Рубену нравилось все. В Израиле он нашел попурри всех своих интересов и страстей: религия, политика, расовые вопросы, народные традиции, энергия ума и противоборствующие идеологии в исторических декорациях из песка и жары.
Однако среди разноцветья — вооруженные полицейские и сотрудники безопасности, готовые камнем упасть на любого потенциального бунтовщика, неусыпная слежка за выступлениями палестинцев, недовольных захватом родных земель и своим поражением. Война за независимость Израиля в 1946— 48-м годах и Шестидневная война 1967 года породили беженцев — десятки тысяч людей в палаточных городках на захваченных территориях и в соседних странах. Многие не обрели дома до сих пор — проведя в палатках четверть века.
Несмотря на висящее в воздухе напряжение, Рубену не хотелось уезжать. Ему почему-то казалось, что следующая остановка, Тегеран, будет не столь поразительной.
Встреча с Язидом, его отцом, братом и сестрой неожиданно стала главным событием поездки. Через два дня после экскурсии по пещерам Кумрана Рубен поймал маршрутное такси и добрался до Иерихона, сдавленный между четырьмя другими путешественниками. Семья Диабов разговаривала на приличном английском и обращалась с Рубеном как с королевской особой. Утром гостю показали Иерихон, а в обед угостили традиционными палестинскими блюдами, которые сделали бы честь любому знаменательному событию: свадьбе, похоронам или заключению важного договора.
Они ели под сенью деревьев во внутреннем дворике. Рубену врезалось в память, как жадно мяукал кот, выпрашивая лакомые кусочки у старого Самира. Тот ублажал любимца, потому что «и это тварь божья».
Самира, его дочь, рассказывала Рубену о каждом блюде, как только оно появлялось на столе. На закуску подали киббе маглия — хорошо прожаренные шарики с корочкой из булгура, дробленой пшеницы, и ароматной начинкой из рубленого мяса и кедровых орехов. Затем в центре стола поставили общее блюдо, с которого ели руками. Традиционный мансаф из ягненка, египетского риса и наваристого бульона на сухой простокваше — джамиде. На десерт — сладкий виноград позднего урожая, финики и арабский кофе.
За обедом было весело. Диабы всерьез интересовались жизнью Рубена в Новой Зеландии, его религиозными взглядами и планами на личную жизнь.
— Ни одна истинная новозеландка не захочет со мной жить, — в шутку отвечал Рубен. — Я не играю в регби. У меня другая вера. Наверно, я останусь холостяком. Буду надеяться, вдруг какая-нибудь женщина прозреет и поймет: не все настоящие мужчины играют в регби.
— Нет, они играют в футбол, круглым мячом.
Все рассмеялись. Хусам, самый младший, болел футболом.
Самир помянул добрым словом новозеландских солдат времен Первой мировой. Рубен чувствовал, что старик не просто отдает дань вежливости гостю. Он говорил искренне.
К вечеру они коснулись арабо-израильской политики. Диабам вроде нравилось, что Рубен главным образом слушал и не изображал знатока, встревая в серьезный спор.
Рубену казалось, будто Диабы проверяют, не занял ли он чью-то сторону.
— Что вы думаете о синоптической проблеме?
Вопрос застал Рубена врасплох.
— О синоптической? — удивленно повторил он. — Ах да…
Он снял модные очки в роговой оправе и хлопнул себя по лбу за тупость. Самир переключился на религию.
Рубена можно было понять. Синоптическая проблема — не из тех, что попадают на первые полосы газет и обсуждаются на рынке. Она интересует только ученых и богословов. Вряд ли о ней будет знать простой прихожанин, который наведывается в церковь по воскресеньям. Простого прихожанина больше волнует, попадет ли его собачка на небеса и считается ли смертным грехом ограничение численности семьи с помощью таблетки. Тем не менее такого вопроса следовало ожидать. Язид говорил, что Самир работал на археологических раскопках и читал серьезные труды, чтобы разобраться в зарождении христианства.
— Какой я недогадливый. Синоптическая проблема, конечно. Первые три книги Нового Завета… Чем объяснить различия и сходства Евангелий от Матфея, Марка и Луки — трех из четырех Евангелий о жизни и речах Иисуса из Назарета, основателя христианства?
