Позже стало известно, что решением Военно-промышленной комиссии ОКБ Сухого упразднено в связи с неэффективностью в работе и недавней аварией опытного истребителя Су-15.

Став случайным свидетелем рокового разговора Павла Сухого с Николаем Булганиным, я никак не предполагал, что нам с Сухим вскоре суждено встретиться.

Поработав еще пару лет в ОКБ Яковлева ведущим конструктором очередного истребителя Як-50, на котором летчик-испытатель Сергей Анохин впервые преодолел звуковой барьер, я на два года отошел от работы для учебы. Окончив ее, в 1952 году был направлен во вновь созданное ОКБ безвестного конструктора Владимира Кондратьева начальником бригады эскизного проектирования.

Это ОКБ было образовано для воссоздания и реконструкции трофейного американского истребителя F-86 «Сейбр» и дальнейшего развития этого направления в отечественной авиации. Тогда этот самолет широко рекламировался в англоязычной прессе как «убийца МиГов».

Начав работу, новоиспеченное ОКБ Кондратьева столкнулось с рядом трудностей, главной из которых оказалась необходимость замены американского реактивного двигателя на отечественный.

Ко времени моего появления уже было решено вместо американского ТРД фирмы Дженерал Электрик, полностью пришедшего в негодность, установить на самолет двигатель ВК-1 — советскую версию устаревшего английского двигателя с центробежным компрессором. Это решение было неудачным, так как ВК-1 отличался большими габаритами, что съедало все пространство фюзеляжа, предназначенное для размещения топливных баков.

Нами было предложено установить на «Сейбре» новый советский двигатель АМ-5, созданный, так же, как и американский, с прогрессивным осевым компрессором. Он был намного легче американского и меньше его. Имея такую же тягу, как «Дженерал Электрик», АМ-5 давал выигрыш в весе и пространстве, что позволяло существенно увеличить емкость топливных баков, а следовательно, и дальность полета самолета.

Это предложение прошло, и дальнейшая работа велась уже в этом направлении. Однако работа по воссозданию «Сейбра» шла со скрипом, чему способствовали неопытность главного конструктора, разношерстность коллектива, некомпетентность некоторых сотрудников.

Однажды Кондратьев предложил мне заняться аванпроектом нового истребителя. С чего начать? Вспомнив слова Поликарпова, что успех истребителя на 60 процентов зависит от выбора двигателя, я посоветовал:

— Давайте посмотрим, что предлагают мотористы.

Вскоре Кондратьев раздобыл в МАПе характеристики перспективных авиадвигателей. Мы остановились на проекте Александра Микулина — ТРД АМ-11 с предполагаемой тягой 5000 кгс при весе всего 650 кг.

Над крылом пришлось призадуматься. Как я уже писал, в ЦАГИ тогда сосуществовали два направления: стреловидные и ромбовидные крылья в плане. Сам собой напрашивался вопрос: если можно делать крылья сверхзвукового летательного аппарата с обычной и обратной стреловидностями задней кромки, то почему бы не сделать ее перпендикулярной оси самолета, попросту прямой? Так и порешили.

Мы разместили два АМ-11 один над другим так, что один несколько выдвигался вперед, приткнули к плоским бокам фюзеляжа треугольное крыло и стреловидное горизонтальное оперение, по концам которого установили разнесенное вертикальное оперение, тоже треугольной формы, и схема нового истребителя, в основном, была готова.

Проект истребителя ОКБ В. В. Кондратьева

По традиции ОКБ Яковлева, я заказал деревянную модель с приятной раскраской и представил ее Кондратьеву. По-видимому, он даже не ожидал увидеть так скоро такой гармоничный и простой проект, к которому был приложен краткий аэродинамический расчет, выполненный еще одним выходцем из ОКБ Яковлева Алексеем Дружининым. Он уже успел проконсультироваться в ЦАГИ и смело заявил скорость 1700 км/ч на высоте более 7 км. С этим проектом Кондратьев поспешил в МАП, где нас принял заместитель министра по опытному самолетостроению и начальник ЦАГИ Сергей Шишкин. При этом присутствовал начальник второй лаборатории ЦАГИ Владимир Струминский. К его чести, он мгновенно сориентировался, взял нашу модель в руки, повертел ее так и эдак, говоря:

— Посмотри, Сергей Николаевич, прямо летит!

