— И я спрашиваю себя, — доносятся слова Рабина, они звучат словно откуда-то сверху, из другого мира, — кем был Христос для иудеев?… Кем был для них этот потомок Давида и сорока двух колен избранного народа? Кем был для них Он — умерший на кресте за свободу Израиля? Царем Иудейским! Ни один потомок Давида впредь не посмел именовать себя Царем, но только Князем, Князем Изгнания. Ибо Господь дал народу Своему Царя, но тот не сберег Его и был изгнан с земли обетованной, куда вернулся лишь спустя две тысячи лет.

Рабин вдруг развернулся и пошел за кулисы. Зал вздрогнул. Я не мог разглядеть этого с балкона, но почувствовал физически.

— Константин хотел убедить нас в том, что у Христа не было детей, — сказал Рабин, остановившись на полпути. — Прекрасный план! Своей фальсификацией Нового Завета Константин как бы сказал евреям: «Ваш Мессия — проклят! У Него даже не было детей! Он не Мессия!» Что ж, прекрасный план! Он превратил Христа в эфемерное существо без плоти, без крови, без жизни. Константин превратил Его в фикцию, в игрушку для христианской риторики, в зеркало, которое не имеет своего лица, лишь отражает падающие на него лучи. Но все-таки его план не удался — Константин хотел уничтожить потомков Христа, но не смог. Он искал их, но так и не нашел. Он перевернул империю с ног на голову и обратно — с головы на ноги, и снова, но все безуспешно. Стоит ли этому удивляться? Ироду не дано было уничтожить младенца Иисуса, а Константин не смог истребить Его семя.

— Так Бог приходил на землю? — воскликнула какая-то женщина. — Скажите, доктор Рабин!

— Вы понимаете смехотворность своего вопроса? — в глазах Рабина промелькнула искра негодования. — Скорее взрослый человек вернется в материнскую утробу, чем Господь придет на землю! Вы говорите о невозможном. Я же говорю вам о потомках великого рода, через который веками Бог говорил с человеком!

— Но вы же знаете, где они! — из зала послышался мужской голос. — Почему вы не говорите?!

— Слишком многие похвалялись этим знанием, — на бледных щеках Рабина появился странный румянец. — Слишком многие, чтобы можно было сказать «да».

Рабин замолчал. Стало понятно, что он закончил. Судя по всему, я успел только на заключительную часть лекции и основное ее содержание пропустил. Последовал еще один вопрос:

— Вы сами состоите в Приорате Сиона?

— По-моему, вы так и не поняли главного, — сказал Рабин, но вместо того чтобы покачать головой отрицательно, почему-то покачал утвердительно. — За род Давида идет борьба. Единая империя Сиона пала, нас ждет междоусобная война. Нет более единого руководства мировых религий! Теперь каждый сам за себя, а это значит — все против всех!

— Но вы не ответили на вопрос! — прозвучал тот же голос, что спрашивал о Приорате Сиона.

— Вы можете представить себе тайный орден, — зло усмехнулся Рабин, — в уставе которого записано: «Отрицание принадлежности к Сионской Общине, объявленное публично или письменно, без причины и опасности для личности, влечет за собой исключение из членов, которое будет объявлено конвентом»? Это статья двадцать вторая устава Приората Сиона. Вы спрашиваете меня? Я отвечаю — это даже не орден, это театральная труппа!

— Если вы знаете правду, зачем вы секретничаете?! — возбужденно крикнул кто-то еще. — Скажите!

— Да! — тут же поддержал его другой голос. — Мы стоим на пороге войны, а вы не хотите сказать, откуда исходит угроза! Что нам делать?!

Рабин отвернулся и быстрым шагом направился за кулисы.

— Молиться! — крикнул он, исчезая за занавесом, и этот ответ прозвучал издевкой.

Люди повскакивали с мест — взбудораженные, экзальтированные. Вероятно, они чувствовали примерно то же, что и я. А я чувствовал себя последним идиотом, которому показали что-то очень важное, но он, вследствие своей идиотии, не может понять, что это было.

