Теперь в обеих Украйнах было четыре главных деятеля: Брюховецкий, Юрий Хмельницкий, Кошевый Сирко и Петр Дорошенко. Один только из них был человек благородный—Сирко; Юрий и Петр были разорители Украйны. Что делал Иван Брюховецкий и чем он кончил жизнь—увидим немедленно.

Его испугали успехи Дорошенка; ему не хотелось лишиться Гетманства, которое колебалось уже; а чтоб удержаться на нем, надлежало найти опору твердую, верную; видя ее в Царской милости, он испросил позволение приехать в Москву. Доселе война его от этой поездки удерживала. Отдаленный от Государя, Двора и Бояр, он не со многими из последних был лично знаком; и так не мог пользоваться не только их искреннею приязнью, но, что хуже того, не имел Царского доверия. Подозреваемый в готовности к разъединению двух Россий, в замыслах отложиться, он видел, что его поведение сравнивают с поведением Виговского и Юрия.

Скоро получил он насчет этой поездки разрешение; Рада была созвана, Брюховецкий уговорил большую часть Генеральных Старшин и трех Полковников ударить челом Великому Государю всеми городами Малороссийскими. Собрав, как говорит наша летопись, «многочисленную себе Кальвокату из Старшин и Полковников,» Сентября первых числ Гетман выехал из Малороссии. Генеральные были: Обозный Иван Цесарский, Судья Петр Забело, Писарь Захар Шийкевич, Асаулы Демьян и Павел Константиновы; да Полковники: Киевский—Дворецкий, Нежинский—Матвей Кгвинтовка, Лубенский — Григорий Гамалея; наконец Сотники тех полков, многие козаки и мещане.

В Путивле встретил Брюховецкого Стольник Олфимов и провожал его до Москвы; в Москве, за Земляным Валом, у ворот Серпуховских, его приветствовали Ясельничий Иван Афанасьевич Желябужский и Дьяк Григорий Богданов. «Встреча и прием были для Гетмана чрезвычайные; все, что пышность и изобилие внушает при том, употреблено со избытком; а после первых приветствий, начавшиеся и повторяемые пирования изумили Гетмана и лривели его в изступление; и когда он, считая себя восхищенным в лучшее небо, чем Запорожское, вскричал: Сичь маты, а Велыкий Луг батко! То от Министерства советовано ему просить, чтобы его пожаловано было в Бояре Московские, дабы поверстаться получше Столбовым Боярами тутошними. Гетман взялся за сие прошение, как за верховное свое блаженство; и натурально ему в том не сделали ни малейшего затруднения, и тотчас пожаловали Великим Воеводою и Думным Боярином; после оженили его на Царской сроднице; а многих Полковников и Старшин также переженили на Боярских дочерях, и все шло с нарочитым успехом. Угощения притом сопровождались в полной мере щедрот, ласкательств и всех возможных избытков; но как сей пережененной Малороссии сближалось время к отъезду ее восвояси, то опять предложено Гетману Министерством, что ему не добро быти в козацкой земле без помощников от лица Царского; а понеже от милости Божией и Царской он есть Великий Воевода, то должно быть при нем и малым Воеводам, которые бы ему служили и помогали, и так уговорили Гетмана испросить у Царя малых Воевод, что тогда же и учинено с отличным успехом и великой милостию. «Так описывает пиры и переговоры Гетмана с Боярами красноречивый Архиепископ Белорусский. Эти пиры продолжались от 14 Сентября по 11 Октября, по день, в который утверждены Государем Московские статьи.

Описывая это необычайное происшествие, тогдашние летописцы обвиняют, кажется, в изменении прав и условий старого Хмельницкого Бояр и Даже мудрого Государя. Конечно, современники не могли судить безстрастно и нелицеприятно о делах, лично до них касавшихся; деятели или свидетели деяний, победители Магнатов, сподвижники Хмельницкого, грустно глядели они на изменение прадедовских обычаев и древних прав; еще не почитая себя чистыми Россиянами, они видели пазы в недавнем соединении двух одноплеменных народов под одну Державу. Из их памяти не изгладились еще власть и подвиги самостоятельного Хмельницкого, и сподвижникам старого Гетмана родина все еще казалась страною отдельною. Тогдашним писателям простительно это заблуждение, но два века прошло, как Москва слилась с Гетманщиною; уж нет ни Великороссиян, ни Малороссиян, ни Белорусцев; ныне все мы Русские, ныне Русь одна, не раздельная; одно Царство Русское — исполинское, равно и стройное, движущееся по мановению Царя единого. В наше время пристрастие постыдно было бы для историка, и упреки мудрому Отцу Петра Великого мы находим несправедливыми. Желая блага подданным, повелевая миллионами, кто из Царей предпочитал бы одну часть государства другом? Ужели несправедливо уравнять права народа новоприобретенного, с правами народа издавна верноподданного? Да и что касается до правил справедливости, до обязанностей, до взаимных отношений людей в частном быту, могут ли обыкновенные правила нравственности служить мерилом для повелителей царств. Там, где Судьба поставила человека единым властелином и судею над пространством земли, почти безграничным, над народом, почти безчисленным, на этой не измеримой высоте, в полубожеском одиночестве, Цари должны измерят время не годами, а столетиями; их удел справедливость не в отношении к одному подданному, не в отношении к дню, но в отношении к векам и поколениям, к нынешним и будущим. Так, глядя на деянья властителей, неминуемо каждый из нас оправдает поступок Царя Алексея с Украйною, скажу более: он не был бы Царем добродетельным, если б иначе поступил. Да и в этом тяжкотрудном подвиге, в слиянии двух народов, мы видим кротость Царя едва постижимую. Он действовал только ласкою, милостию. Итак заключим — Отец Петра поступил как Царь мудрый, добродетельный, Он положил конец вечным смутам, которые всегда бывают в государстве, где находится государство на отдельных законах и правах; Его благость Украйна давно уже видит на сынах своих. — Но Брюховецкий не был Царь, он был главою народа, вольно избравшего его; обязанность главная Гетманов состояла в защите народа, а не в продаже прав народных. Смелого и благородного защитника родины, Павла Полуботка, Петр объятием почтил в последние минуты жизни его; Великий просветитель народа, благодушный Император, глядел бы на Брюховецкого, как на предателя своей родины, и потомство, правдивое в приговорах, признало, что Брюховецкий злодей.

Как бы то ни было, Октября одиннадцатого утверждены были следующие Московские статьи Гетмана Брюховецкого.

Здесь Гетман клевещет на соотечественников, на народ, почтивший его верховным саном в Малороссии. Эта шатость городов Украинских всегда была делом не Малороссиян, но Польских уроженцов, добившихся булавы, каков был Виговский; она происходила от интриг людей себялюбивых, мстительных, искателей золота и власти, готовых всегда отложиться от России—каким был сам Брюховецкий, который окончил Гетманство двумя изменами: в Октябре 1665 года — Украйне, попозже—Царю. Но духовенство, шляхетство, войско и посполитство никогда не были причастны разъединению России; многие из Старшии, да и сам Брюховецкий, погибали за то только, что осмеливались предлагать козакам отложиться от Государя. К тому же народ, избравший Брюховецкого, влил ему право располагать статьями Хмельницкого, утвержденными Государем? Располагать ими самопроизвольно, без общей Рады всех чинов и всех сословий? С каким невыразимым презрением мудрый Государь и его Бояре должны были глядеть на предателя. Великая Екатерина, говорила: «любят доносы, а донощиков ненавидят.» Вероятно, таково было чувство Царя Алексея при взгляде на Брюховецкого. Тем более, что из многих добродетелей, которыми мудрый Отец Петра Великого отличался, явственнее других выявлялось необыкновенное благородство Его души и святое хранение условий и договоров с соседними Государями и с народами. Далее: