— А ты достойна была бы войти в Совет!

— И за что, скажут, такая милость? За то, что новый член Совета спит с Президентом? Нет уж, я лучше буду оставаться секретаршей и женой, которая иногда дает умные советы. А в чем, кстати, нужна моя помощь?

— Ты ведь дипломированный юрист. Что бы ты сказала, если бы я включил тебя в юридическую группу? Нашему государству нужна законодательная база! — сказал Ричардс.

— Марио, а как же Михо? — взмолилась Мария. — Он ведь и так родителей не видит с утра до вечера! А тут еще и это! Обойдись как-нибудь без меня, пожалуйста!

— Так к кому же мне еще обратиться, как не к тебе?

— К ученым мужам и военачальникам из Совета. А мое дело — кашу варить и растить сына.

— Слышала бы тебя какая-нибудь бизнес-леди из восточных штатов! — засмеялся глава семейства. — Если бы ей предложили подобную работу, она бы не секунды не колебалась!

— А я не бизнес-леди, я мать и жена, прежде всего, — отрезала Мария. — Если женщина стала хоть президентом, но не смогла стать нормальной женой и матерью, — какая она женщина?!

— Черт возьми, ну почему я тебя раньше не встретил! — воскликнул седой офицер. — Ты же идеальная жена!

— Наверное, потому, что я еще не родилась тогда, — улыбнулась Мария. — Послушай, а зачем нам вообще законы? В смысле, сейчас это так важно?

— Как может государство существовать без законов? Это неслыханно! — возмутился Марио. — Как регламентировать отношения между гражданами? Как решать имущественные споры?

— Но ведь до сих пор как-то обходились, — возразила жена.

— Ты ли это говоришь? — удивился Марио. — Послушать только! Юрист говорит о ненужности законов!

— Если и принимать законы, то такие, чтобы всех они устраивали, — сказала Мария. — Или мы получим беспорядки. Недопустимо, чтобы какой-нибудь закон ущемлял права той или иной этнической группы, или оскорблял обычаи и традиции.

— Ох уж мне эти ваши обычаи и традиции! — рассердился Ричардс. — Отношения в обществе вообще-то должны регулироваться законом, а не средневековыми обычаями! Иначе мы скатимся в каменный век!

— А мы и так в него скатываемся!

— Нет! Пока мы живы, мы этого не допустим. И вообще, я считаю, что все эти неписаные правила, обычаи, традиции и обряды только вредят делу. Куда проще, когда есть закон, одинаковый для всех!

— А еще проще было бы сделать лоботомию каждому человеку, — съязвила Мария. — Или вживить каждому электронный чип, чтобы не хотел больше, чем надо!

— Ты на что намекаешь? — нахмурился полковник.

— На ваш, американский опыт. Разве это не ваша программа?

— Ты опять все путаешь, — горячился американец. — Система электронного дистанционного контроля, — это не контроль над мозгом человека! Это необходимая мера в огромном государстве.

— Именно контроль, — возразила жена. — И к тому же нарушение первого права личности на неприкосновенность частной жизни. Вы в Америке так долго стремились дать свободу каждому человеку, что потом испугались, как бы не распалось само государство. Как же так, каждому свободу подавай! И придумали такую форму ненавязчивого контроля. Но какая же это свобода?! Когда на пульт главного надзирателя ежесекундно поступает информация о том, где я нахожусь?! А если я хочу сходить искупаться? Или побыть одной? Или если я, извиняюсь, хочу тампон поменять? Такое государство не является демократическим. Оно тоталитарное, хуже фашистской Германии, хуже сталинской России!

— Ты неправа! — повысил голос Марио. — Слишком утрируешь, Мэри! Никто не собирался бы пялиться тебе под юбку! Но это мера необходимая…

— Необходимая для кого? Для людей или для президентов? Куда проще из людей винтики сделать в аппарате. В принципе, Соединенные Штаты и были таким аппаратом с винтиками…

— Хватит! Я не желаю слышать эту ересь! — Полковник шарахнул кулаком по столу так, что Мария испугалась, отступила к плите. Инстинктивно она схватилась за раскаленную железную решетку и взвизгнула от боли. Слезы брызнули из ее глаз.

