— Да. Прямо насквозь.

Я до сих пор чувствовал дырку, оставшуюся после ее взгляда.

— Помните, когда мы переехали сюда, я потерял всех своих друзей? Свою уверенность, свою крутизну?

— Конечно. Тебе было по-настоящему трудно.

— Уверен, вам тоже было нелегко. Но дело в том, что, кажется, я так через это и не прошел. Так и остался нытиком. И Джен это просекла — я для нее слишком пришибленный.

— Пришибленный? — не понял отец.

— Ну, нерешительный, — подобрал я лучшее слово.

— Нерешительный? Не будь дурачком, Хантер. — Мама покачала головой, — Уж с этим-то, вероятно, вы вдвоем можете разобраться.

— А если не сможете, — подхватил отец, — то, по крайней мере, ты не потратил на нее много времени.

Матушка при этом сделала глоточек кофе, а вот я ухитрился произнести весьма зрелую фразу.

— Спасибо, что стараетесь поднять мне настроение. Но, пожалуйста, не надо.

Они прекратили. И снова начали делать и говорить то, что было вполне предсказуемо. Вообще, завтрак с родителями всегда успокаивает: они следуют непреложному правилу, согласно которому главное в семейной жизни — это стабильность, неизменность, следование заведенным традициям. Они не инноваторы, во всяком случае, за завтраком. На один утренний час они превращаются в лучших в мире классицистов.

Но завтрак закончился, и я вернулся в свою комнату, где было решительно нечем заняться, кроме как сидеть на кровати да жалеть о состриженной челке, за которой можно было бы спрятаться.

Команды бутылочных футболок дразнили меня с полок, так что я приступил к осуществлению маленького проекта. Начал снимать футболки одну за другой с пустых бутылок из-под воды, вводить статистические данные на каждую из них в базу, а затем класть под относящиеся к ним же, полные невнятных и бесполезных фактов книжки, чтобы разгладить перед перевозкой.

Как ни печально было разбивать тщательно подобранные команды, но так уж заведено: каждые несколько лет генеральный менеджер избавляется от части знакомых игроков и набирает новичков. К тому же, если аукционные боги будут ко мне благосклонны, я смогу минимизировать уплату по кредитному счету к тому времени, когда он придет.

И тут зазвонил телефон. Я закрыл глаза, набрал воздуха, несколько раз повторил молча «не она» и отчаянно взглянул на определитель.

«Обув-ка»? Мэнди.

Мне стоило бы порадоваться тому, что она звонит, что сумела спастись от пурпурных голов и снова хочет поговорить со мной. Но, увы, стоило мне увидеть имя на дисплее, как сердце мое еще чуточку упало. Всякий раз, когда телефон звонил и опять оказывалось, что это не Джен, какая-то часть моей жизни словно утекала в слив раковины.

— Привет, Мэнди.

— Привет, Хантер. Вот, захотела с тобой связаться.

— Ну конечно…

— Прежде всего извини, что сорвала встречу в пятницу.

Я рассмеялся, что оказалось болезненно из-за булыжника в желудке.

Правила гласили не упоминать ни о джаммерах, ни о кроссовках. Несостоявшаяся встреча с Мэнди должна стать нашим маленьким неразглашаемым секретом.

— Все в порядке, Мэнди. Я знаю, ты в этом не виновата. Рад, если у тебя все хорошо.

— Лучше не бывает. Меня выдвинули на повышение.

Я кивнул, ощутив легкий укол боли, которую Джен называла «вот это».

— Но спасибо за заботу. Грег говорил, что ты звонил. Кассандра тоже. По правде, так все хором рассказывали о том, как ты был обеспокоен. Может быть, я, когда в последний раз тебя видела, показалась раздраженной, но, честное слово, никогда не забуду, как ты меня искал.

— Нет проблем, Мэнди. Поиски тебя обернулись… интересными приключениями.

— Да, наслышана. Это еще одна причина, по которой я тебе звоню.

Она помедлила.

— Ну, в чем дело?

— В общем, вокруг того вечера поднялась шумиха, и нам бы хотелось охладить страсти до поры. Клиент не желает иметь никакого отношения к событиям, случившимся на некой вечеринке. Некоторые весьма влиятельные персоны раздражены, и это заставляет серьезно задуматься.

