– Если честно, ребята, не наша это задача. Погода нелетная, а гебистам влом на поезде трястись. Они в Мурмане груз встретят… Полкан перед Москвою корячится. А мы – отдувайся! – напутствовал наряд замкомвзвода.

– Миром правит КеГеБе, а народ ни «ме» ни «бе», – шепотом пошутил Бегемот.

– Отсюда приказ! – повысил голос замком-взвода. – В караул ставить особо надежных и исполнительных бойцов.

Варганов краем глаза оглядел «особо надежных и исполнительных» – поворачивать голову и в упор глазеть на «дедов» не полагалось неписаным уставом. В наряд было назначено трое старослужащих, а от молодых – он один. По едва приметному обмену взглядами Варганов догадался, что во время командировки сопровождение будет «оттягиваться» по полной, то есть беспробудно пить до самого Мурманска. Варганов не участвовал в сборе средств, а стоп-кадры предстоящего праздника вызывали у него чувство гадливости. Он уже понял, зачем его берут в наряд вместе со «стариками». Он будет охранять груз бессменно, в полном одиночестве и абсолютно добровольно, так как всем было известно, что Варганов не пьет, не сквернословит и не курит, а значит, не может и вкушать плоды неожиданной свободы наравне со всеми.

Неопасные странности в характере Варганова сослуживцы заметили не сразу. Сначала посмеивались, как над дурачком, что несет ложку мимо рта, но после зауважали, особенно после того, как трое пьяных дедов попробовали силой залить ему водку в рот. Первоначально операция по лишению трезвости представлялась простой и надежной. На ничего не подозревающего Варганова набросились со спины, но он ухитрился отмахнуться, видимо, еще на гражданке поднаторел в драках. Тогда его огрели обрезком трубы «по горбу» но, даже потеряв сознание, он продолжал сопротивление и, по всеобщему мнению, не только вышел за пределы отчаянной самообороны, но даже взялся «учить дедов». В той драке он потерял левый клык, но деды потеряли гораздо больше – свой непререкаемый авторитет. Прикинув все «за» и «против», Варганова записали в сектанты и оставили в покое. В конце концов, у каждого настоящего мужика есть свои заветные рубежи, но не всякому дано сохранить изначальное кристально чистое состояние духа и тела. Должно быть, Варганов и впрямь берег себя для какой-то важной жизненной задачи, вроде поступить в отряд космонавтов или стать заслуженным донором СССР… С него станет…

Вчетвером, под руководством старшего прапор щика, солдаты затолкали большой и зверски тяжелый дощатый ящик в кузов грузовика и устроились на лавочках вдоль борта. Ящик был сколочен грубо, на скорую руку, но снабжен надежным замком и сургучными пломбами-печатями, как на пакетах со штабными «секретами».

Погрузка была назначена на шесть вечера на запасной ветке, где несколько минут в сутки стоял «континентальный экспресс» – товарняк, идущий на материк.

Секретный груз дополнительно накрыли брезентом. Рядом с ящиком полагалось выставлять круглосуточное охранение из двух вооруженных бойцов, но уже на вокзале Кусок ухитрился выменять две бутыли «горбачевки» на две пары валенок нормального размера.

Для дам, если таковые найдутся, он раздобыл у знакомого буфетчика литровую бутыль «Серенады». Ввиду такой удачной охоты на пост пошел один Варганов. До Мурманска было часа четыре, это если не стоять на каждом полустанке, обратно только завтра; пары «спиритуса» успеют изрядно выветриться, но сегодня Кусок берег каждую минуту.

– Сам понимаешь, «дедушка» очень кушать хочет. На, вот, станет скучно – побалуйся. – Кусок протянул Варганову сигнальный фонарик.

Лязгнул засов, было слышно, как Кусок потопал по скрипучему снегу в теплушку, должно быть и вправду теплую от дыханья молодых глоток, от густого папиросного дыма, от ядреных шуток и ликующего гогота. Здесь, в промерзшем вагоне, воздух был, конечно, чище, но сейчас Варганов остро захотел назад, к шумному застолью, – не все там напьются до поросячьего визга. С какой радостью он бы сидел сейчас в теплушке, ржал над шутками Бегемота и лопал тушенку.

Через час Варганову была положена смена, но по степени промерзания ладоней и ступней, засунутых в огромные валенки, он догадался, что время давно прошло. Надеяться на то, что Кусок вспомнит о нем, было наивно. Скорее всего, дрогнуть придется до пункта назначения.

В мерклом свете фонарика он достал и дважды перечитал последнее письмо из дома, чтобы глубже вдохнуть родной воздух, хотя собственно семейных новостей там было немного. Все жители маленького Волина, затерянного в Архангельской глубинке, приходились дальней родней друг другу и все еще жили неделимой общинной жизнью. В конце письмо рассыпалось на приветы от знакомых и незнакомых и на пожелания к Первомаю, если письмо опоздает. От тряски и покачивания неудержимо клонило в сон. Варганов поставил автомат в сторону и в нарушение устава сел на пол, обхватив колени и прислонившись спиной к ящику. От ящика по спине полз мертвенный холод, ледяное лезвие проникало в кости, позвоночник быстро онемел и даже разогнулся с глухим скрипом. «Не спи – замерзнешь», – шептал стылый сумрак. Надо было как-то скоротать эти ледяные часы до Мурманска, и Варганов решил обследовать объект охранения для изучения его тактических и стратегических свойств.

За два часа брезентовый кожух схватился инеем и оброс алмазной щеткой. Варганов сбросил эту накидку и посветил фонариком на свежеструганные доски каркаса. В желтоватом свете подсевшей батарейки от «объекта» пополз сизый морозный туман, как летом от лотка с искусственным льдом.

Интересно, что там внутри? Пожалуй, если подпрыгнуть и налечь животом на дощатый щит, то сверху через широкие щели можно будет разглядеть «чего везем». Варганов энергично подтянулся и легко, как белка, вскарабкался на ящик. Очутившись наверху, он лег ничком на кривые доски и посветил фонариком. Внутри дощатого саркофага, как в матрешке, помещался другой, сделанный из продольно распиленной алюминиевой емкости. Он был похож на неглубокую ванну или поддон, в котором покоилась глыба льда. Лед был желтоватый, с крупными сколами по краям, по-видимому, его вырубали из материкового ледяного панциря.

Варганов попробовал прибавить яркости, фонарик вспыхнул, и желтоватый лед зажегся изнутри, заиграл янтарем. Внутри ледяной линзы проступили неясные очертания неизвестного Варганову существа. Должно быть, оно утонуло, когда на месте Арктической котловины еще плескались волны. Утопленник выгнулся колесом, выставив костистый позвоночник, похожий на гребень дракона. Переломанные кожистые крылья походили на обрывки почернелой ткани. На ледяном узнике было некое подобие ременных доспехов или упряжи, скрепленной коваными бляшками. Рядом с телом в лед была вморожена кованая острога, похожая на трезубец Посейдона или на маленькие вилы с зазубренными концами. Лед вокруг нее много раз вытаивал и снова намерзал, и острога оказалась почти на поверхности.

Варганов спрыгнул вниз, посветил в щель между боковыми досками и прижался к ним лбом, пробуя разглядеть голову «объекта». Она была повернута в профиль и показалась Варганову звериной. Теменные кости чудовища сходились острым гребнем, крупные тяжелые челюсти раздвинулись в мученическом оскале и обнажили ряд треугольных клыков. Зеленовато-бурая сморщенная кожа поблескивала едва заметными чешуйками. Большие выпуклые глаза ночного хищника были наполовину прикрыты нижним веком, как это бывает у птиц, но мозговой отдел явно преобладал над лицевым: перед Варгановым лежало, несомненно, разумное и жуткое в своей похожести на человека существо, так бывают похожи на людей медвежьи, волчьи, птичьи и даже змеиные «лица».

От движения поезда ящик покачивался и поскрипывал, словно неизвестная тварь шевелилась в своей ледяной колыбели, а может быть, забытый постовой просто сходил с ума от одиночества и заброшенности. «Летающие тарелочки – это бред, наваждение и чертовщина, – бормотал он. – Этого не может быть, потому что не может быть никогда…» Варганов быстро перебрал все известные ему заклинания, не желая сознаваться самому себе, что уже видел похожее существо; конечно, не живьем, а на иконе, в старинной Георгиевской церкви. Там на почернелой доске конный витязь разил змея, подозрительно похожего на «объект охранения». В руках у святого всадника не было копья, но между бровей у него исходил тонкий и острый луч.