— Ты, должно быть, считал меня чудаком, когда я собирал различные продукты твоей жизнедеятельности; теперь ты увидишь, для чего всё это было нужно. В этом мешке, вместе с разными простыми веществами, находятся твои слезы, волосы, твоя кровь и выделения твоих чресел, смешанные с серой, солью, ртутью, и живой водой.

— Кухаркина магия, — прорычал Алек, прикрывая бравадой свой растущий страх: — Звучит, будто Вы замесили мерзостный пудинг.

Ихакобин лишь улыбнулся, склонившись к краю клетки с золотой затычкой и молотком.

И Алеку оставалось лишь беспомощно висеть там и кричать, видя, как алхимик приставляет острый конец пробки к его груди.

БЫЛО ЕЩЕ РАНОВАТО ждать возвращения родственников. А потому у Риагила-и-Молана не было причины волноваться, пока торговец из клана Акхенди по имени Орин-и-Ниус не передал ему обрывок заляпанного кровью гедрийского сенгаи, серьгу, которую носил Арин и на крючке которой висел засохший кусочек плоти, а также скаланское ожерелье.

Не мешкая ни дня, Риагил выехал во главе поискового отряда, и акхендиец был их проводником. Полтора дня торговец вел их вдоль побережья к небольшому ущелью в лесном проходе. Он объяснил, что заметил кружащихся воронов и последовал туда, пока не наткнулся на груду раздетых тел, сложенных у ручья, что течет по окраине леса. Там был и Арин и остальные члены эскорта. И только ни от Серегила, ни от его тали не осталось и следа.

— Не могли ли они сделать такое? — спросил кузен Нерин, зажимая рукой нос, чтобы не чуять ужасного зловония.

Старик нагнулся поближе рассмотреть тела. Помимо ран, оставленных мечами, в большинстве из них он нашел обломки стрел. Он немного подумал. Затем, мысленно испросив прощения своего родственника, выдернул один из обломков стрелы из тела Арина. Колючая, причудливой ковки стальная головка отмела последние сомнения:

— Это дело рук зенгати.

Нерин покачал головой:

— Работорговцы? Так далеко в глубине страны, здесь, на самом востоке?

— Отсюда до моря меньше дня верхом, — вмешался Орин-и-Ниус: — Они вполне могли высадиться в одной из десятков контрабандистских бухт.

Риагил кивнул и отвернулся сполоснуть в ручье руки, а в голове уже рождался текст письма Королеве Фории.

— ДОЛЖЕН СКАЗАТЬ, предыдущие аппартаменты устраивали меня гораздо больше, — прохрипел Серегил, слизывая кровь с разбитой губы.

Илар, наконец совершил ошибку, посчитав, что ему удалось его приручить и не подумав, что силы Серегила могли вернуться к нему. В этот день он явился, не став предварительно не пичкать своего любимого узника успокоительным.

Когда открылась дверь Серегил по привычке поднял голову, ожидая, что пришла Зориель. Но то была не она, а Илар. И прежде, чем оба смогли представить себе, что он способен на такое, Серегил оказался на ногах, и пальцы его впились в шею ублюдка. В мгновение ока он опрокинул Илара на пол, сжал большими пальцами его горло под золотым ошейником, и с удовлетворением увидел, как глаза его врага вылезают из своих орбит.

По более зрелому размышлению Серегил был вынужден признать, что этот поступок был не самым мудрым решением. Если бы они были одни, его гнев, возможно, и сослужил бы свою службу. Но естественно, этот трус оставил возле двери охрану, и та в два счета расправилась с Серегилом, хоть это оказалось и не так-то просто, ибо он отчаянно сопротивлялся. Надо отметить, что потребовались немалые усилия трех крепких мужчин, чтобы оторвать его от Илара. Последние силы оставили его, и Серегилу оставалось лишь сжаться калачиком, позволяя им избивать и пинать себя, пока сознание не оставило его. Однако он ещё успел насладиться зрелищем, как Илар, шатаясь, пятится назад, схватившись за горло, и вид у него был весьма потрепанный. Серегил, конечно, предпочел бы видеть его лежащим на полу и бездыханным, но тут уж было не до хорошего.

Всё это случилось едва за полдень. Когда же он пришел в себя в холодной маленькой каморке, свет, лившийся через единственное оконце, был окрашен в закатные цвета.

Что ж, ему по крайней мере оставили его рабскую одежду, хотя каменный пол под ним был влажным и ледяным, а ошейник впивался в горло. Когда он осторожно перекатился на спину чтобы осмотреть свою новую камеру пока не угас свет, у него создалось ощущение, что его тело набили осколками стекла.

Осмотреться оказалось задачей не из легких, ибо у него двоилось в глазах, и он увидел два окна, причём одно громоздилось на другое, две двери, и на обеих ни ручки изнутри, ни замочной скважины, два вонючих ковша для помоев у одной стены, а у другой причудливо вытянутую кровать.

Когда он пробовал сесть, его голову чуть не разорвало на тысячи кусочков, так что он быстро отказался от этой затеи. Вместо этого, он перевернулся на живот и пополз к койке, которая становилась то маленькой, то снова большой и норовила вывернуться из-под него, как лодка в бурном потоке.

Наконец ему удалось уцепиться и ценой неимоверных усилий вскарабкаться на неё. Там лежало несколько не первой свежести стеганых одеял и корявая подушка. На худой конец, было неплохо даже просто упасть ничком поверх них, ибо в комнате было чертовски холодно. Издав жалобный стон, он потратил остаток сил на то, чтобы забраться под одеяла и уткнуться лицом в подушку. И вдруг он учуял запах Алека — едва уловимый, но он не смог бы спутать его ни с каким иным. Алек спал в этой кровати, в этой каморке!

— Так вот где ты скрывался, тали — прошептал он, принюхиваясь к стеганым одеялам и находя и тут остатки аромата своего возлюбленного: этот слабый мускусный запах, запах пота и давно немытых волос. У него вырвался сдавленный всхлип — то ли смех, то ли рыдание — и он снова зарылся в подушку своим покрытым синяками лицом.

— Где же ты, где ты теперь?

То, что в глазах двоилось, могло означать серьезную травму головы. Он заставил себя сесть, оперся спиной о стену и натянул до самого подбородка стеганые одеяла, изо всех сил стараясь побороть тошноту, то и дело подкатывающую к горлу. Он прижался виском к холодной стене, надеясь, что это поможет. Вот когда он так сидел — очень и очень смирно — ощущение близкой смерти немного отступало. Прекрати скулить, думай! Но мысли снова и снова возвращались к Алеку, и эти мысли тут же превращались в жуткое беспокойство. Куда, во имя Билайри, ты делся?

У него уже бывало такое с головой, точно те же симптомы, и Микам обычно шел на всяческие уловки, чтобы не позволить ему уснуть, утверждая, что это самое опасное. Теперь же Серегилу было не на кого положиться и он ужасно страдал. Организм вел себя как последний предатель. Снова и снова он ловил себя на попытках уснуть, и тряхнув головой, расплачивался за это приступами боли и тошноты. Когда же, наконец, наступит рассвет?!

Еще не начало светать, когда он очнулся от своей легкой дремоты, разбуженный тихим царапаньем в дверь. Ему снилось, что он снова с Алеком в их кровати в "Олене и Выдре"; спросонья он попытался встать и подойти к двери, думая, что должно быть это чертова кошка скребется, прося, чтобы её впустили.

Однако шевелиться оказалось не самой лучшей идеей. Пока он дремал, его бедные мышцы затекли, и теперь даже малейшее движение причиняло сильнейшую боль, а голова была подобна надутому шару, надетому на палку.

Он бросил:

— Что вам надо?

Царапание превратилось в легкий стук, торопливый и едва слышный.

— Кто там? — повторил он громче, прикидывая, не с крысой ли пытается вступить в разговор.

— Вы Серегил из клана Боктерса? — прошептал по-ауренфейски женский голос: — Подойдите к двери.

Он сделал ещё одну попытку, но встать и дойти до двери было для него теперь непосильной задачей. У него всё продолжало двоиться и плыть в глазах даже когда он просто приподнимал голову.

— Я не могу. Кто Вы?