— О!

Мой мозг перерабатывал эту информацию медленно, однако все равно с опережением текста. Клиент не хотел, чтобы пурпурные головы знали об их делишках с джаммерами. Эти влиятельные силы и так были раздражены до крайности и не скоро успокоятся.

— Что это значит, Мэнди?

— Это значит, что я не могу предоставить тебе никакой работы. Во всяком случае, пока.

— Ах вот оно что.

Теперь я понял со всей определенностью: мое дело швах. Ведь я единственный, на кого «хой аристой» могли наложить свои пурпурные руки, единственная ниточка, которая могла привести к джаммерам. Клиент при этом сделает все, чтобы остаться в стороне.

Как бы сделал любой на его месте.

— Мне правда очень жаль, Хантер. Мне нравилось с тобой работать.

— Мне с тобой тоже. Не парься об этом.

— И знаешь, такие неприятности, они ведь не вечны.

— Я знаю, Мэнди. Ничто не вечно.

— Это воодушевляет.

Пятью минутами позже я шарил у себя по полкам, разыскивая, что бы еще продать, когда телефон зазвонил снова. И я снова не стал смотреть на экран, от кого звонок.

«Не от нее, не от нее…»

Может быть, если повторить десять раз, выйдет наоборот?

Вышло. Это была она.

— Э… — сказал я (это означало то же самое, что да, но с куда меньшей надеждой).

— Давай увидимся в парке, там, где встретились в первый раз. Через полчаса, ладно?

— Ладно.

— Могу я сфоткать твою обувку?

Она опустила бинокль, повернулась ко мне и улыбнулась.

— Предупреждаю, это запатентовано.

Я посмотрел вниз — оказывается, она сменила шнурки. Сейчас они были сочного зеленого цвета и образовывали вокруг язычка шестиугольник с узлом посередине: это напоминало кошачий глаз, только боком. Остальной прикид был обычным для фирмоненавистников, не считая куртки, точнее — черной, лоснящейся, сверкающей на солнце безрукавки.

— Не беспокойся, — сказал я. — В данном случае у меня не профессиональный интерес.

— Ага, Мэнди звонила и сказала мне. — Она опустила глаза. — Получается, что я тебя подпалила. Вышло малость не то, что мы думали.

— Ничего, переживу.

— Извини, Хантер.

Так вот, значит, почему она позвонила. Чувствует себя виноватой. И решила встретиться из жалости. Губы мои раздвинулись, но с них так и не слетело ни звука. Мне хотелось рассказать ей о том, что я уразумел насчет джаммеров, но все, что следовало произнести, было слишком велико для моего рта.

Джен выждала момент, потом снова поднесла бинокль к глазам.

— Чем любуешься? — удалось наконец выдавить мне. — Бруклинским побережьем?

Я повернулся и тоже посмотрел за реку, туда, где характерные очертания Военно-морской верфи выделялись среди индустриальных зданий, автострад и обшарпанных портовых строений.

Ну конечно. Дженни никогда не сдается.

«Увидимся на фабрике»? — процитировал я.

Так сказала Мвади Уикерсхэм, после того как туда вломились «хой аристой», красные от гнева и не только. Передислокация у джаммеров по расписанию была назначена на понедельник, но с учетом тех сил, которые пришли против них в движение, почему бы не днем раньше?

— Ты думаешь, они останутся в Бруклине?

— Да, полагаю, они родом из Дамбо.

— Говорят, это крутой район.

Мы стояли рядом, плечом к плечу.

— Видела что-нибудь интересное? — спросил я.

— Сам-то ты не пошел следом?

— Зря ты так думаешь. Прошел через весь Стайвесант, а потом в обратную сторону, вдоль реки. В Стайвесанте особо не укроешься.

— Хорошая мысль.

— Согласен.

— Согласись с этим, — с улыбкой сказала она и вручила мне тяжелый, камуфляжной окраски, военного образца бинокль. На миг кончики наших пальцев соприкоснулись.

Противоположный берег мгновенно приблизился и обрел четкие очертания — каждое мелкое движение моих рук отзывалось в окулярах картиной землетрясения.