Большой наместник и третники были облечены крупными судебными полномочиями. Наместнику подчинялись по суду об убийствах все московские дворы без изъятия, в том числе дворы митрополита, великой княгини, монастырей и самого великого князя. Судьи крупных феодалов, имевших владения в Москве, только присутствовали на суде наместника и смотрели «своего прибытка», т. е. получали пошлины с людей, подвластных их господам. Наместник с третником судил дела о душегубстве, о кражах с поличным, о нанесении бесчестья и т. д. Он же устанавливал для враждующих сторон «поле» – судебный поединок, весьма распространенный в московском законодательстве. Местом поединка была площадка церкви Троицы на Старых полях, находившаяся в Китай-городе поблизости от того места, где теперь стоит памятник первопечатнику Ивану Федорову. Наместник с третником судил всех людей, пойманных с поличным в Москве, не отсылая преступников в другие города по обычной подсудности. Таким образом, наместничий суд в Москве со времени его установления при княгине Софье Витовтовне, не позднее 1433 г., был судом централизованным. Московские судебные порядки в основном послужили образцом для статей Судебника 1497 г.
Из записи о московском суде узнаем о существовании в Москве тиуна великого князя и судей. Тиун был судьей великого князя и многочисленных великокняжеских людей. Он разбирал те дела, которые не касались душегубства и кражи с поличным. Слободы московских феодалов также имели свой внутренний суд; поэтому при наместничьем суде присутствует какой-нибудь судья, «…своего прибытка смотрит». Московский тиун великого князя, как об этом можно судить по документам XVI в., производил свой суд в присутствии целовальников из московских ремесленников и дворского. Едва ли это было новизной XVI в., связанной с введением губных грамот, потому что уже в договорах великих и удельных князей имелось условие: «…а который слуги, потяг-ли к дворьскому, а черные люди к сотником». Окончательное решение дела производилось введенными боярами (в одном случае дворецким, в другом казначеем) по докладу тиуна, должность которого обычно попадала в руки дворянина средней руки.
Во время междоусобной борьбы середины XV в. совместное владение Москвой способствовало неудачам Василия Темного. В городе сидел Ватазин, тиун Дмитрия Шемяки, усердно действовавший в его пользу. О Ватазине, позднее высланном из Москвы великим князем, сообщает соборная грамота русского духовенства, адресованная Шемяке: «И ты, господине, шлешь к своему тиуну к Ватазину свои грамоты, а велишь ему отзывати от своего брата старейшего, от великого князя людей; а велишь звати людей к собе». В той же грамоте находим немало ссылок на «…старину, что жити вам в Москве», т. е. на права великого князя и его князей-совладельцев в их общей вотчине Москве.
КОНЕЦ ТРЕТНОГО ВЛАДЕНИЯ
Третное владение ушло в прошлое только к концу XV в. Еще Дмитрий Донской по традиции отдал «отчину свою Москву» четырем своим сыновьям. Впрочем, на этот раз из двух третей, или жеребьев, Москвы половина была отдана одному старшему сыну Василию, а другая половина остальным трем сыновьям – Юрию, Андрею и Петру; младший Константин в духовной не был упомянут вовсе. Кроме того, половина доходов от тамги и весь доход от восмьничего поступал в пользу княгини-вдовы. В руках Владимира Андреевича осталась его треть, или один жеребий, Москвы. Из дальнейшего выясняется, что половина двух жеребьев, доставшаяся старшему Василию, в действительности и была третью, т. е. речь опять шла о доходах, а не о территории Москвы.
Перед своей смертью Владимир Андреевич (в 1410 г.) поступил совершенно так же, как его двоюродный брат. Он завещал «вотчину свою Москву», свою «…треть, чем мя благословил отец мой», своим сыновьям – Ивану, Семену, Ярославу, Андрею и Василию. В Москве оказалось около десятка князей-совладельцев. В пользу старшего сына Ивана были выделены особые пошлины, но в остальном дети Владимира должны были пользоваться своими правами в Москве по годам («ведают по годом»). Ранняя смерть сыновей Владимира Андреевича, оставшихся, кроме Ярослава, бездетными, привела к тому, что его треть снова оказалась в руках одного владельца – Василия Ярославича. В 1433 г. в договоре с Василием Темным он называет уделом своего деда Владимира Андреевича «треть в Москве и в пошлинах».
Почти одновременно с вымиранием потомков Владимира Андреевича происходило сокращение числа представителей старшей ветви княжеского рода. Смерть бездетного Петра Дмитриевича в 1422 г. и гибель сыновей Юрия Дмитриевича привели к тому, что из всех совладельцев старшей великокняжеской линии кроме самого Василия Темного остались дети только Андрея Дмитриевича Можайского – Иван и Михаил, так как «…жеребей княжь Юрьев в Москве со всеми пошлинами» перешел в руки Василия Темного. Тем не менее в середине XV в. в Москве все-таки оставались три княжеские линии, владевшие особыми правами:
1) великий князь Василий Темный,
2) Василий Ярославич,
3) Иван и Михаил Андреевичи.
Все они выступают вместе как московские отчичи в договоре 1447 г. с рязанским князем Иваном Федоровичем: «Имети ти меня себе братом старейшим, а брата моего молодшего князя Ивана Андреевича имети ти себе братом, а брата нашего молодшего князя Михаила Андреевича имети ти себе братом молодшим, а брата нашего молодшего князя Василья Ярославича имети ти себе братом же молодшим». Но вскоре треть Василия Ярославича попала в руки великого князя, посадившего московского князя-третника в заточение.
В год смерти Василия Темного у него оказалась почти вся Москва. К нему же отошла часть жеребья Андрея Дмитриевича: «год княжь Иванов Можайского», так как Иван Можайский завещал свой жеребий великому князю. Тем не менее дробное деление Москвы было восстановлено самим Василием Темным, так пострадавшим от семейных распрей за власть. На смертном одре в 1462 г. он завещал старшему сыну Ивану «треть в Москве и с путми»; Юрий и Андрей получили треть Василия Ярославича, именовавшуюся по имени Владимира Андреевича «Володимеровскою», которую они должны были разделить по половинам, «а держати по годом»; Борис был благословлен «годом княжым Ивановым Можайского»; а Андрей Меньшой – «годом княжым Петровым Дмитриевича». Все эти князья-отчичи и выступают в договоре Ивана III с тверским великим князем Михаилом Борисовичем.
Новое дробление власти в Москве продержалось опять-таки недолго. В 1472 г. умер Юрий Васильевич, в 1481 г. за ним последовал Андрей Меньшой. Оба князя были бездетными и завещали свои жеребья Ивану III. Таким образом, их уделы и жеребья вернулись в руки великого князя. К нему же перешел жеребий и Андрея Васильевича Большого, посаженного в темницу и в ней умершего. Из всех боковых княжеских линий московские жеребья остались только у Михаила Андреевича Верейского и Бориса Васильевича Волоцкого, но уже в 1483 г. верейский князь обязался отдать удел после своей смерти Ивану III.
В 1486 г. было составлено духовное завещание, в котором Михаил Андреевич «благословил» своим уделом великого князя, нарушив права собственного сына Василия, конечно, не без давления со стороны Ивана III. Не остался без внимания и жеребий Бориса Васильевича Волоцкого, перешедший после его смерти к сыновьям – Ивану и Феодору. Бездетный Иван Борисович завещал свой год великому князю. К концу правления Ивана III остался в живых только один князь, владевший в Москве жеребием,- это Феодор Борисович Волоцкий. Насколько права Феодора в Москве были незначительны, видно из того, что Борис Васильевич держал «…год княж Ивановской Андреевича, и тот год приходил брата моего Борисовым детем обема дръжати на Москве своего наместника на шостой год». Феодор Борисович получил право держать наместника своего на каждый шестой год только в течение полугода.
Иван III уже не вернулся к практике своего отца. Он завещал старшему сыну Василию «…город Москву с волостьми и с путми». К Василию перешли две трети Москвы, принадлежавшие старшей княжеской линии, и одна треть младшей линии, одним словом, – весь город. Уступка старине заключалась только в том, что Василий III совместно с братьями должен был, переменяя «по годом», держать наместников на годах Константина Дмитриевича, Петра Дмитриевича и Михаила Андреевича. Итак, конец дробному владению Москвой окончательно произошел лишь в начале XVI в. в связи с общей централизацией и созданием Московского государства.