Впрочем, у них ведь, у этих людей в зале, видимо, были приглашения, иначе бы их сюда не впустили. А если у них были приглашения, следовательно, они знали — куда шли и зачем шли. Ну а я? Я-то что здесь делаю?! Я-то ему зачем?! Зачем?! Зачем ему я?!

В зале творилось что-то невообразимое — крики, шум, толчея. Давка усиливалась с каждой секундой. Сейчас все устремятся к выходу, чтобы лично поговорить с Рабином. Но мне тоже нужно! Мне нужно больше всех остальных!

Я бросился прочь с балкона, вниз по лестнице к главному входу. Шум в зале нарастал. Выскочив в холл первого этажа, я понял, что случилось — они держали публику в зале за закрытыми дверьми, чтобы дать доктору Рабину беспрепятственно покинуть здание.

Рабин был уже совсем недалеко от выхода. Быстрым, пружинистым шагом он двигался по огромному, просторному, абсолютно пустому холлу кинотеатра, залитому дневным светом, льющимся сквозь высокие — во всю стену — окна. Его сопровождала целая группа охранников. По мере продвижения процессии к выходу эти коротко стриженные головорезы слаженно снимались с охраняемых позиций и присоединялись к группе, оглядываясь и переговариваясь по радиосвязи.

— Доктор Рабин! — выкрикнул я.

Он не обернулся и даже не снизил скорости шага. Только три ближайших ко мне охранника, словно роботы, повернули головы на мой голос и, смерив меня взглядами, продолжили движение, решив,видимо, что я не представляю угрозы.

— Доктор Рабин! — упрямо повторил я. — Доктор Рабин, подождите! Я хочу знать, зачем я вам нужен?!

Рабин замер, обернулся и внимательно посмотрел в мою сторону. Он словно пытался что-то вспомнить. Улучив эту секунду, я рванул от угла холла, куда выходила лестница, к центральному входу, к Рабину.

— Оставайтесь на месте! — скомандовал один из охранников. — Оставайтесь на месте!

Все замерли, ожидая реакции Рабина. Я остолбенел. Что происходит?!

— Кто вы? — слабым голосом нехотя крикнул Рабин.

— Вы прислали мне сегодня посылку с книгой, — ответил я.

— Посылку?… — мне показалось, что Рабин растерялся.

— Да, в желтом конверте! — обрадовался я, полагая, что сейчас он поймет, в чем дело, и все разъяснится. — На нем еще надписи почерком Леонардо и марка с его портретом!

Рабин вздрогнул, нервно повел плечами, дал какой-то знак охране и быстро вышел на улицу.

— Доктор Рабин! — заорал я и бросился за ним следом. Трое охранников Рабина выдвинулись мне навстречу.

Когда меня ударили по голове, я удивился. Да, это единственное, что я помню. Я удивился… Дальше темнота.

Все предшественники папы Александра VI Борджиа любили роскошь. В богатстве убранства с Ватиканом не мог сравниться ни один дворец мира. Однако Александр превзошел всех своих преемников. Его страсть к драгоценным камням и роскошным тканям изрядно обогатила восточных правителей. Весь срок своего папства Борджиа скупал редкие и крупные камни, шелк, парчу, жемчуг, изысканные благовония, слоновую кость, не считаясь с их ценой.

Во время самой первой встречи с его святейшеством Леонардо заметил, что на изумруде, вставленном в крест, которым папа благословлял народ, вырезана Венера Каллипига. «Прекраснозадая» — если переводить буквально. Когда в конце службы папа целовал крест, на самом деле он прикладывался губами к изображению языческой богини. А народ и хор торжественно, в едином порыве духа, произносили «Амен!» Тайно от всех, в самом сердце христианской веры, Александр VI возродил древний культ.

Кроме драгоценных дароносиц и прекрасных картин в период правления Александра Борджиа Ватикан приобрел и некоторые другие новшества. В частности, «уши тирана Дионисия».

Эти хитрые инженерные приспособления папа впервые увидел в одном из дворцов, руины которого нашли во время