– Ты пробовал?

Воскресший покачал головой.

– Я обязательно принесу сюда холст и нитки, – пообещала Варвара, – для двоих…

Едва касаясь ладонями, Воскресший погладил ее по распущенным волосам, и Варвара зажмурилась, чтобы это касание проникло глубже и осталось в ней. Воскресший вынул из ее волос гребень с усталым озерным цветком, и Варвара порывисто и неловко обняла его за шею, но, коснувшись затылка и выпуклого верхнего позвонка, внезапно ощутила прикосновение острых, царапающих кожу чешуек.

– Кто ты? – прошептала она сквозь внезапный нахлынувший страх, но Воскресший с мягкой силой коснулся ее рта, умоляя о молчании, и его жаркий трепещущий язык оставил на ее губах мгновенную миндальную горечь и ощущение ожога.

Пошатываясь, словно слепая, Варвара вернулась к костру. В траве блеснул выпавший гребень, Варвара подняла его и стиснула в ладони. Укус острых зубьев немного отрезвил ее. Воскресший догнал ее и сел рядом.

– Причеши мне волосы, – с внезапным чувством попросил он.

Он прилег у костра, склонив голову на ее колени. Варвара с нежностью водила гребнем по его волнистым прядям, но на зубьях раз за разом оставались ряска и водоросли, хотя волосы Воскресшего казались абсолютно чистыми.

На рассвете солнце зажгло каждую травинку. Птичье пение и свист, бурная радость летнего рассвета заполнили мир.

– А сейчас уходи. Мне надо побыть одному, – приказал Воскресший торопливо и почти раздраженно.

– Как мне найти тебя?

– Захочешь – найдешь! Здесь ближе к берегу есть тропа, по ней выйдешь к людям.

– Погоди! – Варвара протянула ему литой гребень. – Возьми на память!

Этот гребень, сделанный из неизвестного металла, по красоте не уступающий серебру, а по прочности стали, передавался в их роду незапамятно давно. Он был сотворен безо всяких украс или излишеств и служил свадебным подарком, но его остро заточенные зубцы могли превращаться в разящее оружие и, должно быть, помнили и человечью, и звериную кровь.

– Гребень? – Воскресший удивленно осмотрел подарок, похожий на острогу или маленький трезубец. – Откуда он у тебя?

– Перешел по наследству. В нашем роду было много кузнецов, кто-то сварганил. Ведь мы Варгановы… Возьми, это залог того, что мы еще встретимся.

– Пусть будет, как ты хочешь.

Воскресший сжал гребень в кулаке и бесшумно растворился в зарослях.

Варвара нескоро нашла на берегу мокрое платье, кое-как оделась, заколола волосы сосновым сучком и медленно побрела по едва намеченной тропке. Все, что случилось с нею на маковой заре, в шелковых травах Светеня, еще не стало воспоминанием, и ей было жутко и радостно возвращаться в минувшую ночь. Чтобы полюбить оборотня, лесного Веденя, нужны чистое, смелое сердце и дикая первозданная кровь. Чертухинский лес – его дом, озеро – бездонная чаша.

Чтобы расколдовать его, нужно воткнуть заговоренный нож в сухой пень и трижды перекувырнуться через голову, и она сумеет освободить его пленную душу.

Неверная, теряющаяся в осоке тропка привела ее к вчерашней стоянке. Ее родного белого «жигуленка» нигде не было видно, на его месте красовался черный внедорожник. Варвара с тревогой оглядела его лакированную броню и алого дракона, распластавшегося на капоте, и только теперь вспомнила о брошенном Эфире, но, к ее удивлению, Эфир был не один…

Добровольное одиночество бывает целебно для сильных и взрослых душ. Вынужденное одиночество чаще воспринимается как тяжелое наказание, и Эфир сполна испытал тоску и отчаяние всеми покинутого существа. Едва скрылся в дебрях дедушка Ленин и следом за ним растворилась в зарослях Варвара, Эфиру сразу стало как-то холодно, и он забился в еще теплый салон машины. Тревога за милую недотрогу сменилась отупением и страхом. Над лесом взошла полная луна, и, глядя в ее бледный жутковатый лик, Эфир тоскливо завыл. Окончательно продрогнув, он все же решился вылезти из машины и развести костер, надеясь, что огонь будет маяком для Варвары.

Внезапно за поворотом лесного проселка взревел мотор, и по ухабам запрыгал яркий свет фар. Не выключая мощных рефлекторов, рядом с увязшим «жигуленком» притормозил японский джип. Деморализованный Эфир готовился к худшему, и это худшее не заставило себя ждать. Пленительный женский силуэт при яркой подсветке со спины выглядел еще тоньше и эффектнее. Девушка была коротко подстрижена и одета в черный облегающий костюм. Со стороны она походила на гибкую ящерку или на саму Хозяйку Медной горы, на время сбросившую изумрудную чешую.

– Что за дела? – Она уперла руки в едва намеченные бедра и угрожающе выгнулась. – Вы что! Уберите с дороги этот хлам!

Голос у нее оказался слишком низким для ее субтильного сложения. Эфир огладил кудлатую шевелюру и вежливо заметил, что сегодня «ухи не ел» и вообще еще не ужинал.

Взбешенная водительша пнула багажник «Жигулей» носком черной туфельки:

– Идиот! Быстро крепите трос!

Эфир послушно зашел по колено в черную жижу и дрожащими руками прикрепил трос к переднему бамперу. Сквозь мощное рычание внедорожника он едва расслышал жалкий треск, бампер оторвался и шлепнулся в грязь.

– Ну и что прикажите делать? И зачем вы приперлись сюда, обалдуй?!

– Пленительная, злая, неужели для вас смешно святое слово «друг»? – пробормотал оскорбленный Эфир. – И вы желаете на вашем лунном теле следить касанья только женских рук?

Незнакомка замерла.

– Почитай-ка еще, – неожиданно попросила она и подошла к Эфиру почти вплотную, а он невольно залюбовался ее точеным лицом, словно нарисованным японским художником-графиком. Лицо незнакомки и впрямь принадлежало к какому-то древнему восточному типу. Идеальные полукружья бровей удивленно приподнялись над чуть раскосыми, но безупречно большими глазами, маленький рот дрогнул и раскрылся, а лицо, только что наглое и самоуверенное, внезапно стало умоляющим, как у девочки, которая просит купить котенка.

– О, женщина! Ты книга между книг, завещанный запечатленный свиток. В твоих строках безумен каждый миг… – припомнил Эфир, чувствуя, что память впервые его подводит. – О, женщина, ты ведьмовский напиток! Он жжет уста, едва к устам приник, но пьющий пламя подавляет крик и славословит бешено средь пыток!

Эфир умолк, но зов страсти уже опалил незнакомку. Она зажала уши и отвернулась, так чтобы он не видел ее лица.

– Ладно, надо что-то делать. – Девушка посмотрела на машину. Под ее взглядом «жигуленок» еще глубже осел в болотистый грунт. Цепкие травы потянулись к дверцам и капоту и через минуту опутали автомобиль, как болотные лианы. Гибкие хищные стебли и ветвистые побеги потянулись к стеклам и обвили дворники. Живая зелень с жадностью пожирала металл, и «жигуленок» растворялся в ржавчине и стремительно уходил в землю. Вскоре от него осталась лишь жалкая кучка обломков, утопающая в пышной болотной растительности.

– Это что, гипноз? – пробормотал опешивший Эфир.

– Не переживай, она свое отбегала… Садись, дружок, подвезу, – внезапно предложила незнакомка.

– Нет-нет, я не могу уехать, я тут не один, – тряхнул шевелюрой Эфир.

– А с кем же?

– Да так, одна знакомая, у-учились вместе, – сорвалась с языка предательская правда…

– И где же она?

– В лесу… г-гуляет. – В низине роса была гуще, и Эфира уже трясло от сырости и пережитых волнений.

Девушка посмотрела на пляску зеленых стрелок на встроенном циферблате и вздохнула:

– Ладно, все равно я уже опоздала, будем тебя спасать…

Она достала из машины бутыль из черного стекла и налила в пластиковый стаканчик что-то густое и тягучее, потом протянула стаканчик Эфиру. Он покорно глотнул странный, терпко пахнущий напиток, от чего низкая утренняя звезда вдруг заплясала над верхушками елей и по-восточному влажные очи его спасительницы стали внезапно близкими.

– Ее глаза – подземные озера, покинутые царские чертоги. Отмечена касанием позора, она давно не говорит о Боге. Ее уста – пурпуровая рана от лезвия, пропитанного ядом; печальные, сомкнувшиеся рано, они зовут к непознанным усладам. И руки – бледный мрамор полнолуний. В них ужасы неснятого проклятья…