Древнейшим названием Замоскворечья было Заречье. Впервые под этим названием оно становится известным в 1365 г. Название сохраняется и позже, в конце XV в., когда район Замоскворечья был уже в достаточной мере населенным. В пожар 1475 г., начавшийся в Замоскворечье, у церкви Николы («зовомой Борисовой»), погорело много дворов. Во время пожаров пламя нередко перекидывалось с одной стороны Москвы-реки на другую. Если река не служила абсолютным препятствием для огня, значит, строения подходили вплотную к берегам.

Заречье в еще большей степени, чем Занеглименье, представляло собой городское предместье. Наши источники ни разу не упоминают о существовании в нем каменных церквей. В этом районе не было даже монастырей. Татарские отряды обычно подходили к Москве с юга, что делало Замоскворечье самой небезопасной частью города. Тем не менее там создалось настолько компактное поселение, что иностранные путешественники считали Москву-реку пределом между двумя половинами города.

Замоскворечье связывали с остальным городом несколько мостов. Зимой ледяная гладь Москвы-реки делалась рынком – обычай, державшийся до нашего времени. Контарини описывает подобный рынок XV в.: «В конце октября река, протекающая посреди Москвы, покрывается крепким льдом, на котором купцы ставят лавки свои с разными товарами и, устроив таким образом целый рынок, прекращают почти совсем торговлю свою в городе. Они полагают, что это место, будучи с обеих сторон защищено строениями, менее подвержено влиянию стужи и ветра. На таковой рынок ежедневно, в продолжение всей зимы, привозят хлеб, мясо, свиней, дрова, сено и прочие нужные припасы; в конце же ноября все окрестные жители убивают своих коров и свиней и вывозят их в город на продажу. Любо смотреть на это огромное количество мерзлой скотины, совершенно уже ободранной и стоящей на льду на задних ногах ‹…› На реке бывают также конские ристания и другие увеселения, но нередко участвующие в сих игрищах ломают себе шеи».

Застройка шла неравномерно, и великокняжеская Москва мало напоминала знакомый нам город с рядами домов, выстроившихся вдоль улиц. За пределами Кремля и Великого посада поселения располагались отдельными слободками, отделенными друг от друга речками, оврагами («ярами»), рощами и болотами. Кроме Яузы и Неглинной в черте города протекали ручьи (например, Черторый и Рачка). О лесных оврагах («дебрях») напоминают нам названия Никола Дербенский и Григорий Неокесарийский, что в Дербицах. Низменные пространства против Кремля до сих пор носят название Болото. Кое-где поднимались отдельные холмы («горы»). Холмистый рельеф придавал Москве немалую прелесть.

О размере дворов московских жителей имеем несколько указаний только XVI в., но и это позволяет более или менее сделать некоторые выводы. Двор Троице-Сергиева монастыря находился в Богоявленском переулке, на левой стороне, если идти с Ильинской улицы на Никольскую. Он имел 20,5 сажен в длину и 14 сажен в ширину, т. е. был почти равен 300 квадратным саженям. Двор этот был отдан позже посадскому человеку, что доказывает обычность подобных дворовых размеров в Москве. Взамен троицкие власти получили двор суконщика Лобана Иванова сына Слизнева, имевший в длину 40,5 сажен, а в ширину 9 сажен без локтя, да в другом месте в огороде было 8 сажен (по-видимому, тоже в ширину). Даже без огорода новый Троицкий двор занимал почти 400 квадратных сажен, а ведь раньше он принадлежал тяглому человеку, суконнику.

В XV в. Москва выросла очень заметно, но застройка города явно отставала от его значения как столицы русского народа, вплоть до капитального строительства, предпринятого при Иване III и его сыне Василии III.

