М. ДАХИЕ 32 года. Он инженер, работает в Ленинградском оптико-механическом объединении.

Р. САНИНА живет в Свердловске. Преподает английский язык, работает корреспондентом радио и телевидения.

В. КОЧЕТОВУ 21 год. Он — студент Дагестанского госуниверситета.

Автору — 27 лет. Студент Литинститута. После окончания техникума служил в армии, работал на заводе.

Рисунок Татьяны ИВАНШИНОЙ.

Село, в которое ехала работать Маша, находилось в балке, а вокруг и далеко за ним лежали возделанные поля, яркие, сочные и безлюдные. Маше казалось, что село, такое маленькое, почти затерявшееся в полях, должно временами расширяться, растекаться, как убежавшее тесто, по этим полям, а временами сжиматься, и тогда из-под него появятся эти ухоженные, аккуратные нивы.

Так казалось Маше, девочке, выросшей в городе, девушке, верящей в чудеса.

В чудеса она верила с детства, ещё с тех времен, когда думала, что Дед Мороз есть на самом деле и выходит из зеркала в девчачьем умывальнике. Маша говорила об этом своим детдомовским подружкам, а те не верили, те смеялись и говорили, что это никакой не Дед Мороз, а баянист Коля, только с приклеенной бородой и усами. В детдомовской столовой висела большая картина, на которой было много бойцов, по краям, в лесу, виднелись остановившиеся танки, а в середине сидел Василий Теркин и интересное что-то рассказывал. Маша знала, что вот так же где-то в зеркале сидит Дед Мороз, только он один, но лицо у него такое же весёлое, и он почему-то обязательно переобувается.

С тех пор прошло много лет. По окончании культпросветучилища Маша получила направление в библиотеку одного из сел на Подолье. Детские представления о том, где живет Дед Мороз, остались только в памяти и иногда приходили на ум, но Маша не смеялась. Она относилась с сочувствием к себе, маленькой.

При въезде в село стоял щит, вкопанный двумя узловатыми деревянными ножками в землю, а на транспаранте по выгоревшему красному фону белыми крупными буквами было написано: «А видел ли ты, как всходит солнце?» Маша улыбнулась доброй улыбкой, прочтя эти слова, и что-то радостное и светлое утвердилось в её душе, которая и раньше-то была безоблачна.

Библиотекарша, на место которой приехала Маша в это украинское село, была немолода и на штапельном платье носила колодку боевых наград. Маша узнала, что библиотекарша уезжает на Север к своему мужу, который вообще-то местный, сельский, а поехал туда на заработки, да так и остался там.

Библиотекарша с мужем появилась в селе после войны, на которой оба они потеряли первые свои семьи. Сначала односельчане посмеивались над приезжей женщиной. Первое, что спросила она по прибытии в село: «А где же ваши трёхэтажные дома?», — и муж, не лишившийся чувства юмора, несмотря на пережитое, ответил: «Пол — первый этаж, лрипечек — второй, а печь — третий». (Ещё ухаживая за ней, муж весело врал, что в селе у него трёхэтажный дом.) С уважением и даже робостью поглядывала Маша на колодку боевых наград и принимала книги.

Когда наконец весь процесс сдачи-приемки завершился и Маша осталась в библиотеке одна, она села за свой стол, расслабленно опустила на него руки и сказала медленно и раздельно, для себя: «Ну вот я и дома…»

Пахнущая книгами тишина стояла в библиотеке.

Жить Маша стала у бабки Алены. Сыновья поставили старушке дом, чтобы дожизала она свою жизнь в тепле и достатке, чтоб и самим не отрываться от родительских корней, чтоб знать: где-то там, за дымными пределами их города, есть село, затерявшееся в полях, а в селе у них хата и мать, готовая принять, укрыть и пожалеть а неласковые времена.

Сыновья поставили большую хату, а сами жили в городе, и бабке Алёне было скучно одной в гулких, полупустых комнатах.

Когда Маша стала интересоваться квартирой, её сразу и направили к бабке Алёне: «У неё спроси, девушка. Она принимает квартирантов».

Бабка Алёна оказапась старушкой с сухоньким личиком, но ещё шустрой и улыбчивой; она сразу же согласилась взять Машу на квартиру, сказав:

— Живи, живи, дочка. И тебе будет хорошо, и мне веселей. — Голос у неё был неожиданно звонкий, без старческой надтреснутости, будто у девочки-пятиклассницы. Она пожалела Машу: — Такая молодая, а уже пошла в светы…

Маша не понимала многое из её разговоров, как не поняла сейчас это «в светы», но сама старушка ей нравилась, и она всегда улыбалась в ответ на её постоянную улыбку.

Быть квартирантом в селе, да ещё в таком большом доме, как у бабки Алены, — это совсем не то, что в городе.

— Вот здесь в какой комнате хочешь, там и поставим тебе кровать, — говорила бабка Алёна, водя Машу по всем комнатам. — Если хочешь, то и в двух комнатах живи… И не стесняйся. — Бабка с удовольствием оглядывалась на скромную, застенчивую девушку. — Не стесняйся. Если надо что, у меня проси.

Маша выбрала себе комнату с двумя окнами, выходившими на огород. В комнате стоял неуклюжий, но широкий и упругий диван — продукция, по всей вероятности, какой-нибудь артели районного центра, стоял стол, ничем не примечательный, два венских, даже на вид скрипучих стула, зато висело на стенах несколько картин без рам.

— Это мой сын рисовал, — с достоинством сообщила бабка Алёна, когда заметила, что Маша рассматривает картины. — Он сейчас художником в городе, при Доме культуры.

Она стояла у стены, сложив руки на животе, сдержанно-гордая за своего сына. Картины были копиями с известных полотен. На одной из них три охотника сидели на привале, один самозабвенно врал, второй ему не верил, а третий с пылкостью юности переживал рассказ… На заднем плане что-то вынюхивала в траве худая, с подтянутым животом собака. На второй — девочка с толстыми босыми ногами и с братцем за спиной убегала от грозы, и складки на её лице от крыльев носа до уголков губ, которые должны были изображать страх, походили на усы.

— Он ещё с детства все рисовал, — слышала Маша далекий голос хозяйки. — Малюет, ну и пусть малюет, думала я, ребёнок ведь… А оно вон во что перешло: сейчас это его кусок хлеба…

Хозяйка говорила, и хотя стояла она рядом, но голос её, казалось, идет откуда-то издалека, потому что Маша тем временем думала, что это хорошо, когда в комнате есть картины и вечерами можно будет смотреть на них и думать об этой девочке, убегающей от грозы, и о каждом из трёх охотников, об убитой дичи и о глянцевеющих длинных ружьях. Потом охотники и девочка придут в её сны и станут яснее и объёмней, а к утру опять будут уходить на г. элсты и располагаться там в своих привычных позах, да так, будто и не уходили никуда…