— Надеюсь, в настоящие…

— Ты все еще надеешься?

— Теперь более, чем когда-либо…

— Что ты сказал? Ты так странно глядишь! Ты что-то знаешь?

Голос Толстых прерывался.

— Я завтра еду в К… — продолжая улыбаться, сказал Гладких.

— Моя дочь в К.?

— Она? Нет! Но там ее сын, Борис!

— А Мария?

— Для начала я нашел только ее сына. Довольствуйся и этим и благодари за это Бога!

— Ты прав! Боже, благодарю Тебя! Как хороши радость, надежда… Как сильно бьется мое сердце! Я как бы сразу помолодел на двадцать лет.

Гладких глядел на него и улыбался. Он не сказал ему всего — он умолчал об Егоре Никифорове и о том, что Татьяна Петровна знает все.

Вечером в тот же день Иннокентий Антипович, Егор Никифоров и Татьяна Петровна решили, что Егор Никифоров будет некоторое время продолжать играть роль нищего и поселится в старой сторожке за садом, в которой с тех пор, как прииск отошел в глубь тайги, не жил никто.

В этой сторожке он будет все же ближе к своей дочери во время отъезда Гладких в К.

На другой день утром Иннокентий Антипович сел в тарантас, который должен был отвезти его в К.

— Приезжай скорее, — крикнул ему из окна Петр Иннокентьевич, — и привези мне моего сына…

Этот внезапный отъезд Гладких и эти странные слова Петра Иннокентьевича не миновали ушей и языков прислуги, горячо обсуждавших это обстоятельство. Особенно волновалась прачка Софья. Она была из поселянок и слыла между прислугой за ученую. На самом деле она была грамотна и даже начитанна. Наружностью, впрочем, она похвастать не могла, хотя, как все дурнушки, считала себя красавицей и прихорашивалась по целым часам перед зеркалом.

Красно-рыжая, с приплюснутым носом и тонкими губами, с бельмом на глазу и с множеством веснушек и глубоких рябинок на лице, толстая и неуклюжая, — она имела прямо отталкивающий вид.

Это не помешало, однако, Семену Семеновичу уверять ее в своей любви и сделать преданной шпионкой в доме своего двоюродного дяди.

Он в ней приобрел любовницу-рабу, готовую на все для своего властелина.

Наступила ночь. Миллиарды звезд зажглись на темно-синем небосклоне. Воздух был пропитан ароматом сосны и свежестью, несшейся с быстроводного Енисея.

Луна освещала чудный ландшафт.

В высоком доме все спало. Один Егор Никифоров ходил дозором около сада.

Ему не спалось от счастья. Он нашел свое сокровище — свою дочь, которая сегодня ласкала его как отца. Он охранял ее покой. Он боялся за нее. Близость родственников Толстых тревожила его.

Бессонная ночь приводит с собой воспоминания. Он вспомнил — ему даже показалось странным, что первый год он забыл это — что сегодняшняя ночь, годовщина убийства, совершенного почти четверть века тому назад.

Он недавно слышал от прислуги высокого дома, что на месте, где совершено убийство, нечисто, что там ходит привидение, в образе высокой черной женщины с распущенными волосами… Многие из слуг и рабочих высокого дома клялись и божились, что видели его собственными глазами.

Егор Никифоров вспомнил о высокой женщине, которая предупредила его и Сабирова о несчастьи с Гладких, и тоже, как рассказывали и другие, исчезла без следа, как бы провалилась сквозь землю.

Не эту ли женщину принимают за привидение?

Было уже за полночь. Движимый какой-то неведомой силой, Егор Никифоров пошел к дороге, к тому месту, где четверть века тому назад, вел беседу с умирающим Ильяшевичем. Здесь он лег на траву и задумался. Все прошедшее мелькало в его уме, как в калейдоскопе. Его глаза были опущены вниз. Вдруг длинная тень легла на зеленой траве, ярко освещенной луной. Он быстро поднял голову и в двух шагах от себя увидал высокую, темную фигуру женщины.

«Это она, эта та самая, которая звала нас на помощь Гладких!» — мелькнуло в его уме.

Сердце его сильно билось. На лбу его выступил пот.

Женщина прошла мимо него. Ее растрепанные черные волосы развевались по ветру. Она то и дело поднимала руки кверху и глухо стонала.