Члены семьи облегченно переглянулись.
— За долгие годы появилось много теорий, и, думаю, споры не утихнут никогда. Сейчас мы считаем, что Марк писал Евангелие первым, возможно, до падения Иерусалима в 70 году нашей эры.
Рубен замолчал. Наверное, он выглядел как надменный юнец, который учит жизни мудрого старца. Взглянул на Диабов: можно ли продолжить? Те кивнули.
— Итак, Матфей и Лука писали по Марку и меняли рассказ в зависимости от аудитории. У Матфея — иудеи, у Луки — не иудеи. Но как же материал, который есть в Евангелиях от Матфея и Луки, но отсутствует у Марка? — задал риторический вопрос Рубен. — Лука списывал у Матфея? Или наоборот? А может, оба пользовались одним Евангелием или источником, который после был утерян? Такова, на мой взгляд, суть синоптической проблемы.
Диабы не сводили с него глаз. Рубену казалось, будто их нервная энергия давит на него, как силовое поле. Почему это так важно?
— И что вы думаете, Рубен, существует ли утерянное Евангелие? Или Лука с Матфеем переписывали текст друг у друга?
Рубен продолжил — сбитый с толку, но довольный возможностью поговорить на любимую тему и поддаться с разрешения Диабов своей извечной тяге к преувеличению.
— Сегодня мало кто из уважаемых ученых считает, что Матфей использовал Евангелие от Луки. Один из экспертов в данной области, мой преподаватель в Оксфорде, полагает, что Лука заглядывал в тексты Матфея. Его аргументы убедительны, но всего не объясняют. Я думаю, вероятно существование утерянного источника — некоего Q-источника или Евангелия Q.
Рубен знал, что Q — первая буква слова, скорее всего — немецкого «Quelle», «источник». Но, судя по всему, его слу шатели в объяснениях не нуждались.
Самир кивнул и улыбнулся.
— Как по-вашему, Евангелие Q есть на самом деле? — неторопливо спросил он.
— Возможно. У Матфея и Луки около двухсот тридцати пяти общих стихов, которые не встречаются у Марка. Если Евангелие Q существует, оно не такое уж объемное. Или источников больше, Q, R, S и так далее. Не знаю.
— С чего вы взяли, что стихов только двести тридцать пять? — тихо осведомился Язид.
Рубен повернулся к нему:
— Вы имеете в виду, их больше? Не приходило в голову. То есть в Q есть тексты, которые не взяли Матфей и Лука? — Он замолчал на мгновение, чтобы налить себе свежего сока лайма и обдумать новую мысль. — Гм. Возможно, конечно. Но какие?
— А кто бы мог написать Q… если бы оно существовало на самом деле?
Прежде чем оговориться, Хусам выдержал многозначительную паузу. Будто не сомневался в реальности Q.
Возможно, у него своя теория. Конечно, оригинальную идею выдвинуть сложно. Рубен изучил около двадцати объяснений, начиная от тех, что пришли из IV века, времен Августина.
Он мысленно вернулся на занятия, которые посещал несколько лет назад, и рискнул:
— Иудейский христианин, потому что избегает имени божества. Иудейские авторы старались не писать божественное имя полностью, чтобы не совершать святотатства. Неиудейским христианам чужды их терзания.
— Думаете?
Хусам, пусть и агностик по убеждениям, не отставал от других, вытягивая из Рубена информацию.
— Я заметил табличку, когда поднимался к Куполу Скалы и мечети Эль-Акса, что на месте древнего храма у Стены Плача в Иерусалиме, — ответил Рубен. — Праведным иудеям входить запрещалось, потому что земля посвящена «Б-гу». «О» было пропущено: произносить имя божества полностью — значит, совершать святотатство, умалять священный трепет и почтение.
— Догадываетесь, что за иудейский автор? — не отставал Хусам.
— Да кто угодно. Некоторые ученые уверены, что он жил в Сирии. Но я знаю не больше вашего.
— А если предположить? — настаивал Хусам.
Серьезность Диабов настораживала Рубена. Тут крылось нечто большее, нежели светский разговор на библейские темы.
