Всего в километре отсюда шла война, рушились стены подземной фабрики, не всем удалось спастись из взорванных лабиринтов. Девушка между тем улыбалась счастливо и печально. Голова Дракона доверчиво легла ей на колени.

– Послушай, Дева, я хочу испытать, то, что чувствует человек – всю полноту любви… Посреди смертельной войны, посреди гибнущей планеты, посреди древней вражды… Я хочу, чтобы миг примирения спас землю… – прошептал Дракон.

Он ласкался, как послушная умная собака, он пытался быть обольстительным. В своей первой неуклюжей нежности это страшное и неумолимое существо внезапно стало жалким, как влюбленный старик.

– Тысячи тысяч лет я мечтал ощутить тепло твоих коленей, и ты отдаешь мне его добровольно. Добровольно! Ты же знаешь. Мы, драконы, – страшные законники.

– Вот именно – страшные, – улыбнулась Варвара, – даже твоя красота сначала пугала меня.

Макар понял, что девушка не видит Дракона, должно быть, перед ней он явился в одном из своих самых неотразимых обликов.

Макар передвинулся, выбирая стрелковую позицию. Голова Дракона с полузакрытыми глазами оказалась в крестовине прицела, но сейчас же ладонь Варвары ласково легла на эту голову.

– Отойди от нее, Сатана! – крикнул Макар и встал во весь рост. Дракон резко отдернул голову от ног Варвары, и Макар увидел в прицел живые яхонты его глаз.

– Брось автомат! – прохрипел Дракон.

Макар попробовал сопротивляться приказу, но не смог: автомат с грохотом скатился в расщелину камня.

Воскресший мягко отстранил Варвару, подхватил оружие и вскинул автомат, целясь в Макара.

– Не делай этого! – просила девушка. – Не стреляй! Пожалуйста!

– Не унижайся перед ним, – крикнул Макар, – он победил!

Пошатываясь, он стоял на неровном краю Громового камня.

– Отпусти его, слышишь, отпусти! – просила Варвара.

– Ты защищаешь этого лузера в рваных кедах? – удивился Дракон. – Он тебе дорог? Не ожидал! Тогда тебе придется выбирать из нас двоих. Нет, этот выбор я оставляю себе.

Воскресший вскинул автомат и выстрелил почти не глядя. Макар вздрогнул от резкого толчка в грудь. Пробуя поймать равновесие, он еще секунду-другую стоял на краю, потом беззвучно скатился к корням старой раздвоенной березы и судорожно вытянулся. Подбежавшая Варвара упала на колени и попробовала приподнять его голову, но сейчас же отпустила, почуяв на руках теплую кровь. Не спуская с дракона потемневших глаз, она пыталась нащупать что-то во мху у корней березы и наконец нашла холодную витую рукоять остроги. Она неуверенно встала, сжимая старое, совсем не грозное оружие.

Дракон осуждающе покачал головой. Под мертвенным взглядом Воскресшего Варвара опустила разжавшуюся руку и выронила острогу.

– Видишь, твое заговоренное оружие бессильно… – Голос Воскресшего сливался с шумом ветра. – Дракона нельзя убить, но моя раса может подняться через любовь, ведь спасаются даже падшие ангелы… – Он говорил еще что-то, тихо, невнятно, словно издалека.

Из-за Светеня заходила широкая гроза, она гнула ветви березы и ломила тростник.

– Моя душа скорбит смертельно… Маленькое человеческое сердце победило Дракона. Я ухожу и оставляю тебе свое Евангелие, Евангелие от Змия… Зло одолимо Любовью… только Любовью… это закон…

Первые капли дождя упали на лоб Макара, и сознание ненадолго вернулось к нему. Сквозь густой розовый туман он увидел склонившийся над ним девичий лик в ореоле солнечных волос. Это лицо было красивым и печальным, как в его невесомых снах. Он хотел что-то сказать девушке, но не смог – тонкий свинцовый холод проник в его кости.

Прошло несколько месяцев, герои этой истории сначала стали знамениты, потом о них забыли, обо всех сразу, за исключением Ильича. Болезненный вопрос о месте последнего упокоения вождя плавно перешел в не менее болезненный: о месте его постоянного жительства. Именной гранитный саркофаг мало годился для жизни. Вдруг выяснилось, что Владимир Ильич вдохновенно играет на классическом терменвоксе, причем музыкант он был еще той, старой школы и овладел изобретением Льва Термена еще в начале прошлого века. Ввиду этого Московская консерватория могла предоставить ему отдельную комнатку в общежитии, но Ильич не планировал связывать свою дальнейшую жизнь с музыкой. В музее Горки Ленинские его вполне могли принять в качестве живого экспоната, но для жизнерадостного и полного энергии Ильича это было бы хуже могилы.

Ноябрьский ветер задорно пощипывал Варвару за щеки, и чтобы согреться, она крепко сжимала теплую руку Макара.

С трибуны Мавзолея Ленин остро и страстно говорил о текущем моменте, и он сам заряжался грозовым электричеством от радостно гудящей толпы, запрудившей площадь.

– Повторяю, я не знаю этого господина! – Ленин топнул ногой по мрачной громадине Мавзолея. – Предлагаю снести этот халдейский зиккурат вместе с мумией! Вынуть занозу из сердца России! Срыть танковыми треками до самого основания и только тогда трезво оценить текущий момент!

Народные массы отвечали восторженным ревом. В этом маленьком плотном человечке не было непостижимых тайн или магических качеств оратора, но в нем играли сила и убежденность в своей последней, абсолютно непогрешимой правоте. Стихийный митинг на Красной площади перерастал в бурное народное вече.

– Ильич воскрес! Воистину воскрес! – проносилось над площадью как заклинание.

– Идти на немедленный захват власти над алкогольными монополиями пока рано, – констатировал Ильич, – но не будем унывать! Нам срочно нужна революция снизу!

Яростный пафос ленинской речи витал над толпой, и сердца отвечали ему единой победной канонадой.

– Вся власть советам трезвости! – неистовствовал оратор. – Долой спаивающую власть! Не сухой закон, а сознательный отказ от алкоголя! Только трезвая Россия станет Великой! – выкрикнул он микрофон и выпученные зрачки телекамер. – Лимит на революции не исчерпан! Это оппортунизм нынешних лжебольшевиков! Мы за немедленный мятеж тотальной всепобеждающей трезвости! Тысячи трезвых ячеек на местах! Миллионы непьющих семей! Молодежные организации, давшие обет трезвости! А дальше, товарищи… дальше… Немедленный захват всей полноты власти в стране! Массы примкнут!

Под бодрый рев трезвых толп Ленин приступил к составлению резолюции:

– Долой курящих учителей и пьющих мастеров производственного обучения!

– Полное и немедленное упразднение ложной свободы пить и курить!

– Курильщик, ты пускаешь дымом здоровье нации!

– Пролетарий, покупая пиво, ты кормишь дракона!

– Священники, причащайте верующих свежеотжатым соком!

– Трудящиеся, повсеместно создавайте ячейки трезвости, где трое соберутся во имя трезвости, там…

Послушать речь настоящего Ленина сошлись тысячи горожан. Подобно вражеским стягам к подножию Мавзолея падали сорванные рекламные плакаты, не откупоренные бутылки пива и пачки сигарет.

На нулевом километре у дверей Иверской часовни взял старт автопробег «Трезвость стремительна!» для автомобилей, работающих на спирту. Бизнесмен Крапивников начал выпуск спиртовых двигателей как альтернативу истощенным источникам нефти. По другую сторону кремлевского плаца, на Васильевском спуске, строились в колонны участники марша абсолютной трезвости. Молодежные агитаторы выкрикивали короткие яростные речовки и размахивали плакатами. «Кто не курит и не пьет, тот России патриот!» – разносилось в морозном воздухе. Ноябрьский ветер раздувал пламя трезвеннической революции.

– Эх, от пива да от распивончика, как арбузики, растут мамончики. Как арбузики, растут мамончики, только вот беда – сохнут кончики! – выкрикивали озорные ряженые.

Копейкин разыскал в толпе Варвару и Макара. Они стояли под трибуной Мавзолея, крепко держась за руки, так что со стороны казалось, что у них даже кровообращение общее.

– Попрощаться пришел, сегодня отбываю, – улыбнулся он чуть виновато.