Летописные источники и актовые материалы представляют нам Москву XIV-XV вв. как большой городской центр Северо-Восточной Руси, уступающий только Новгороду и, может быть, Пскову. В собственной Залесской земле, под которой наши источники понимают в основном междуречье Волги и Оки с примыкающими к нему районами, Москва была и в эти столетия, без сомнения, крупнейшим городом.

Однако прямых указаний на численность населения в Москве очень немного. Наибольшее значение имеет летописное свидетельство о количестве трупов, погребенных в Москве после ее разорения Тохтамышем в 1382 г. Обычно приводится заметка Воскресенской летописи, согласно которой за уборку 80 трупов платили по 1 рублю, всего же выдано 300 рублей. По этому счету выходит, что в Москве было убито 24 тыс. человек. Но показание Воскресенской летописи несогласно с более древними известиями, по которым истрачено было всего 150 рублей. Наиболее же точные сведения дает так называемый «Рогожский летописец», особенно ценный для московской истории XIV в. Он сообщает, что давали за 40 мертвецов по полтине, а от 70 – по рублю, и сочли, что всего раздали 150 рублей. Таким образом, надо признать, что убрано было около 10 тыс. трупов. Повышение оплаты в зависимости от количества убранных трупов, отмеченное «Рогожским летописцем»,- такая деталь, какая была уже неинтересна позднейшим сводчикам, всегда склонным округлять и увеличивать цифры погибших во время битв, осад и стихийных бедствий. Поэтому мы имеем полное право рассматривать показание «Рогожского летописца» как самое достоверное.

Приведенная нами цифра в 10 тыс. погибших москвичей только косвенно говорит о количестве населения в 1382 г. В это число входили не одни горожане, но и беглецы из окрестных сел и деревень. В то же время нельзя забывать о многочисленных пленных, уведенных татарами, ведь Тохтамыш «…полона поведе в Орду множество бещисленое». Кроме того, многие москвичи, особенно бояре и купцы, со своими семьями покинули город до прихода татар. Цифра в 10 тыс. жителей для Москвы кажется скорее преуменьшенной, чем преувеличенной. Напрашивается вывод, что московское население в 1382 г. можно исчислять примерно вдвое против названной цифры, в 15-20 тыс. человек. Такая цифра очень высока, как показывают исследования о численности населения в крупных западноевропейских городах.

Наши предположения подтверждаются другими летописными известиями о Москве конца XIV столетия. В пожар 1390 г. на посаде сгорело несколько тысяч дворов. Хотя количество уничтоженных дворов измерялось тысячами, пострадала только часть городского посада. Более точные сведения дает нам летописное известие о пожаре 1488 г., охватившем примерно полгорода, без Кремля и значительной части Великого посада. Пожар начался от церкви Благовещения на Болоте, и погорели «…дворы всех богатых гостей и людей всех с пять тысячь». Значит, на посаде находилось не менее 5 тыс. дворов. Полагая на каждый двор минимальную цифру в 2 человека, получим до 10 тыс. жителей. Прибавив население Кремля и уцелевших дворов на посаде, смело можно говорить о том, что Москва в целом насчитывала 8-10 тыс. дворов, т. е. имела никак не менее 20 тыс. жителей, а вероятно, значительно больше, так как обычно во дворах жило не по 2, а по 3-4 человека.

Конечно, численность московского населения не оставалась неизменной на протяжении двух столетий и имела тенденцию к непрерывному росту. Особенно большой скачок в увеличении населения, по-видимому, произошел в Москве за тот короткий период времени, который отделяет княжение Ивана Калиты от княжения Дмитрия Донского. Это обстоятельство еще хорошо помнили в XV в., когда епископ Питирим написал житие Петра-митрополита. По словам Питирима, град Москва при Калите был еще малонаселенным. А сказания о нашествии Тохтамыша, наоборот, рисуют Москву богатой и многолюдной. Новый период роста московского населения начинается со второй половины XV в., после окончания феодальной войны между Василием Темным и Шемякой, когда Москва переживала относительно спокойный период.