Папа беззаботно и весело рассказывал о своем страхе, а я хохотала, лакомясь ироничной историей из его детского мира. Он вспомнил, как маленьким мальчиком услышал слово «барабулька» и решил узнать у старшего брата, что это такое. В ранней юности Иван Павлович, как оказалось, был любознательным.

Старший брат, видимо не зная, что это за существо, но, не желая терять авторитет в глазах младшего брата, объяснил: так называют необыкновенного зверя с мордой бульдога и барабаном вместо тела. И если в полночь произнести три раза шепотом «барабулька», то чудовище появится, и тот, кто его вызвал, умрет от разрыва сердца.

– Я подозревал, что Витька меня обманул, и решил проверить, – повествовал Иван Павлович. – Однажды в полночь я произнес три раза заветное слово и уставился в темноту. Я до сих пор уверен что видел бульдожью рожу с телом-барабаном.

Иван Павлович купался в теплом море воспоминаний о детстве. Я так завидовала его цветным и солнечным видениям. Мне не хватало собственных историй, ярких и ироничных. Меня будто обокрали, лишив подобных жизненных картинок, которые я могла бы, вспоминая, смаковать…

После стресса мой мир лишился красок, я будто смотрела в черно-белый телевизор, в котором мелькали тени и искаженно звучали незнакомые мне голоса. Было страшно. И одиноко.

– А как же голоса, которые я слышу? – спросила я отца шепотом.

– Голоса? – вторил он вдумчиво. – Может это совесть?

Я посмотрела на папу, он улыбнулся. Отец не воспринял всерьез мою боль и мои страхи. Нас разделяла стена… Толстая глухая стена…

– Как поживает Мариша? – спросила я холодно.

Папа вздрогнул. Вместо ответа он придвинул к себе вазу с малиновым вареньем и съел несколько ложек подряд. Я понимала: Иван Павлович подбирает слова. Ведь нездоровой дочери необходимо правильно преподнести информацию, чтобы ее снова не унесло в страну безумия.

Запив чаем сладкое варенье, папа набрал в легкие воздуха и отчитался:

– Марина, она… Нормально все. У нее. Хорошо. Работает и…

– Вы встречаетесь? – прервала я блеянье папы.

Отец снова вздрогнул. Бровки его сложились домиком. Он совсем растерялся.

– Чего ты боишься, папа? Просто скажи! Мне не безразлично, что происходит в твоей жизни, – произнесла я зловеще, смакуя отцовское напряжение.

«Я могла бы быть психологом», – пронеслось в моей голове. Я сканировала папино состояние, и мне даже казалось, читала его мысли. Душонка его трепетала в субтильном дряхлеющем теле, будто я, угрожая страшными пытками, выведывала военную тайну у партизана Ивана!

– У вас все в ажуре? Лямур? – не унималась я.

– Да, все как бы… идет…

– Куда?

Папа совсем отчаялся, не зная, как ответить на вопрос.

– Куда идет? К свадьбе?

– Я ведь женат на твоей матери, а она не даст мне развода, – сознался папа и уставился в кружку.

– Вы с матерью говорили по поводу развода? Папа кивнул.

– Во время моей болезни?

Иван Павлович смотрел на меня с мольбой прекратить допрос, но я должна была знать всю правду! Я должна была знать! Ведь от этого зависело многое: мои горизонты, моя судьба, мое счастье!

– То есть пока я билась в конвульсиях, вы с матерью занимались собой! – вывела я.

Папа вдохновенно оправдывался, разъяснив, что о разводе он просил мать в тот роковой день, когда я слегла.

– Я не могу жить рядом с чудовищем. Я мерзну рядом с ней. Она отравляет мою жизнь! – разоткровенничался отец.

Видимо, Голубева вселила в него уверенность, и проблески геройства пробивались сквозь мягкотелость стареющего преподавателя. Иван Павлович деликатно попросил оставить разговор о нашей беспутной мамаше и переключился на меня.

– Скажи мне, дочь, почему у тебя нет подруг? – заинтересованно вопрошал он.

– Потому что в них нет необходимости. Мне от них ничего не нужно.

– Что значит «ничего не нужно»?

– То и значит! Человеческие отношения – это набор взаимоуслуг! В том числе и дружба!

Папа озадачился моей философией и налил себе еще полную кружку чая, вероятно подозревая, что разговор будет долгим.

– Для чего нужны друзья, – продолжала я размышлять.

– Чтобы пожаловаться на дырявую жизнь… чтобы обратиться за помощью в той или иной ситуации… Но ведь это небескорыстно! Человек, оказавший услугу, ждет отдачи. А значит – это товарооборот.

Ивану Павловичу нечего было возразить. Я видела, что он не согласен, но вот только бить мою карту ему было нечем!

– А как же любовь? – спросил он растерянно.

– Любовь – тоже взаимодействие. Я хочу заполучить человека в свою жизнь для определенных целей: секс, благосостояние, общение…

– А просто любить ты не можешь? – Своим вопросом папа выбил меня из колеи.

«Просто любить» – как это? Мы любим за что-то… За достоинства… за удобство совместного пребывания… Вопрос папы был неправильный и неудобный. Но я не подала виду что Иван Павлович загнал меня в тупик, и тактично выкрутилась:

– Мы говорили о друзьях, папа. Так вот, я не нуждаюсь в них! Чтобы плакаться – у меня есть ты.

– Я тоже часть товарооборота… Судя по твоим размышлениям.

– Конечно, – торжествовала я, высоко подняв кружку чая, словно бокал. – Я же сказала: абсолютно все человеческие отношения строятся на взаимодействии. Мы обращаемся к людям в том случае, если нам от них что-то нужно!

Мысли в отцовской голове громко скрипели, а я сдерживала смех. Мозг папы завис, как устарелый компьютер.

– И все-таки подруги нужны! – возродился папа из пепла мыслей, словно птица Феникс. – Я подумал, что может вам с Маришей…

– Нет, папа! – отрезала я.

Теперь была моя очередь нервно поглощать варенье.

– Просто послушай меня, – осторожно пристраивался Иван Павлович. – Тебе было нелегко… и с мамой, и без нее… Но должно быть общение, нормальное человеческое…

– Мне достаточно общения, папа! – возмущалась я. – Мне проще общаться с мужчинами! С тобой у нас много общих тем!

– Я говорю о сверстниках… Тебя надо больше общаться с людьми твоего возраста. Марина готова с тобой дружить и считает…

– Вы обсуждаете меня с Голубевой? Папа?! – Моему возмущению не было предела. – Я запрещаю тебе, слышишь? Запрещаю обсуждать мою жизнь с ней!

Я выбежала из кухни и скрылась в своей комнате.

На листочке из блокнота я написала:

Мало что радовало, я испытывала дефицит положительных эмоций. А когда на душе кошки скребут, нужно какое-нибудь событие яркое и оживляющее! Слава Богу, когда есть в жизни доза позитива, которая временно отвлекает тебя от тягостных и черных мыслей. Я позвонила Эдуарду. Его родной голос согревал меня теплом, я мечтала о встрече, но это было невозможно – он находился в командировке. Мой принц обещал мне обозначиться в моей жизни по возращении.

Отчаянье превратило мой дом в тюрьму. Я несколько дней не выходила из комнаты, ощущая себя монахом в келье. Свое состояние я выплеснула на бумаге, написав красивым почерком:

Записку я запрятала в медведя и продолжила горевать над своей несовершенной судьбой. В дверь тихонько постучали.

Через мгновенье в комнате появилась голова папы и звонко произнесла: