— Она поднимет крик…
— Тогда я задушу ее! — злобно прохрипел он. — Мне все равно… Я жажду мщения… Если она не досталась мне, то пусть никому не достанется, никому… Я отомщу, хотя бы на другой день меня повесили.
Даже достойный отец содрогнулся при этих словах своего достойного сына.
— Уж и сделаю ей я свадебный подарок, — злобно захихикал Семен Семенович. — Пойдем! — обратился он к отцу.
Тот молча последовал за сыном.
Когда шум их шагов утих в отдалении, Марья Петровна приподнялась с земли и встала вся бледная и дрожащая.
— И они называются людьми? — с отвращением пробормотала она. — Люди? Нет, они хуже диких зверей!.. Бедная Таня могла сделаться жертвой палачей, этих выродков человеческого рода… Господь милосердный не дал мне сна, чтобы я могла спасти дочь Егора… И я спасу ее… Этот негодяй встретит меня на своей позорной дороге…
Задумчивая, она вернулась в сторожку. Она решила не говорить ничего Егору Никифорову, чтобы не испугать его. Она сама надеялась на свои силы, чтобы уберечь молодую девушку от гнусных поползновений негодяя.
Позорный замысел против ни в чем неповинной девушки до того взволновал ее, что она совершенно забыла о второй части заговора этих двух негодяев, замысливших ограбить ее отца.
Спасти во что бы то ни стало Таню — вот единственная мысль, которая была в голове Марьи Петровны.
Она прилегла на скамью, но сон бежал от ее глаз. Всю ночь напролет она продумала, каким образом помешать совершиться гнусному преступлению.
Она не знала еще, что она этим спасет честь невесты своего сына.
«Что делать? Что делать?» — спрашивала она себя мысленно.
К утру в ее голове созрел план.
XVII
ПЕРЕОДЕВАНИЕ
Наступило утро.
Солнце радостно играло на небе. В тайге слышалось щебетание птиц и отдаленные голоса рабочих.
Марья Петровна сидела на скамье в заброшенной сторожке и думала о своем прошлом, о светлых днях своей давно минувшей молодости.
Воспоминания расстроили ее, она заплакала. Крупные слезы текли по исхудалым щекам.
Скоро увидит она своего сына, скоро упадет она к ногам своего отца! Чего ей желать более?
Взгляд ее случайно скользнул по ее разорванному платью, грубым, исцарапанным рукам и рваной обуви. Она смутилась и покраснела.
Как может она в таком виде показаться своему сыну — петербургскому инженеру.
Она удивилась сама, как могла она прожить так долго в таких лохмотьях? Как низко опустилась она — гордая девушка!
Но теперь… теперь нашла она своего сына… Проклятие снято с нее… теперь опять все будет хорошо.
Егор Никифоров, между тем, думая, что Марья Петровна спит, вылез в окно из своей каморки и пошел к саду, полукругом окаймлявшему высокий дом.
Таня из своего окна увидела его и выбежала к нему навстречу…
— Отец, милый отец, с добрым утром…
С непривычки Егор отшатнулся и осторожно произнес:
— Тссс…
— Здесь нас никто не услышит, поцелуй свою дочь… — продолжала молодая девушка, бросаясь к нему на шею.
Он покрыл ее лицо горячими поцелуями.
— Я тебя так люблю, так люблю… — шептала она. Егор Никифоров утопал в счастьи.
— Сегодня ночью я не сомкнула глаз и все думала, как благородно, как великодушно поступил ты… Как я горжусь таким отцом… О, ты увидишь, как я заставлю тебя забыть все твои страдания одной своею любовью…
— Дорогое дитя, уже в тот день, когда я узнал, что ты моя дочь, я забыл все прошлое, уже с того дня я живу дивным настоящим…
Она не дала ему договорить, снова повиснув на его шее. Он взял ее за талию, как малого ребенка, два раза приподнял на воздух и снова поставил на место.
— У меня есть до тебя дело, стрекоза! — сказал он серьезным тоном. — Я хочу попросить у тебя…
— Все, что хочешь…
— Нет ли у тебя каких-либо вещей, оставшихся от Марьи Петровны?
— Конечно, есть; все, что принадлежало ей, уложено в отдельных сундуках…
— И эти сундуки?
— В комнате крестного…
— В них есть платья и белье?..
— Все, что принадлежало бедной Марии… Там такие чудные кружева, но их и мне крестный не позволил взять, а купил новые…
— Они заперты?
— Да, но ключи у меня…
— Мне надо было бы иметь одно из платьев Марьи Петровны, самое простое, а также и остальное, чтобы одеться с головы до ног… чулки, башмаки…
Татьяна Петровна удивленно-вопросительно смотрела на своего отца.
— Я вчера встретил одну очень бедную женщину и хотел бы дать ей возможность переменить ее рубище на более приличное платье.
Молодая девушка смутилась.
— Я… я бы лучше ей дала денег из своих… — нерешительно сказала она.
— Нет, нет, денег ей не надо…
— Но, может быть, это не понравится крестному… Он так дорожит всем, что принадлежало Марии…
— Успокойся, Таня! Иннокентий Антипович не рассердится, а, напротив, будет очень доволен… Положись на меня…
— В таком случае, я отберу все необходимое и вынесу тебе сейчас же сюда в узле…
— Да, поторопись, дитя мое, я подожду тебя здесь.
— Знаю я эту бедную женщину?
— Нет, ты ее не знаешь.
— Откуда же она, не из поселка и не из половинки, из Завидова?
— Я не могу этого сказать тебе…
— Это тайна?
— Да, тайна…
— Тогда я не буду больше спрашивать… — засмеялась она.
— Не лишнее будет, если ты положишь в узел гребенку, шпильки и булавки… — сказал Егор.
— Ты возбуждаешь во мне любопытство… но если это тайна… Жди меня, я сейчас все сделаю…
Она убежала с легкостью горной козочки и через полчаса прибежала обратно с вещами, завернутыми в скатерть.
— Ты доволен? — спросила она.
— Да…
— Ты придешь полдничать?
— Нет, пока Иннокентий Антипович в отъезде, я буду есть в сторожке… Прикажи на кухне мне дать чего-нибудь…
— Я прикажу и при себе отложу тебе самых вкусных приедок…
— Ты меня избалуешь…
— Это мое право… — сказала она, смеясь, и, поцеловав его последний раз, отправилась через сад в кухню.
Егор Никифоров вернулся в сторожку и, увидев Марью Петровну, стоявшую у окна, вошел в нее.
— Вы уже встали? С добрым утром…
— С добрым утром..
— Я тут кое-что принес для вас, Марья Петровна…
— Что это такое?
— Посмотрите…
Она развязала скатерть и узнала свои вещи… Глаза ее наполнились слезами, она опустилась на скамью рядом с узлом и зарыдала.
— И об этом ты даже подумал… — воскликнула она, удерживая рыдания. — Но как ты добыл эти вещи?
— Через Таню… Я сказал ей, что они нужны для одной бедной женщины.
Она протянула ему руку и сказала сквозь слезы:
— Спасибо, большое спасибо!
— Теперь вы можете переодеться…
— О, да, да, я так рада… Это платье купил мне отец в К., незадолго до моего бегства. Я один раз только и одевала его… но мне оно так нравилось… Я была в нем на свидании с Борисом.
Она перебирала вещь за вещью и радовалась, как дитя. Егор Никифоров смотрел не нее и блаженно улыбался.
— О, теперь я могу прихорошиться для свидания с моим сыном! — воскликнула она.
— А я тем временем пойду хлопотать о нашем полднике, — сказал Егор и вышел из сторожки.
Через час Марья Петровна причесалась и оделась.
Егор Никифоров вернулся из высокого дома с полной корзиной провизии.
Когда он увидел Марью Петровну, которая выглядела моложе лет на пятнадцать, он не мог подавить крика удивления.
— Теперь я тебе более нравлюсь? — сказала она, смеясь.
— О, еще бы…
Он постелил скатерть, в которую были завернуты вещи, на стол и начал вынимать из корзины данные ему Таней «лучшие приедки».
Марья Петровна усадила его полдничать вместе с собой. Он согласился, после нескольких отказов, на ее упорные настояния.
После полдника она рассказала ему в общих чертах свою жизнь с тех пор, как она очнулась на почтовой станции и узнала, что ее ребенок увезен «навозниками» в Россию.
Почтосодержатель и его жена не могли даже толком сказать, куда именно…