Весь гнев Ричардса мгновенно исчез. Видя слезы своей любимой жены, он вскочил со стула:

— Милая, прости меня! Мне очень жаль…

Мария, прижимала к себе обожженную руку. Слезы текли из ее глаз. Боль породила ярость, и женщина закричала:

— Конечно, тебе очень жаль! Ты меня убей еще! Тебе нужно, чтобы я, как бессловесная мебель стояла за плитой и печатала на компьютере?! Хорошо, ты больше не услышишь от меня ни одного слова!

Полковник, не отвечая на ее яростные слова, вынул из ящика стола портативную армейскую аптечку. Достал оттуда противоболевое средство, мазь от ожога. Женщина не собиралась прощать мужа, хотя и немного смягчилась. Теперь в ней заговорил хозяйственный инстинкт:

— Ты с ума сошел?! Тратить эту мазь, она же денег стоит! Подожди, дай я водой промою. Лучше уж потерплю…

— Дорогая, сделай милость, заткнись пожалуйста! — рявкнул муж. Мария затихла, только обиженно шмыгала носом.

Марио Ричардс обработал ожог, перебинтовал. Мысленно он проклинал себя за горячность и пытался разобраться в целой мешанине нахлынувших эмоций. Так терзает себя отец, сгоряча поднявший руку на любимую дочь. Да-да, седой американец уже ловил себя на мысли, что испытывает к своей жене практически отцовские чувства. Все же такая разница в возрасте… Да и в конце концов, что он так разошелся?! Ведь она представительница совсем другой культуры, другого народа, не вышедшего из Средневековья. И для нее Штаты, — всего лишь мировой жандарм. Большое пугало. Даже пятнадцать лет демократизации в конце девяностых — начале двухтысячных годов не пошли этой стране впрок.

Мария отдернула руку, смерила мужа убийственным взглядом. Подчеркнуто резко отошла от него. А Марио Ричардсу хотелось сейчас сквозь землю провалиться от ее слез. Черт возьми, да разве ему, старому хрену, место рядом с этой цветущей яблоней?!

— Послушай, Мэри, — начал тяжелый разговор полковник. — Мы с тобой уже семь лет вместе. За это время мы воспитали сына. И все это время я чувствовал, что тебе трудно со мной. Ты, — умная, цветущая, молодая женщина, а я, — старый, седой вояка, всю жизнь проведший на войне. Мне осталось жить немного, лет пять…

— Замолчи! — крикнула Мария. — Не гневи Бога!

— Я атеист, Мэри, — нахмурился полковник. — Я вот что хотел тебе сказать… Ты очень многое для меня сделала. Ты вернула мне вкус к жизни. С тобой я вновь стал полноценным мужчиной. Но я, — старик. Иногда мне кажется, что я просто отравляю тебе жизнь. Когда я умру, я хочу, чтобы ты не печалилась обо мне. Если ты захочешь второй раз выйти замуж, — я против не буду. Ты достойна лучшей доли, моя королева.

Полковник выдавливал из себя эти слова с великим трудом. Это признание, несомненно, должно было показать, что он желает Марии только добра. Но, выслушав эту речь, Мария, наоборот, разрыдалась горючими слезами:

— Ты считаешь меня плохой женой?! Зачем ты говоришь эти слова, которые ранят, как кинжал? Ты, наверное, хочешь уйти от меня? Ты нашел себе другую женщину?! Поопытнее, поумнее?! Она американка?!

— Ты о чем, Мэри, — покраснел полковник. — Ты в своем уме?! Да какая женщина может сравниться с тобой?! Да и я уже не в том возрасте, чтобы заводить романы на стороне.

— Признайся честно, Марио?! — рыдала молодая жена. — У тебя есть кто-нибудь еще?! Признайся честно!

— Ты, — мой идеал, Мэри. После тебя смешно даже думать о бесцветных американских куклах.

Полковник не лгал. И он был не одинок в этом утверждении. Многие американцы, женившиеся на грузинках, и вспоминать-то не хотели про своих соотечественниц.

— Значит, грузинка? К чему тогда этот разговор?! Я чем-то не угодила тебе?

— Ты страдаешь со мной…

— Да кто тебе сказал, что я страдаю! — закричала Мария. — Если бы я страдала, я бы давно уже ушла от тебя! Можешь быть уверен!

Полковник замолчал. Он чувствовал влагу на глазах. Не было еще ни человека, ни зверя, который смог бы выдавить из него слезу. Кроме супруги.