"Глаза ауренфейе", — подумалось Алеку, ещё до того, как человек опустил вуаль, позволяя увидеть своё лицо и широкий железный ошейник.

То был фейе, вне всякого сомнения, возможно чуть помоложе Серегила. Он задержался у двери, подняв свою правую руку, так что Алек смог разглядеть застарелый шрам на его предплечье. То был символ или какая-то буква, смысл которых Алеку был неясен.

— Каждый работорговец, отправляющий капитана, имеет свой собственный знак, — сказал незнакомец на ауренфейе, и звук знакомого языка чуть приглушил страхи Алека.

— Ты…аб? — неразборчиво произнёс Алек из-за мешавшего ему кляпа.

Мужчина печально пожал плечами.

— Кем ещё может быть фейе в такой компании? Я здесь, чтобы смазать твои ожоги. Ты позволишь?

Алек кивнул, неловко пытаясь прикрыться. Мужчина пристроил корзину на краю кровати и поправил одеяло, закутывая ноги Алека.

— Я знаю, что ты напуган и страдаешь от боли, но тебе нечего бояться. Они любят рабов-фейе, из-за своего совершенства пользующихся большим спросом на рынках Риги, куда мы направляемся.

Он очень ласково взял руку Алека и легко, едва касаясь, нанес бальзам. Алеку подумалось, что ему, должно быть, часто приходится этим заниматься. Бальзам приятно пах и очень хорошо успокаивал ожоги. Алек смог рассмотреть своего лекаря достаточно близко, пока тот, достав из корзины полосы чистой ткани, перевязывал руку Алека. У его туники были короткие рукава, и когда тот наклонился, на обнажившейся части его плеча Алек смог разглядеть красноречивые шрамы, оставленные ударами плетью,

— Они би. и те. я?

— Я был упрям и слишком горд, — ответил фейе, не поднимая головы. — Со временем они выбили из меня это. С тобой им должно быть будет проще, маленький брат. В конце концов, понимаешь, что лучше всего смириться.

— Сми. ит. ся? С. ем?

— Это зависит от того, кто купит тебя. Если тебе повезет, то ибо ты полукровка, а это может особенно понравиться кому-то, ты не станешь просто рабом для тяжелой работы, а, скажем, украшением дома. Повернись-ка на бок, чтобы я смог перевязать твою ногу.

Алек повернулся носом к стене.

— А ес. и не. овезет?

— Ну, думаю, непременно найдутся такие, кто посчитает, что твоя смешанная кровь делает тебя весьма привлекательным, особенно с этими светлыми волосами. Возможно, всё закончится постелью какого-нибудь богатого торговца.

— …иког. а!

— А возможно и женщины. Ведь самые состоятельные куртизанки часто держат мальчиков в качестве домашних любимцев.

Алек неистово замотал головой, не обращая внимания на то, что металлическая пластина врезалась в уголки его губ, затем протестующе зарычал, когда мужчина, схватив его за плечи, повернул лицом к себе.

— Я мог бы попытаться и сделать кое-что для тебя, маленький брат. — Чуть отклонившись, раб взялся за подол своей одежды и, задрав его, обнажил спину до самой шеи, показывая Алеку сетку побледневших шрамов уродовавших его кожу от головы до самых колен. Потом он повернулся и взял одной рукой свой член, показывая сморщенный шрам на месте мошонки. — Скорее всего, они, так или иначе, сделают это с тобой, если только у них не будет желания получить от тебя потомство. Мне ещё повезло, что хозяин оставил мне так много.

Одернув тунику и отступив, он оставил Алека в оцепенении и с потухшим взглядом.

— Когда-то и я был непокорным, как ты, маленький брат. Но в конце концов сделал все, что они хотели. Ты же можешь избавить себя от лишних мучений. Хозяева иногда бывают очень добры, если ты в свою очередь постараешься быть кротким и послушным.

Алек крепко зажмурился и уткнулся лицом в стену. Кротким и послушным? Да он скорее сдохнет!

— Что ж, поступай, как знаешь.

— По…оди! — окликнул его Алек. Было чертовски трудно говорить с этой штуковиной во рту! Тщательно подбирая слова, он спросил: — Как там тот, д. угой?

— А с тобой был ещё кто-то? Хочешь сказать, с тобой вместе поймали приятеля?

Алек кивнул.

— Аурен….

— Ничего не знаю. Ты единственны фейе, которого я видел. Попробуй отдохнуть. До Риги ещё два дня ходу, моряки не станут беспокоить тебя. Иначе капитан сдерет с них шкуру.

Он вышел, забрав светильник и оставляя Алека в темноте и отчаяньи. Если Серегил бы мертв, у него не оставалось никакой причины быть кротким или послушным кому бы то ни было. Он был бы более чем счастлив умереть.

