— Такие, как ты, позорят американскую форму, падаль! — прошипел мужчина со шрамом.

Он схватил раненного амбала за рукав и с треском оторвал у него нашивку в виде американского флага.

В отдалении раздался топот ног. Из-за угла ближайшего дома показались трое грузин с «Калашниковыми» в форме с полицейскими шевронами. Узрев батальную картину рядом с трансформаторным домиком, они бегом побежали к ним.

— Что же вы так быстро?! — прокричал им Джерри по-грузински. — Мы, ей-богу, могли и еще подождать!

— Старший сержант Месаблишвили, — представился командир патрульной группы. — Что тут происходит?

— Дружеский разговор, что не видно? — съязвил человек в джинсовке. — Эти трое напали на женщину с ребенком. У женщины сломана нога, нужны носилки для транспортировки. Это — нападавшие. Разоружите их и арестуйте. Если нужны будут показания, я их дам. И поставьте в известность полковника Ричардса. Джерри, мы тут больше не нужны! Эти расторопные господа сами во всем разберутся!

— Кто ранил этого здоровяка? — спросил командир отряда.

— Я.

— А вы кто такой? — Старший сержант пытался дотошностью реабилитировать свое опоздание.

— Капитан Стивен Крайтон, — ответил человек со шрамом, не меняя интонации. — Подразделение особого назначения «Дельта». Документы показывать?!

— Покажите!

— О, Господи! — Крайтон полез во внутренний карман.

— Сохрани вас господь, сыночки! — простонала старая грузинка, осеняя спасителей крестным знамением.

— Спасибо, мэм!

— Что она мне показала? — спросил Джерри у своего командира.

— Осенила тебя крестом. Чтобы сатана тебя боялся! — объяснил Крайтон, поднимая на плечо свою сумку.

— Он меня и так боится! — Джерри довольно провел ладонью по волосам. — С моей-то прической!..

…Лязгнула тяжелая дверь камеры-палаты. Внутрь вошел майор Хунн в сопровождении санитара-грузина. Дверь за ними захлопнулась.

Перед ними на раскладушке лежал тот самый темнокожий амбал, подстреленный капитаном Крайтоном. Глаза задержанного были прикрыты. Он был в сознании, но, увидев американского майора, отвернулся к стене.

Кофейное лицо преступника отливало многими цветами радуги. «Художниками» поработали тюремные охранники. Могли вообще прибить сгоряча, но пожалели раненного. Бедро афроамериканца было перевязано грубыми вторичными бинтами.

— Привет, солдат! — сказал Хунн. Он хотел взять стул у тумбочки и переставить к изголовью кровати, но стул оказался привинчен к полу. Хунн смирился и уселся у тумбочки. Санитар-грузин остался у двери.

Амбал не удостоил его ответом. Только заерзал на подушке.

— Сынок, ты бы хоть повернулся! — Хунн по-отечески хлопнул его по спине. Никакой реакции.

— Знаешь, почему ты, Херберт Шараф, находишься в одиночной палате, а не в общей? — начал майор. — Потому что в общей палате тебя придавят в первую же ночь. Попытка изнасилования несовершеннолетней — очень нелюбимая статья в грузинских тюрьмах!

— Идите к черту, сэр! — прохрипел раненый. — Мне все равно!

— Я поместил тебя сюда, — продолжил Хунн, не обращая внимания на явное непочтение к своей персоне. — И ты мне обязан жизнью. Теперь скажи, что ты готов сделать для меня, если я выпущу тебя на свободу?! Не сразу, конечно, но в обозримом будущем.

— Зачем? — Шараф еле заметно повернул голову. — По вашему чертовому закону меня будут судить и приговорят чуть ли не к виселице! Или ты добрый Санта-Клаус?! Так сейчас не Рождество!

— Потому, что я заинтересован в тебе, парень! — Хунн облокотился на спинку стула. — Потому что не все здесь поддерживают Ричардса и его законы, по которым жизнь американца стоит чуть ли не меньше, чем жизнь грузинского дикаря!

Видимо, Шараф ожидал услышать из уст Хунна что угодно, но только не это. Он повернулся лицом к майору. В его глазах появился интерес.

