— Похоже, было не заперто, — сказала Джен.

Ее пальцы проследили темную змейку на ярком пятне: цепочка свободно висела между створками, на ее конце угадывались очертания замка. Проем казался достаточно широким, чтобы в него мог протиснуться человек.

— Значит, у Мэнди был ключ, — заметил я. — Она сказала, что хочет показать нам кое-что.

— Но когда она открыла проход, там уже кто-то был, — предположила Джен.

Я, прищурившись, посмотрел на кляксу в самом темном углу картины. Увеличенная до такого размера, она казалась менее похожей на лицо. А если похожей, то на лицо, скрытое за маскирующими компьютерными багами, с их помощью на телевидении прячут физиономии тех, кто не хочет, чтобы их узнали.

— Как по-твоему, Лекса, это лицо?

Она тоже прищурилась.

— Да, может быть.

— А ты можешь его как-нибудь прояснить? — спросила Джен.

Лекса скрестила руки.

— Прояснить? Ты о чем?

— Ну, сделать так, чтобы оно было больше похоже на лицо. Как в полицейских шоу, когда спецы из ФБР проделывают на компьютере со снимками такие штуки.

Лекса вздохнула.

— Позвольте вам кое-что объяснить, ребята. Эти сцены из шоу — подделки. Сделать размытую картинку более четкой физически невозможно, информация уже утрачена. Кроме того, когда дело доходит до лиц, ваши мозги лучше любого компьютера.

— А ты не можешь помочь нашим мозгам? — спросил я.

— Послушай, я создавала океанские волны, сталкивающиеся машины, вращающиеся астероиды. Стирала прыщи с рук кинозвезд, устраивала снег и дождь, даже добавляла дымок к дыханию одной актрисы после того, как она отказалась взять в рот зажженную сигарету. Но знаете, что самое сложное в компьютерной анимации?

— Человеческое лицо? — осмелилась предположить Джен.

— Именно.

— Потому что оно подвижное?

Лекса покачала головой.

— Люди не особо экспрессивны. Лица обезьян более мускулисты, у собак больше глаза, у котов очень эмоциональные усы. Наши дурацкие уши даже не двигаются. Из-за чего труднее всего делать человеческие лица, так это из-за человеческой аудитории. Мы люди, и мы всю свою жизнь тратим на то, чтобы научиться читать лица других. Мы можем обнаружить искру гнева на лице другого человека с расстояния в сотню ярдов сквозь завесу тумана. Наш мозг — это машина для превращения кофе в анализ выражений лиц. Попейте и убедитесь сами.

Я проглотил холодный остаток из бумажного стаканчика и уставился на изображение. Это лицо, решил я, и оно начало казаться знакомым.

— Хотя, откровенно говоря, возможно поможет это.

Лекса встала, но за мышку не взялась. Она подошла к кухонному столу, выдвинула длинный, плоский ящик и, с треском преодолевая сопротивление, вытащила большущий лист вощеной бумаги, в такую заворачивают сэндвичи. Затем приложила полупрозрачный лист к экрану.

— Никогда никому не говорите, что услышали это от меня, но в некоторых случаях размытое изображение узнается лучше, чем четкое.

Мы с Джен ахнули. Сквозь дымку бумаги проступили знакомые черты.

Это было лицо человека, который гнался за нами в темноте. Теперь лысая голова была очевидна, тяжелый лоб и детские губы, все связалось воедино. Лекса оказалась права: укрупнение пикселей, темнота в сочетании с вощеной бумагой позволили нам прочесть выражение лица. Этот тип был энергичен, решительно настроен и полностью владел собой.

Он нападал на Мэнди, как пытался напасть на нас.

Мы молча посидели с минуту, парализованные, как будто он вышел из экрана и вошел в комнату. И тут зазвучала жизнерадостная шведская мелодия.

«Попытай счастья со мной…»

Телефон Мэнди ожил, его экран запульсировал светом.

Лекса сделала шаг, взяла телефон и подняла, чтобы посмотреть на маленький дисплей.

— Забавно.

— Кто звонит? — спросил я.

Лекса подняла бровь.

— Ты, Хантер.

Лекса вручила мне телефон. Шведская мелодия продолжала звучать с дьявольской настойчивостью.

В темноте появилась расшифровка: «Входящий звонок. Хантер».

— Это действительно я, — глупо объяснил я Джен. — Это звонит мой телефон.

— Может быть, тебе стоит ответить.

— Да-да… сейчас.

Я нерешительно поднес телефон к уху.

— Привет.

— Ну, привет. Я тут звоню, потому что нашел эту трубу. И хочу вернуть владельцу.

— Правда? — Мое глупое сердце взлетело.

— Ну да. Этот номер был в памяти, среди входящих и пропущенных. Может, ты назовешь мне имя этого парня. Или его адрес?

— Ну, в общем…

Я снова, теперь с расстояния вытянутой руки, посмотрел на экран. Голос в телефоне был мужским и, как мне почему-то казалось, принадлежал здоровяку. Может быть, тому самому?

Я прокашлялся.

— Вообще-то, я не узнаю этот номер.

— Ты уверен? Ты звонил по нему всего час назад. Типа четыре раза подряд.

— Может, номером ошибался, — ответил я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Я не имею представления, чей это номер.

— Ну ладно. В общем, извини, что побеспокоил тебя… обувная красотка.

Телефон умолк.

Он сказал Обувная КрАсотка. «Обув-ка». Под этим сокращением в моей телефонной книге значилась Мэнди. Этот тип сразу понял, что я вру.

— Это был он, так ведь? — спросила Джен.

Я кивнул, глядя на мрачное лицо на экране.

— Он обзванивает номера из памяти моей трубы под тем предлогом, будто хочет вернуть потерянный телефон. Со мной ему не обломилось, но он будет трезвонить всем подряд, пока кто-нибудь не даст ему мой адрес.

— Ох, ни фига себе! — охнула Джен. — Но ведь никто ему не скажет, верно?

— У меня в том телефоне около ста номеров. В конце концов кто-нибудь да сообщит ему то, что он хочет. Может быть, моя тетя Мэйси из Миннесоты.

— Ты можешь позвонить своей тете, — предложила Джен.

Я покачал головой.

— Я не держу в голове ничьи номера. Без своей трубки я как без рук.

— У тебя что, нет резервной базы? — спросила Лекса, глядя на меня как на идиота.

— Конечно есть, но дома.

Я попытался вспомнить, когда я в последний раз вводил данные из телефона в компьютер. Да, выкроил скучный день во время рождественских каникул.

— Но к тому времени, когда я доберусь домой и обзвоню всех…

— Ладно, ребята. Я просто хотела помочь и не быть слишком навязчивой. Но это становится странным. — Лекса указала на экран. — Как этот тип раздобыл твой телефон? И почему он заинтересовался твоим адресом?

— После того как Мэнди не пришла, он и заинтересовался. Понимаешь, мы находились в том старом доме и там были эти… кроссовки.

— Кроссовки. — Лекса вздохнула. — И какая связь между кроссовками и вами?

— Они были изумительные, — прошептала Джен.

— Изумительные? Поясни.

— Ты умеешь хранить тайну?

— Конечно.

— Я имею в виду — молчать по-настоящему, как рыба.

— Хантер, я получила сценарий… (она назвала третий фильм из серии, в которой некий губернатор-атлет играет неулыбчивого робота, палящего без промаха во все стороны) за год до того, как он вышел на экраны. И не слила ни единого поворота сюжета.

— Это потому, что сливать было нечего, сюжет там без особых поворотов, — не удержался я от колкости. — Ладно, просто никому не проболтайся. А сейчас посмотрим предыдущую картинку.

Очередной клик, и экран заполнило изображение кроссовки. Лекса прищурилась, расцепила вечно скрещенные руки и отпила кофе — добавила горючего в топку.

Снимок был зернистым, нечетким, в пятнах — но впечатление сохранялось.

— Обалдеть! Неужели клиент это сделал? Не знала, что у них такая заначка.

— Насчет клиента мы не уверены, — пояснила Джен. — Это либо подпольное производство, либо какая-то радикально новая маркетинговая концепция. На этом снимке не разобрать, но фирменный знак перечеркнут красным.

— Как бы антиклиент, — добавил я.

Лекса улыбнулась, после чего последовал медленный кивок.