— Не думаю, о ней уже двадцать лет ни слуху, ни духу…

— Кто мой отец?

— На это я вам не отвечу сегодня… Приезжайте завтра к поселку в трех верстах от заимки Толстых. Я буду вас ждать там и расскажу то, что могу, и на что в настоящее время имею право.

— Еще один вопрос. Мою мать в гостинице Разборова посетил Гладких?

— Да.

— Значит, я его узнал действительно… У меня замечательно сохранились воспоминания моего раннего детства.

На другой день Борис Иванович чуть свет выехал из Завидова. Когда он проезжал мимо высокого дома, сердце его радостно забилось. Еще вчера, в это же время, он считал Таню потерянною для себя навсегда, а сегодня…

Надежда и даже твердная надежда снова внедрилась в его любящее сердце.

Подъезжая к поселку, Борис Иванович увидел поджидающего его нищего Ивана.

Он приказал ямщику остановиться и вышел.

— Проезжай в поселок и пристань где-нибудь на часок-другой, — сказал нищий ямщику, — но скажи у кого, чтобы тебя найти.

— У Кузьмы, дедушка, у рыжего… — отвечал ямщик.

— Хорошо, знаю.

Ямщик ударил по лошадям и поехал по улице поселка. Сабиров и нищий остались вдвоем.

— Пойдемте! — сказал нищий и повел Бориса Ивановича по напрвалению к кладбищу.

Несколько минут они шли молча.

— Призовите на память воспоминания вашего детства… Не припомните ли вы этого места? — сказал старик.

— Это кладбище… Я припоминаю… Я был тут зимой… была вьюга… — задыхаясь от волнения, шептал Сабиров, следуя за стариком.

Он взял несколько в сторону, и среди зеленой муравы Сабирову бросился в глаза большой почерневший от времени деревянный крест.

— Крест, — прошептал Борис Иванович… — Я тоже смутно помню этот крест…

Он вопросительно посмотрел на нищего, в молитвенной позе остановившегося у этого креста.

— Двадцать пять лет тому назад, невдалеке отсюда, на дороге был убит молодой человек, приезжий, ему было 23 года, он был высок и красив, как вы, и его звали, как и вас, Борис…

Сабиров схватил нищего за руку.

— Дальше, дальше… — простонал он.

— Молодой человек, поклонитесь этому кресту. Он стоит над могилой вашего отца.

Борис Иванович опустился на колени и, истово перекрестившись, сделал три земные поклона. Затем он встал и сказал:

— Я припоминаю, я припоминаю…

Он провел рукой по лбу.

— В зимнюю ночь… перед этим крестом я стоял на коленях… с моею матерью…

Глаза нищего заблестели.

— Подождите, подождите… — продолжал Сабиров. — Мать выучила меня тогда одной молитве.

Он снова упал на колени, возведя глаза к небу и несколько минут молчал, как бы припоминая, что было видно по складкам его лба.

— Боже милосердный, упокой душу отца моего в царствии Твоем, прости тому, кто меня сделал сиротою, пошли утешение тому, кто за него несет наказание, смилостився над моей матерью и охрани от бед меня, дитя несчастья…

— Это лучшее доказательство, которое только можно добыть… — тихо проговорил старик. — Теперь нет ни малейшего сомнения.

Борис Иванович продолжал стоять на коленях и повторять молитву, которой его выучила его мать двадцать лет тому назад.

— Пойдемте! — сказал нищий.

— Побудем здесь… здесь так хорошо, — заметил Сабиров, вставая с колен.

Они сели у подножия креста.

— Ты знал моего отца? — спросил Борис Иванович.

— Да.

— Хорошо?

— Нет! Я видел его только два раза. В минуту его смерти и мертвого.

Сабиров закрыл лицо руками.

— В минуту его смерти!.. И он говорил с тобой?

— Да!

— Скажи же мне, что он сказал тебе, скажи мне…

— Это было уже так давно, что я позабыл…

— Ты не забыл, такие вещи не забываются… Ты просто не хочешь сказать мне… — грустно заметил Борис Иванович.

— Может быть… Но если и так, то не просите меня говорить вам то, на что я не имею права. Поверьте, что у меня на это есть свои причины… Впоследствии вы узнаете вещи, которые мне самому теперь непонятны…

— Откуда же я могу что-нибудь узнать, когда ты, вероятно, единственный свидетель далекого прошлого, не хочешь ничего сказать мне…

— Есть шкатулка, которая принадлежала вашему отцу… Что в ней содержится, я не знаю… Может быть, в ней находятся бумаги, которые дадут вам ключ к разгадке, кто был ваш отец… Я знаю лишь одно: его звали Борис Петрович Ильяшевич.

— Где же эта шкатулка? Ты знаешь?

— Да!.. Она спрятана под развалинами одной избы.

— Далеко отсюда?

— В поселке, который мы миновали.

— И ты отдашь ее мне сейчас?..

— Нет, я привезу ее вам на днях в Завидово…

Сабиров опустил голову и задумался. Наступило молчание.

— Я хочу и боюсь сделать тебе еще один вопрос, — прервал его Борис Иванович.

— Спрашивайте… Я, быть может, смогу вам на него ответить.

— Ты хорошо знал мою мать?

— Я знал ее, когда ей было с небольшим двадцать лет… Она была очень красива… и очень добра… так добра, как барышня Татьяна Петровна.

— Похож я на нее или на отца?

— У вас ее глаза, а цвет волос отцовский — он был белокурый.

Они встали и пошли снова по направлению к поселку.

— Поговорим еще о моем отце… — начал Сабиров.

— Поговорим.

— Ты говоришь, он был нездешний?

— Да, он был приезжий, как и вы, из России.

Снова воцарилось молчание.

— Я все думаю о молитве, которой выучила меня мать и которую я припомнил на могиле моего отца… Мне не ясен весь ее смысл… «Прости тому, кто сделал меня сиротою, пошли утешение тому, кто за него несет наказание…» Что это значит? Я не понимаю.

«А я так очень понимаю!» — подумал старик, но сказал вслух:

— Может быть, вы не хорошо помните слова.

— Может быть… — повторил Сабиров. — однако, я теперь понял смысл твоих слов там, в саду, в К., год тому назад, что эта страна опасна для молодых людей, которые приходят сюда искать свою счастливую звезду… Ты, вероятно, думал тогда о моем отце?

— Разве я это говорил?

— Да.

— Не принимайте этих моих слов всерьез… Мало ли что сбрехнешь не подумав.

— Его убили… Значит, у него были здесь враги.

— У него не было врагов… Я уже говорил вам, что его здесь никто не знал…

— Но ведь не без причины же было совершено это страшное преступление?

— Я могу вам сказать только то, что я сам слышал… Убийца, говорят, ограбил свою жертву.

— И этот негодяй остался безнаказан?

— Нет, этот негодяй, как вы его называете, был на другой же день арестован, а затем судим и осужден.

— На вечную каторгу?

— Нет! К пятнадцатилетней…

— Жив он еще?

— Может быть… О нем с тех пор нет ни слуху, ни духу.

— Как его звали?

— Егор Никифоров.

— Егор Никифоров! — глухо повторил Сабиров. — Я это проклятое имя никогда не забуду…

Нищий печально улыбнулся.

— И этот разбойник жил здесь?..

— Да, здесь, в этом поселке…

Они уже подошли к поселку, и нищий остановился.

— Идите теперь прямо, и шестая изба налево будет избой рыжего Кузьмы, где остановился ваш ямщик…

Сабиров на минуту остановился.

— Был женат это негодяй?

— Да, на хорошей, доброй женщине… — со вздохом отвечал старик.

— Она жива?

— Нет, она умерла через несколько времени после ареста мужа, в родах… У нее родилась дочь…

— И эта дочь?

— Я тогда уехал отсюда в Минусинск и не знаю, что сделалось с дочерью Егора Никифорова. Прощенья просим.

Нищий удалился.

— Так на днях я жду тебя с обещанным… — сказал ему вслед Борис Иванович.

Старик на ходу оглянулся и кивнул головой в знак согласия.