Ну если она ставит вопрос таким образом, то как-то даже вовсе и не обидно признавать ее правоту. Я улыбнулась.

— Только не стоит недооценивать не только ваш, но и наш образ жизни, — заметив, что я повеселела, продолжила Женя. — В каждом есть свои достоинства и недостатки.

— Я понимаю, — кивнула я. — Но согласись, группа сильнее и защищеннее одиночки. И может большего добиться.

— Ага. Но одиночка свободнее, чем любой член группы.

— Тоже верно, хотя я пока и не чувствую какой-либо неволи.

Мы проговорили весь путь. Женя оказалась интересным, приятным и совсем неконфликтным собеседником. Одно огорчало: мы так и не нашли ни ножа, ни корзины. А после встречи со второй группой дежурных выяснилось, что и их постигла неудача.

— Это начинает беспокоить, — сказал Артур. — Если бы пропал один нож, еще куда ни шло: мог в траву завалиться. А корзина не такая мелкая вещь, чтобы исчезнуть бесследно.

— Может, ее какой зверь утащил? — предположила я. — Растеряха сам говорил, что в ней и ягоды, и орехи были. Представляете, идет, например, тот же кабан, а тут такое угощение…

— Животное бы просто поело и ушло, зачем корзину с ножом забирать?

— Может, оно и ело, — я живо представила гипотетическое рогатое животное. — А ручка корзины зацепилась за рог, вот так ее и утащили.

— А что, нормальное предположение, — поддержала меня Роза. — Вполне такое могло случиться.

— Если было так, это еще полбеды, — вздохнул Артур. — Но нам все равно еще надо исключить человеческий фактор.

Мы тяжело вздохнули.

— Так что возвращаемся в селение, присоединяем Темную и начинаем массовый…

— Ура! Наконец-то я вас нашел! — перебил махаона подбежавший Растеряха. — Я это… очень извиняюсь, но все в порядке! В виде компенсации приглашаю лягушками перекусить, большими.

Но нас сейчас гораздо больше интересовал другой вопрос:

— Где нашел?!

— На плоту. В смысле, оказывается, пока я лягушек ловил, мимо один знакомый проходил. Увидел мои вещи, позвал, а я так увлекся, что не услышал. А он смотрит: меня не видно, не откликаюсь, вот и подумал, что я их опять потерял. Взял и принес мне домой.

Мы облегченно рассмеялись. Хоть бы все происшествия в мое дежурство были такими же! Кстати, лягушки действительно оказались на редкость крупными.

Быть как Темная, то есть вольно или невольно избегать выполнения обязанностей, не позволяла совесть, в результате я отказалась идти на разведку и вместе с Детом, его женами и Игорем осталась «сторожить плот», а попросту не уходить далеко от лагеря, чтобы в случае чего меня легко удалось найти. Подумав над разговором, состоявшимся во время поисков, я решила совместить приятное с полезным. Поэтому посвятила свободное время более внимательному знакомству с соседями. И начать решила с племен (это термин крепко прилип к группам объединившихся людей).

Сатанисты представляли собой самое маленькое племя, всего из шести человек, не считая детей: двое мужчин и четыре женщины. Кстати, «сатанистами» назвали не они сами себя: это прозвище прилипло из-за того, что у них, среди прочих вещей, был неплохой запас черных балахонов с капюшонами, и когда кусачие насекомые становились особенно активными, все шестеро защищали свои тела тканью. В результате на закате (а, судя по реакциям людей, в это время гнус кусался сильнее всего) на вечернем привале у костра сидело шестеро личностей в черных одеяниях. А едва насекомых становилось меньше, разоблачались, избегая изнашивать трудно восполняемые вещи. Скорее всего, по этой же причине я ни разу не видела, чтобы сатанисты занимались повседневными делами в одежде: ловили рыбу, отправлялись на собирательство или сбор хвороста они всегда в том же виде, что и остальные — то есть голыми. Некоторое время у них существовало второе прозвище «монахи», но «сатанисты» прижилось лучше и быстро вытеснило менее конкурентоспособное название. Кстати, именно сатанистам принадлежала одна из двух имеющихся в караване гитар.

Вторыми с конца по численности населения являлись махаоны. Сейчас их племя состояло из восьми мужчин. Судя по рассказам Таля, изначально они придумали себе другое название, но когда их начали дразнить «голубыми», Артур с компанией вместо того, чтобы обижаться, поставили сцену-розыгрыш для своих противников, в которой прозвучала фраза «а ты красивый, как махаон». С тех пор к ним и прилипло это вырванное из контекста слово. Но ладно название, теперь уже возведенное самим племенем в ранг официального (вместо первоначального «мужского монастыря»), хуже другое. Как признался Таль, разыгранная сцена возымела прямо противоположное действие, и вместо того, чтобы разрядить напряженную обстановку, перевела часть противников в разряд врагов, которые позже сократили племя с одиннадцати до восьми человек. К счастью, все «борцы за мораль и нравственность» остались в другом, царском лагере, но теперь и махаоны начали задумываться о том, что будет, когда настанет время воссоединения. И хотели по возможности отсрочить этот неприятный момент.

В золотой середине по количеству населения (двенадцать женщин) находилось племя амазонок. Поскольку у них существовала сильная, в том числе и брачная, связь с предыдущем племенем, они тоже переживали насчет грядущего воссоединения. Амазонки с махаонами активно общались между собой, и смешанные парочки часто можно было застать сидящими в обнимку у костра, прогуливающимися по берегу за руки или и вовсе вылезающими из густых зарослей, взъерошенными и раскрасневшимися.

Мы, посвященные (уже без дополнения «в упрямство»), оказались одним из самых больших племен. Хотя, если говорить честно, детовских жен нельзя считать членами группы — они так и остались на отшибе, не своими, но и не чужими. А без них нас лишь чуть-чуть больше амазонок, только вот соотношение другое: поровну мужчин и женщин, не считая представителя другого вида, то есть меня.

У волгорцев мало того, что племя самое большое: двадцать два человека (девять мужчин и тринадцать женщин), так еще и ярче других оказались видны достижения. Я не хочу сказать, что остальные малого добились: у нас, например, есть кое-какие успехи — но у волгорцев они самые заметные. Многие в этом племени занимались плетением из лозы и, что удивительно, достигли немалых результатов. Например, корзины волгорцы делали не просто крепкие, это-то как раз к настоящему времени почти все научились, но еще и красивые, с полосками или даже узорами. А еще они обставили свой плот плетеной из прутьев мебелью: креслами, столом, даже парой сундуков. И хотя эти поделки грубоваты и даже косоваты, но у других и такого нет! Так что, по крайней мере, пока приходилось признавать, что в нашем караване из живущих вместе групп волгорцы «впереди планеты всей».

Остальные люди, скорее всего, представляли собой отдельные семейные пары, или вовсе одиночек, не смотря на то, что сплавлялись чаще всего группами (например, на общагах). Нет, они не замыкались, активно общались между собой и даже дружили, но из разговоров становилось понятно, что жить вместе или рядом друг с другом они не собираются. За первые два месяца они настолько привыкли к самостоятельности и одиночеству, что даже все время, проведенное вместе, не смогло убедить их, что жить селением проще и безопаснее. Когда люди столкнулись с реальной угрозой в лице троллей, они невольно потянулись друг к другу, ища защиты, но теперь эта угроза миновала, и большая часть каравана собиралась разбрестись по лесным просторам, вернувшись к простой и незамысловатой дикой жизни. Чем дольше я наблюдала за свободными, тем сильнее замечала разницу между нашим поведением и возможным поведением Землян в аналогичной ситуации. Свободные не боятся джунглей и их обитателей. Это не значит, что мы без страха могли встать на пути крупного хищника, но и безотчетного ужаса при встрече с ним не испытывали. Скорее, опасности леса воспринимались нами как нечто обыденное, что требуется учитывать, но не стоит предаваться панике. На мой взгляд, Женя хорошо выразила общее настроение, когда я завела об этом разговор: