Дальше по сценарию, то есть по ходу моей жизни шел переходный возраст. Самый сложный период. Ты уже не ребенок, но еще не взрослый. Ты пытаешься понять, как жить дальше и от неопределенности скукоживаешься и прячешься от проблем за стеной. Очень плохо, когда такую стену помогают строить родители.

Я заканчивала школу. Продолжала учиться на четыре на радость папе, дружить с Фродей и огрызаться с учителями, которые давно перенесли меня из мира нормальных людей в мир слабоумных, даже несмотря на то что я была «ударницей». Многих смущало мое мнение на какие-то аспекты жизни. Оно разительно отличалось от других, стандартных и «правильных». Меня практически не спрашивали на гуманитарных уроках, видимо, чтобы не остаться в дураках! Свой взгляд на проблему не только в жизни, но и в литературе я отстаивала геройски, это не нравилось преподавателям.

В семье по-прежнему случались скандалы, но их причиной уже была взрослеющая я. С матерью контакт у нас никак не получался! Она не выдерживала конкуренции и постоянно боролась со мной за папино внимание. Мы жили как соседи в коммунальной квартире: от всей души друг друга ненавидели, но мирились с тем, что живем на одной жилплощади.

Мать не слышала, как я пришла из школы, она среагировала на звук телевизора и мигом примчалась в зал, чтобы в очередной раз мотать мне нервы.

– Ты уже вернулась? – напряженно спросила она.

Меня смешил этот вопрос! Ну если я в квартире и смотрю телевизор, она меня видит – зачем спрашивать?! Но, чтобы не было повода для очередной ее истерики, которые участились в последнее время, я ограничилась короткими фразами: «Ага, вернулась» и «Есть чо поесть?» Мать смотрела на меня с презрением, как солдат на вошь. После продолжительной паузы, она холодно сообщила, что в холодильнике кастрюля с супом.

– Суп вчерашний? – спросила я вяло.

Майя нервно всплеснула руками и что-то пробубнила себе под нос, я не расслышала, но по ее острой реакции поняла, что суп действительно был несвеж и что она слишком занятой человек, чтобы кормить меня свежеприготовленными блюдами. Да и не заслужила я заботы такой, считала чуждая мне женщина, вынужденная жить на одной жилплощади с таким чудовищем, как я. Сказать честно, всегда ненавидела, как «поварствует» мать. Приготовленные ею полуфабрикаты еще были пригодны к пище, а вот супы на вкус – настоящие помои.

Она продолжала блеять про других детей, более умных и приятных в общении. Посетовала на головную боль, связанную с моим воспитанием.

Желудок мой отозвался голодным урчанием, пришлось прервать словесную диарею родительницы вопросом:

– А колбаса есть?

– Нет. В выходные пойдем на рынок с твоим отцом, купим колбасу.

Я равнодушно пожала плечами и уставилась в телевизор. Аудиенция была закончена, но мать не уходила. Она стояла и молча чего-то ждала.

Из приличия я решила продолжить беседу:

– У тебя сегодня выходной?

– Нет, я в ночную.

– Опять? Мама, сколько можно перерабатывать?! Ты совсем себя не жалеешь.

Мой сарказм задел ее и, вместо того чтобы скрыться в спальне или на кухне, она продолжала «любезный диалог», жаждая в разразившейся ссоре вырвать очередную порцию адреналина.

– Как дела в школе? – подчеркнуто вежливо спросила мать и, не дождавшись ответа, продолжила сыпать вопросами: – А мальчик у тебя есть? Ты уже занимаешься этим?

– Чем этим? Сексом? Нет пока, – спокойно произнесла я.

– Почему? – не унималась падшая женщина. – Никто из мальчиков не ухаживает за тобой? Наверное, ты не вызываешь интереса у противоположного пола! Кому интересно общаться с грубой, нахальной девицей, не уважающей окружающих. Так что? Есть у тебя кто-нибудь? Ответь мне на простой вопрос!

Мать добилась своей цели – кровь в моих жилах забурлила, я с трудом сдерживала приступ агрессии.

Посмотрев на Майю испепеляющим взглядом, я с презрением произнесла:

– Ты решила побыть матерью? Или, может, ты решила стать мне подругой?

– Мне просто небезразлично и… я имею право знать, что происходит в твоей жизни.

– Что происходит в моей жизни? – медленно, почти по слогам, повторила я слова непутевой матери. – Я тебе отвечу, что происходит: есть хочу.

Я не сорвалась и осталась холодна, с усилием пряча свою ярость глубоко внутри. Мамашка совсем разнервничалась и пошла пятнами. Она стала принимать бордовый окрас после жития с ловеласом. Раньше у нее не наблюдалось болезни «мухомора», как я прозвала это пятнистое проявление.

Пунцовые пятна горели на ее шее и груди, ноздри раздувались.

Она посмотрела на меня глазами, полными ненависти и процедила сквозь зубы:

– В доме есть кухня, оторви свою задницу от дивана и приготовь себе что-нибудь, раз суп не устраивает.

Мать после выступления одернула свой выцветший халат и, гордо выпрямившись, направилась вон из зала. Я жаждала крови.

– Ты думаешь, мне уже пора? – произнесла я с вызовом, уставившись ей в спину.

– Что пора? – не поворачиваясь, спросила она.

– Заняться сексом?

– Нет, ты еще совсем ребенок, – сказала мать, усмехнувшись.

Меня задел ее язвительный смешок, я почувствовала, как кровь снова бурлит в моих жилах, а сердце бешено колотится.

– Завтра, – торжественно объявила я.

Пчелка Майя остановилась и медленно обернулась. Пятна еще горели на ее раздраженном теле, но в глазах сверкали огни победных факелов: она протиснула сквозь мой панцирь свое ядовитое жало.

– Что завтра, дорогая? – спросила мать с придыханием.

– Завтра займусь сексом, – ответила я почти спокойно.

– Идиотка, – фыркнула Майя и вышла из комнаты.

– Или лучше сегодня? Ведь главное – не опоздать, правда, мама? – орала я, надрывая глотку.

Мой крик отражался от ее брони. Я проиграла этот раунд, а мать злобно торжествовала в своем улье – спальне. Весь негатив, собранный в скандалах, пчелка Майя тащила в свое укрытие и наслаждалась победой.

Дыханье мое сбилось от удушливых приливов ярости. Меня бесила мать. Ее соперничество отравляла мою и без того нелегкую жизнь. Я плюхнулась на диван и задышала глубоко, представляя огромный сладкий апельсин. Оранжевая терапия смягчила мою истерию, но разум прорабатывал план мести. Я унеслась в своих фантазиях в мир, где все существовало по моим законам. В мир, в котором Майя была узницей и получала в наказание муки и боль.

Я тупо смотрела телевизор, мелькали каналы, а поживиться молодому, развивающемуся уму было нечем. Скука и злоба разъедали меня. Пар скандала обжигал мои мысли, и я по-прежнему жаждала крови. Входная дверь хлопнула, возвещая о том, что отец семейства вернулся с работы.

– Как ты, дочь? – услышала я хриплый голос папы.

Он спросил формально, не дожидаясь моего ответа, семейная вежливость – назову это так. В наших отношениях появился холодок после возвращения матери. Я понимала, что Иван Павлович просто смирился с тем, что заблудшая овца по имени Майя вернулась восвояси. И мы продолжали существовать втроем под табличкой «ПСЕВДОСЕМЬЯ».

На звук мужского голоса из своего улья прилетела пчелка.

– Ты пришел? – прозвенел ледяной голос Майи.

Она стояла как памятник Снежной королеве и ждала от папы ответа.

– Странный вопрос… Ну да, пришел… А меня не ждали в этом доме? – растерялся отец.

Я почувствовала запах надвигающейся скандальной бури, разряды негодования трещали в воздухе. Но на мое удивление мать сдержала ярость. Думаю, это связано с тем, что на следующий день папа должен был получить зарплату в институте. Мамаша сквозь зубы сказала низким голосом:

– Суп в холодильнике.

– Вчерашний? – безнадежно спросил папа, уставившись куда-то в пустоту.

Он тоже не любил помои, приготовленные нашим истеричным поваром. Мать несколько секунд боролась с собой, но усилием воли сдержала поток бранной бессвязной речи и, фыркнув, ушла в свою комнату.

– А колбасы нет, – вздохнула я в ответ урчащему от голода животу.