— Многие из нас недовольны политикой полковника Ричардса, — продолжал майор. — Даже многие здешние американцы считают, что Ричардс слишком заигрался в демократию и упустил из рук вожжи реальности. Я говорил с некоторыми парнями, с которыми ты летел на одном самолете. Они поддерживают меня. Если ты готов помочь мне, ты не только выйдешь на свободу, но и сможешь занять не самое последнее место в этой забытой богом стране. А там, — как знать, и возвращение домой не будет такой уж фантастикой! Так ты готов, Шараф?

— Я слушаю вас, сэр, — Шараф ухватился за ту соломинку, что протягивал ему хитрый Хунн.

— Только учти, сынок! — Хунн, улыбаясь, погрозил арестанту пальцем. — Если об этом разговоре узнает хоть один человек, я лично позабочусь о том, чтобы ты сгнил в какой-нибудь радиоактивной пустыне, быстро и тихо! Понял?

— Так точно, сэр! Что я должен сделать?

— Ну так слушай…

— Нет, я не поеду никуда! Я не буду работать на америкосов! — прокричал Сергей, надевая свою выцветшую армейскую кепку.

— Нет, поедешь и договоришься! — выбежала следом Кетеван, держа на руках маленькую Нану. — Ему такие условия предлагают! Дом в Хашури! Деньги! И он еще нос воротит!

— Ты мало жила в Москве?! Теперь хочешь жить в полуразрушенном городе, среди опустевших зданий?! — пытался давить на логику Сергей.

— Ну и пускай! — не унималась Кетеван. — Зато там электричество и отопление есть! Ты посмотри на мои руки! Что с ними стало от стирки!

Сергей только сплюнул, вышел с веранды во двор.

Вся заваруха началась сегодня утром. Сразу после возвращения из Цхинвала, Сергея начали сманивать на работу в Хашури знакомые американцы. Им там позарез был нужен метеоролог и климатолог с высшим образованием. Наобещали ему всяческие блага, отдельный дом в Хашури, собственное электричество и небесные кренделя в придачу. Сергей вовсе не хотел переезжать в столицу, где правили бал заклятые враги, и поэтому об этих разговорах с женой помалкивал. Но все тайное становится явным.

Вчера с ним разговаривал Фолл. Тот самый Фолл, которому Сергей чистил физиономию в Хашури. Американец-выпивоха, кстати, уже две недели капли в рот не брал, и вроде стал похож на человека. Даже успел получить благодарность от своего начальства. К Сергею он, кстати, подошел первым, извинился за тот самый инцидент. Дескать, выпил, да и воспоминания нахлынули, вот и спорол чушь. Вроде поладили…

Говорили по-грузински, ибо это был единственный язык, который понимали оба. Так вот, тот самый Фолл на всю улицу рассказывал, что им во как нужен знающий человек в области метеорологии! И что Сергей как раз тот самый человек! У Сергея складывалось ощущение, что это Ричардс подговаривает селян-американцев, чтоб те капали Сергею на мозги.

Мимо проходила соседка, которая краем уха услышала о чем говорили мужчины, и пошла по своим делам. Как это и бывает в сельской местности, через два с половиной часа о разговоре русского и американца знал весь Гоми. Когда ничего не подозревающий Сергей пошел от станции домой, к нему уже успели подойти трое селян, поинтересоваться, сколько предлагают ему американцы, нет ли там еще какого вакантного местечка, а один упрекнул Сергея, что тот гонится за деньгами, а Гоми останется без хорошего специалиста. Выслушав наставления почтенных людей, Сергей с круглыми, как пятаки глазами, поплелся домой, где его уже встречала любимая женушка с добрыми словами.

— Я после возвращения из Осетии привез премию! — защищался Сергей. — Где эти патроны, где продукты?!

— Вот, в доме! — парировала возмущенная жена. — Ты еще подсчитай, сколько наши дети съели, сколько выпили, и счет им предъяви!

— А два новых платья, комбинация и косметический набор, дорогой, но нахрен никому не нужный — это тоже для детей?!

— А я что должна, как старуха ходить, в рванье?! — сразу сбавила тон жена, опуская с рук дочку. — Куда ты собрался?!

— Хватит! — Сергей застегнул портупею, поправил кобуру. — Пойду, пройдусь! У меня не жена, у меня змея! Самая настоящая змея! А дети? Здесь у них чистый воздух, здесь им раздолье, здесь у них друзья. А что они будут среди каменных коробок делать? В развалинам лазить, в сталкеров играть? Или по старой канализации крыс гонять? Ты о детях подумала?!