Егор Никифоров дал ей пройти и пошел следом за ней. Она шла быстро, по направлению к поселку.

Миновав поворот в него, она пошла по дороге, ведущей мимо кладбища, на котором высился большой крест над могилой покойного Ильяшевича.

Егора Никифорова осенила внезапная мысль: «Боже, неужели это она? О, если бы это была она…»

Как бы в подтверждение этих слов, привидение остановилось у креста и опустилось на колени. Глухие стоны и рыдания раздались в ночной тишине. Несчастная женщина упала на могилу и ломала себе руки.

Он более не сомневался. Эта женщина, голос которой так поразил его тогда, при встрече в лесу, знакомыми нотами, которая каждую ночь странствует около высокого дома и которую люди принимают за привидение, была… Мария Толстых.

Он подошел к ней совсем близко. Она лежала ничком у подножия креста, обняв его руками.

— О, когда же я засну таким же, как и ты, сном непробудным! Здесь, здесь хотела бы я умереть, на твоей могиле… Милосердный Господь исполнит мое моление… О, умереть, умереть… Ад, ад!.. Я испытала его здесь, на земле, я его больше не боюсь… Я хочу умереть… скорей… скорей… Сейчас… сегодня… Чего мне ждать… на что надеяться… Я проклята… проклята… Река близка… в реку… в родной Енисей… — бессвязно бормотала она.

Егор Никифоров не проронил ни одного слова. С последними словами она вскочила и бросилась в сторону, к реке. Егор Никифоров поспешил за ней, задыхаясь на бегу. Он успел ухватить ее сзади почти у самой воды.

— Что вы хотите делать? — воскликнул он. Она дико вскрикнула и оглянулась.

— Кто ты такой? Оставь меня!.. Она вся дрожала.

— Остановитесь и выслушайте меня… Все ваши печали окончились… Поверьте мне, что Бог сжалился над вами и вы еще можете быть счастливы… — сказал ей Егор Никифоров.

— Ложь, ложь! — дико захохотала она.

— Я клянусь вам, что говорю правду…

— Но кто же ты такой?

— Я один из лучших старых друзей Марьи Петровны Толстых.

Она отшатнулась от него.

— Замолчи, замолчи… Марии Толстых более не существует… Она проклята, слышишь ли, проклята…

— Марья Петровна, если вы захотите, то ваш отец завтра же откроет вам свои горячие объятия. Несчастный! Только надежда вас увидеть, одна эта надежда привязывает его к жизни…

Она посмотрела на него безумными глазами, видимо, не понимая его, и затем сказала:

— Ты не назвал мне себя по имени.

— Марья Петровна, вы когда-то были милостивы ко мне… Конечно, вам трудно узнать меня, когда ни ваш батюшка, ни Иннокентий Антипович не узнали меня… Я страдал, боролся, но не отчаивался. Тот, на могиле которого вы были сейчас, умер на моих руках, произнося с любовью ваше имя. Пятнадцать лет я ради вашего отца пробыл на каторге…

В ее глаза вернулось сознание.

— Егор Никифоров, это ты… муж Арины?.. — сказала она дрожащим голосом.

— Да, это я, но я изменил теперь мое имя, меня зовут Иван-нищий…

— Иван! — пробормотала она, опустив голову.

Они шли снова по направлению к большому кресту и достигли его.

Она вдруг остановилась.

— Три жертвы теперь на этом месте, три жертвы Петра Толстых — одна мертвая и две живых…

— Мы должны, барышня, позабыть все прошлое и думать только о будущем.

Она покачала головой.

— У тебя дочь, Егор Никифоров, прелестная девушка, я два раза видела ее… Ты можешь говорить о будущем, а я…

— У вас есть сын…

— Я не знаю, где он… — простонала она.

— Вас нашли с сыном на томском тракте проезжие, вы были близки к смерти, когда вас привезли на почтовую станцию, и проезжие взяли с собой вашего сына…

— Почему это ты знаешь? — удивленно воскликнула она.

— Но ведь это так!

— Да, да, проклятые «навозники» увезли моего сына…

— Не браните их, они воспитали вашего сына и любили его, как родного…

— Егор, мой сын жив еще?.. — схватила она его за руку.

— Да.