На это суховатый и осторожный Шишкин ответил:

— Хорошо летит, где-то сядет.

Так или иначе, даже с перестраховочной «поправкой Струминского», введенной ЦАГИ в обиход для снижения слишком высоких скоростей, получающихся из расчета, окончательной расчетной скоростью была принята величина, согласованная с ЦАГИ — 1500 км/ч.

С этим проектом в руках Владимир Кондратьев заметался по замкнутому кругу, давно изобретенному хитроумными чиновниками от авиации:

— задание Кондратьеву на постройку такого самолета можно было бы дать, но у него нет производственной базы;

— производственную базу, конечно, можно было бы и выделить, да ведь подо что ее выделять, если у него нет конкретного задания?

Отчаявшийся Кондратьев, мало задумывавшийся над тем, что рано или поздно с него спросят, где воссозданный им «Сейбр», стал искать и, конечно, нашел сочувствующего своему несчастью. Им оказался известный конструктор авиационного оружия Борис Шпитальный. Этот пожилой конструктор авиационных пулеметов и пушек внезапно загорелся идеей «изобретенного» им молекулярного двигателя (МД). Принцип его работы он нам с Кондратьевым описал так: «Если сжигать горючее под давлением 70—150 атмосфер, то и получишь МД».

Что же происходит в камере сгорания МД? При увеличении давления растет и температура, но когда она достигает 6000 градусов, ее рост останавливается. Почему? Куда девается энергия? Она больше не тратиться на возрастание скоростей колеблющихся молекул газов, т. е. на рост температуры, а расходуется на диссоциацию молекул, на разрушение, разрыв молекулярных связей. Такой газ, состоящий из одиночных атомов, при понижении давления вновь ассоциируются в молекулярный, выделяя при этом то тепло, которое было затрачено ранее на диссоциацию. Его расширение идет теперь при постоянной температуре до тех пор, пока ассоциация молекул не завершится, и только после этого дальнейшее расширение происходит с падением как давления, так и температуры.

Шпитальный разрабатывал молекулярный двигатель с массивным поршнем, свободно перемещающимся в цилиндре с двумя тупиковыми камерами сгорания по торцам. Термический процесс был полностью заимствован у двухтактного двигателя Дизеля: впрыск топлива в момент сжатия воздуха в каждую камеру сгорания и сбрасывание выхлопных газов через соответствующие окна. Но, в отличие от Дизеля, не движение поршня использовалось в качестве источника энергии, а выхлопные газы являлись целью этого двигателя, были основой реактивной струи, генерируемой молекулярным двигателем.

На мой взгляд, в подобном двигателе все было бы реалистично, если бы удалось найти способ охлаждения бешено мечущегося между двумя камерами сгорания и подталкиваемого взрывами свободного поршня, да еще изыскать жаростойкие материалы для окон, которые смогли бы пропускать через свои отверстия раскаленные газы, не оплавляясь при этом.

Напустив тумана секретности, Борис Шпитальный, коренастый, седой, как лунь, с коротко остриженными волосами, среди которых на макушке красовался украинский чубчик, на пушечный выстрел не подпускал никого к стенду, на котором скрывался его МД. На вопрос, с чего это он, оружейник, взялся разрабатывать авиадвигатель, он ответил:

— Там и тут действуют одни и те же физические процессы: взрывы, высокие давления и температуры, скорострельность или частота циклов, автоматичность работы.

Шпитальный настраивал Кондратьева на то, чтобы мы спроектировали самолет под его двигатель. Не имея возможности убедиться в существовании этого двигателя, я нехотя принялся за дело.

— Нужны габариты двигателя и его характеристики.

Габариты Кондратьев вскоре привез, а характеристик ему Шпитальный не дал, видимо, не представляя формы, в которой они обычно выдаются.