– Топчитесь, беси, да не в нашем лесе! – пригрозил он молчаливым елям.

Когда он спустился в овражек с «черепашками» в руках, всем стало не по себе.

– Так-то, соколики! – подбодрил свое воинство Копейкин. – Кому – война, а кому – мать родна. Здесь внутри тротил, штука, конечно, огнеопасная, но если действовать аккуратно, то можно готовить еду.

– Только еды у нас нет, – проворчал Гена.

– Добудем, – пообещал Копейкин. – Расположение противника представляет собой хорошо укрепленную охраняемую линию, местами сильно развитую в глубину. Судя по запаху, справа от нас вовсю кашеварят. Отсюда задача – снять неприятельский пост вблизи полевой кухни и раздобыть провиант.

– Как это – снять? Так мы что же теперь вроде бандитов? – впервые искренне и без ехидства обрадовался Гена. – Анархия, что ли? Круто!

– Молодец, рядовой Воронов. Правильно подметил. Член народной банды – свободная птица и летит куда захочет, действует на свой страх и риск и не подчиняется никаким установлениям. Наша первоочередная задача – проникновение в тыл противника и подрыв его военной мощи изнутри, путем нападения на полевую кухню. Оружие захватим в ходе операции!

Гена и Копейкин вернулись не скоро и выложили из вещевого мешка несколько натовских вакуумных пайков, целую груду консервов, кашу, тушенку, галеты в картонной коробке, заспиртованный белый хлеб и даже мыло.

В отряде появилось оружие – натовский пистолет-пулемет и кортик морского пехотинца, снятый с постового. Копейкин наскоро перебазировал свое подразделение в еловую чащу и объявил большой привал с варкою пищи.

– Отряд, стройся! – скомандовал он после обеда.

Вся команда на удивление быстро построилась по росту.

– Рядовой Воронов, – торжественно перед строем провозгласил Копейкин. – От имени командования операцией объявляю вам благодарность за смекалку и сообразительность! Вернемся в часть – буду ходатайствовать о присоединении вашего срока службы под моим командованием к общеармейскому стажу.

Зачинщики беспорядков внутри отряда прекратили всякое сопротивление и безмолвно признали авторитет Копейкина. Опасаясь ответного удара миротворцев, Копейкин решил еще раз сменить месторасположение лагеря.

Уже стемнело, когда отряд вышел к озеру и двинулся вдоль берега, выбирая хвойник погуще.

– Тише! – насторожился Копейкин.

Из леса доносились мерные мелодичные звуки, словно пел и одновременно читал скороговоркой молодой мужской голос.

– Вроде поп, отпевает, что ли, кого? – удивился Крапивников.

– А вдруг ловушка? Не верю я этим попам, – проворчал Гена.

– И впрямь покойник, – ужаснулся толстяк, – с детства мертвяков боюсь!

– А чего нас бояться-то? – осклабился Гена. – Живых надо бояться, дядя!

Крапивников и Гена были заметно выше Копейкина, но мириться с подобной несправедливостью природы он не собирался.

– Ну-ка, рядовой Воронов, руки в замок. Да ниже, ниже, а ты, сержант Крапивников, наклонись, как для укола, – скомандовал Копейкин и ловко вскарабкался на согнутую спину бизнесмена: ровную и крепкую, как укатанная взлетная полоса. Теперь он хорошо видел прибрежную поляну – костерок, грибы в лукошке, коса-литовка и живописный шалашик выглядели вполне мирно. Поодаль помахивал кадилом молодой батюшка в полном облачении. На куче лапника неподвижно лежал человек, завернутый в белую простыню! Глаза его были закрыты, и выглядел он не ахти как.

– Кхе-Кхе! Здравия желаю! – вежливо кашлянул Копейкин, раздвигая кустарник.

За командиром вышел весь его небольшой отряд. Батюшка испуганно оглянулся, едва не выронив кадило, и даже покойник вздрогнул и приподнялся. Увидев женщин, он попробовал бежать, прикрывшись саваном.

– Простите, не хотели вам помешать…

– Помешать вы нам не сможете, а вот помочь с решением первоочередных задач вполне! – раздался из шалаша бодрый картавый тенорок, и оттуда рачком выполз какой-то господин. Он встал, оправил жилетку, хитро прищурился на Копейкина и превратился в вождя мирового пролетариата.

– Простите, товарищ Ленин, по вас клещ ползет, – не растерялся Копейкин.

Он подергал Ленина за рыженькие усики и растерянно отпустил.

– Это что? Маскарад, а может быть, территория призраков? Вот вы зачем в простыню обернулись? – обратился он к Макару. – В баню собрались или сразу на кладбище?

– Скорее второе… Нас с тобой почти что нет, мы – танцующий скелет, – пробурчал Макар, – станет призраком народ тот, что мрет миллионом в год.

– Ага, митинг оппозиции, значит! Будем знакомы, гвардии капитан Копейкин! Очутился здесь из-за преступной жадности чиновников.

– Точно так, – обрадовался Ленин. – Гоголь про вас все подробно написал. Погодите, сейчас припомню… – Ильич задумался, пощипывая то бородку, то усики, то мочки ушей, он вообще делал много лишних движений. – Так-с-с… Вот ведь штука! Гимназистом был, а запомнил. Шум поднял такой, что всех распушил! Всех там этих секретарей начал откалывать и гвоздить: Да вы, говорит, это, говорит! Обязанностей своих не знаете! Да вы, говорит, законопродавцы, говорит! Всех отшлепал… Бунт поднял такой. Что прикажешь делать с этим чортом?

– Феноменальная у вас память, Владимир Ильич. – Копейкин подарил вождю крепкое фронтовое рукопожатие.

– Ну что ж, пожалуйте к столу! Чем богаты, тем и рады. Вы не смущайтесь, что мало. Сейчас Маруся еще пирожков принесет, да горяченьких, с пылу с жару!

– Маруся? – оживился Копейкин. – У вас есть связь с Большой землей?

– Как бы не так, – проворчал «покойник», – там уже вовсю натовцы хозяйничают.

На расширенном командирском совете решено было искать выход из окружения через заболоченный участок местности, так как противник явно считал этот участок недоступным и не выставил постов.

– Товарищи, мы в огненном кольце, – сурово напомнил Копейкин. – Поэтому предлагаю использовать фактор внезапности, стремительно преодолеть болото и выйти во фланг противнику. Если нас обнаружат, в навязанные бои не вступать, если прижмут – перейти в атаку из точки непосредственного соприкосновения и при первой возможности овладеть опорным пунктом неприятеля!

Не утерпел и Ильич:

– Товарищи, у нас в арсенале засада, налет, а также диверсионно-разведывательные действия. Мы сотрем границу между фронтом и тылом! – пообещал гениальный тактик.

Безмолвная Маруся пришла уже за полночь, развернула узелок с припасами и выложила на чистый платок мед, хлеб, пироги и кусок сала. Она же принесла спортивный костюм и старенькие кеды для голого и босого Макара.

Макар приоделся, пригладил кудри и только тогда подсел к общему дастархану, накрытому под елью, и волей или неволей оказался рядом с высокой стройной девушкой в черном платке до самых глаз, ее историю он уже узнал от сердобольной Мамаши. Немного осмелев, он протянул ей пирожок с грибами:

– Ешьте скорей, а то не достанется.

– Спасибо, – тихо сказала она.

Краем глаза Макар наблюдал, как она развязала платок, и невольно дрогнул, впервые рассмотрев ее лицо, точно снятое с костей скальпелем сумасшедшего хирурга. «Все божья плоть…» – подумалось ему, и от этой простой, праведной мысли сразу стало светло и ясно на душе.

Под защитой горбатого выворотня разложили камелек, и Макар снова постарался сесть поближе к девушке без лица, но так получилось, что место было только напротив. В ночной темноте она убрала надоевшую за день повязку и сидела, обхватив руками гибкие колени, как балетная танцовщица, позабывшая снять маску Смерти, но ее волшебно-задумчивый лик проступал сквозь пламя костра, как утраченная истина.

Макар не сводил с нее глаз. От близкого пламени лицо обдавало жаром, костер стрелял углями и плескал в глаза, и чем больше Макар смотрел на девушку, тем жарче разгорался уголек в груди, высветляя душу огненным ликованием, но алый камешек не удержался в сердце и, опалив нутро, упал ниже, в стылое гнездо, где привычно жили Макарова скорбь-гнетея об руку с одиночеством.