СЕРЕГИЛ БЫЛ СЛИШКОМ БОЛЕН, чтобы ощущать течение времени или сопротивляться, когда пришли, чтобы его заклеймить. Он едва осознавал происходящее, когда темные фигуры скрутили его и прижгли его руку и ногу, и оставался безучастным, когда кто-то обрабатывал его раны. Его физические страдания было жестоки.

Время от времени наверху открывался люк, и он слегка приходил в чувство, когда чьи-то руки окатывали его ледяной морской водой, смывая рвоту и нечистоты. Затем кто-то запрокидывал его голову, используя металлические пластины на голове как ручки, и насильно вливал сквозь его сжатые зубы пресную воду или бульон, пока он не проглатывал, задыхаясь. Обычно всё тут же выливалось из него обратно, но как бы ни было, того что оставалось, хватало на поддержание жизни в его теле. Иногда они приходили ночью и смотрели на него, скрывая лица за ярким ослепляющим светом своих фонарей. Или то просто чудилось ему в лихорадке? Он был слишком болен, чтобы понимать различие между бредом и явью, или чтобы это беспокоило его.

Грубые доски натерли его кожу, а полосы металла на голове причиняли постоянную муку. Следы ожогов нестерпимо горели, он чувствовал, как они воспалились. Единственное, что оставалось неизменным всё это время — надежда на то, что Алек всё-таки жив.

Становясь всё слабее, он теперь спал дольше, но и сон не приносил облегчения. Давно умершие враги приходили к нему, чтобы поглумиться над ним. Так однажды Серегил очнулся, обезумев от того, что Мардус и его некромант, Варгул Ашназаи, стоят возле него, хохоча над его теперешним состоянием. В других снах он опять был в Петушке вместе с безголовыми трупами Триис и ее семейства, или же возвращался в тот храм на берегу, и снова и снова видел скорбное, обращенное ввысь лицо Нисандера.

Это был единственный сон, заставлявший его плакать, и впервые за многие годы он по-настоящему молился. Аура Светоносный, если Алек жив, помоги мне выжить. Если нет, позволь умереть.

Он почти не верил, что его молитвы будут услышаны, но продолжал жить, погружаясь во мрак всё глубже.

АЛЕК НАПРАСНО НАДЕЯЛСЯ снова увидеть того ауренфейе с закрытым вуалью лицом. Он даже не спросил его имени! И никто, кроме мальчика, приносившего питьё и еду и убирающего за ним нечистоты, больше не появлялся. Алек сделал попытку подружиться с ним, но мальчик прятал глаза и никогда не задерживался надолго.

Утром четвертого дня бриз, залетавший в окошко, сменился, неся запахи близкой земли. Снова забравшись на кровать, он сумел увидеть мелькнувшие вдали ослепительно белые каменные скалы. И ни клочка зелени — ни деревца, ни травы. Сколько бы он ни выглядывал в окошко в течение этого дня, картина не менялась. Серегил рассказывал ему, что Пленимар был по большей части бесплодной землёй, особенно здесь на юге: вот — одна из причин, почему пленимарцы так часто покушаются на чужие земли. По крайней мере, по мнению скаланцев.

И здесь всё ещё сохраняется рабство. Алек опустил взгляд на клеймо, выжженное на его руке, пробуя представить что ждет его впереди.

В порт они вошли далеко за полдень, и Алек сразу почувствовал себя нехорошо. Он убеждал себя, что это лишь из-за качки судна, вставшего на якорь, но сердце было трудно обмануть. Он поел, чтобы окончательно не потерять силы. Ему было нужно выждать момент и при первой же возможности попытаться вырваться на свободу. Он понятия не имел, как собирается избавляться от оков, но решил не волноваться об этом прежде, чем окажется на воле. И это лишь доказывало всю призрачность его надежд. Три крепких моряка зенгати пришли за ним. Они связали его ноги веревкой и вынесли его из каюты, взвалив себе на плечи, как скатанный ковер. Корабль был большим и очень длинным, кишел суетящимися матросами и вооруженными людьми. Никто даже не глянул на него, пока его проносили мимо. Теперь Алек мог видеть, что и на берегу полным-полно народу. На выходе было некое подобие поста, и он, дико озираясь, осознал всю бесполезность своих надежд на бегство. На первый взгляд Рига ничем не отличалась от любого другого портового города. Тени становились длиннее, вдоль улиц вспыхивали фонари. Громады складов выстроились вдоль берега, а между ними он увидел и сам город, раскинувшийся на всё пространство, куда только хватало глаз. Кроме того, вдали белели холмы, испещренные клочками темной зелени. Это было похоже на Гедрe.