку ругал. Мы смеялись и дурачились.

– Что будет дальше, папа? – спросила я, серьезно глядя на повеселевшего вдовца.

Папа задумался, но потом вышел из ступора и, хлебнув чаю, философски произнес:

– Как что? Жизнь, Аленка! Жизнь… Ну, расскажи, дочь как твои дела?

– В смысле? – растерялась я.

– Как ты живешь? Что вообще происходит в твоей жизни? Мы так давно не разговаривали.

Я обрадовалась этому вопросу. Действительно, в последнее время я была лишена возможности делиться своим сокровенным.

– Знаешь, папа, мне кажется, я влюбилась в отличного парня, – поделилась я заговорщически своей тайной.

– Это не тот, который гостил на нашем диване? – лукаво спросил папа.

Я раскраснелась, будто призрак голого Пети стоял за моей спиной.

– Нет. Не тот! – вскричала я. – Папа! Ты меня смутил.

– Разве вас, Алена Ивановна, можно смутить?

– Представь себе! Это было много лет назад!

– Я не про первого гостя. А про человека-невидимку, который появлялся в наше с мамой отсутствие. Я не раз собирал одежду по всей квартире, разбросанную, видимо, в порыве страсти.

Я не была готова разговаривать на столь интимные темы с родителем и, совсем смутившись, запустила в него кухонным полотенцем. Мы долго смеялись. Папа пытался выведать мои тайны, но я отшучивалась и переводила тему. Мы вспоминали мои детские годы, папа рассказывал о своих мальчишеских проделках. Беседа была душевной и приятной. Наконец я вернулась к разговору о моей сердечной тайне и поведала про самого прекрасного мужчину на земле – про Эдуарда.

– Что-то мне нехорошо. Пойду отдохну. Все будет замечательно дочь! – подытожил папа мои откровения.

– Если хочешь, ложись в моей комнате, – предложила я, содрогнувшись от мысли, что папа будет спать на кровати, где умерла его супруга.

– Да… Это было бы… А ты?

– А я лягу на легендарном диване в зале.

Зазвонил телефон, папа поспешно вышел с кухни, а я осталась мыть кружки, внимательно прислушиваясь к разговору.

«Алло!.. Привет, Мариша. Все прошло, слава Богу… Я в порядке… И Алена… Нет, народу не было, никто не пришел… Я не знаю почему, зависит от людей… Завтра? Хорошо. У меня выходной… Да, погуляем… Хорошо, целую… Спокойной ночи.»

Папа положил трубку и вернулся на кухню.

– Спокойной ночи, Алена, – сказал Иван Павлович официально и удалился почивать.

– Спокойной, папа, ночи, – ответила я еле слышно.

Меня смутило, что папа снова обращался ко мне статично и холодно, будто я коллега по работе. Похоже, любимую дочь Аленушку вытесняет с ринга юная любовница Мариша… Каждый раз, когда она появлялась, отец становился чужим и закрытым. Она разрушала нашу семейную идиллию. Меня это злило.

Я написала записку для медведя и запрятала в кармане джинсов.

Я сидела на диване и смотрела в черный квадрат выключенного телевизора. В комнате было темно и тихо. Зашуршали обои – я вздрогнула и стала вглядываться в предметы, которые меня окружали. Сердце забилось от непонятного страха, вдруг охватившего мое естество.

– Не бойся, – прошептал кто-то мне на ухо.

Я медленно повернула голову, рядом со мной сидела мама…

Все внутри сжалось, я хотела закричать, но звук не выходил из горла. Мама рассматривала меня молча. Ее взгляд светился нежностью. Я успокоилась. Мы глазели друг на друга, никто из нас не нарушал благословенную тишину, царившую в доме. Как хорошо ее накрасили, теперь она всегда будет такой красивой, – пронеслось в моей голове. Мама только улыбнулась в ответ, казалось, она знает, о чем я думаю.

– Ты хорошо выглядишь, мама, – прошептала я. Она кивнула в знак благодарности.

– Я все время думала, что ты всего лишь спишь. И в любую секунду проснешься и встанешь, – сказала я немного уверенней.

– А тебе бы этого хотелось? – вдруг заговорила она.

– Очень. У тебя, оказывается, горбинка на переносице… Я и не замечала ее раньше.

– У меня с детства.

– И родинка. С правой стороны на шее.

– Правда?

– Правда. И ты так молодо выглядишь… выглядела! – испуганно произнесла я и уставилась на маму.

Я изучала лицо Майи широко распахнутыми глазами, словно впервые ее видела. Яд ссор отравил наши взаимоотношения, я лишила себя возможности любоваться ее красотой.

– Жаль, что твой папа этого не замечал, – произнесла мама с отчаяньем. – Если бы он уделял мне внимание… хотя бы немного… Просто оторвал бы взгляд от своих бумаг, посмотрел бы на меня и улыбнулся. Я бы чувствовала, что нужна ему. И ничего бы не было: ни ловеласа, ни ухода… За что он так со мной?

– Он ведь тебя любил…

– Он любил себя, Аленушка, себя. И свою любовь ко мне… Мама немного помолчала, затем добавила с горькой усмешкой:

– Я просто хотела привлечь его внимание. Сместить акцент.

– Ты хоть немного была счастлива? – спросила я осторожно.

– Да. Я была счастлива, когда родилась ты.

– Правда?

Крупные слезы потекли по моим щекам. Внутри открылась бездна холода, зубы мои начали стучать.

– А почему потом все изменилось? – выдавила я, сжимаясь в комок.

– Из-за обстоятельств.

– Это же неправильно.

– Что неправильно, дочь?

– Так жить – это неправильно.

– Все так живут, – пожав плечами, произнесла мама, а потом добавила уверенно: – Все!

Я хотела возразить. Мысленно перебирая знакомых мне людей, я пыталась вспомнить хотя бы одну счастливую семью, но, к сожалению, ни одного примера на ум не приходило. Неужели мама права?!

– Я хочу тебе кое-что сказать, – тихо сказала моя родительница с лучезарной улыбкой. – Я тебя очень…

Но она не договорила, громкий стук в дверь испугал ее, она уставилась в темную дыру-прихожую, будто сейчас оттуда выскочит сам черт. Стук повторился.

– Не уходи, не уходи, – шептала я, направляясь к входной двери.

Щелкнув замком, я быстро вернулась обратно в комнату, но мамы уже не было… – Ушла, – прошептала я безнадежно.

В зале появился Макс. Он был взъерошенный и таращился на меня пустыми глазами, будто его разбудили минуту назад.

– Зачем ты пришел? – спросила я зло.

– Мне показалось, что тебе плохо. Точнее, я почувствовал… и решил навестить тебя и поддержать.