К постаменту вздыбленного бронзового жеребца был прислонен большой фанерный щит афиши. Поглядеть сбоку – казалось, жеребец берет препятствие. На щите крупными буквами алело: «Встреча». Ниже шли буквы помельче: «читательского актива с автором романов «Светлый путь» и «Янтарные закрома» писателем…» – и опять крупно, еще крупнее, чем «встреча»: «…М. К. Дуболазовым». Заканчивалась афиша извещением, что вход свободный, приглашаются все читатели и желающие.

Не поглядеть на такое весьма редкое в районной жизни событие, к которому заведующая библиотекой Ангелина Тимофеева с волнением, радостью и гордостью готовилась почти полгода, ради которого ею было закуплено по тридцать пять экземпляров каждого романа, чтобы с ними могли познакомиться как можно больше читателей, для которого ею любовно и старательно была устроена витрина с портретом М. К. Дуболазова, с описанием его жизненного и творческого пути, со всеми изданиями его книг и печатными отзывами на его произведения, – не поглядеть на такое событие было просто невозможно. Костя подкатил к библиотеке и заглушил мотоцикл.

Из кучки мужчин, куривших и балагуривших возле дверей в ожидании начала, к Косте приблизился парень в белой рубашке – Петька Кузнецов, зав Садовским клубом, уже вторую неделю находившийся в райцентре на кустовом семинаре клубных работников.

– Привет! – сунул он Косте твердую жаркую руку и так сжал Костины пальцы, что они даже хрустнули. – Ну как – бегает? – похлопал он ладонью по мотоциклетному рулю, и, не делая паузы, так, будто он специально поджидал здесь Костю, с горячим напором, без которого он не обходился ни в чем, быстро заговорил: – Может, все-таки продашь? Деньги прямо сейчас отдам, я тут за отпуск получил, – вот, полторы сотни в кармане, бери, а? Хорошие деньги, больше никто не даст…

– И не надоело тебе? – спросил Костя, слезая с седла. При каждой встрече Кузнецов неизменно начинал торговать у него мотоцикл. – Давно бы уже в магазине купил…

– А цена? Где я пять сотен-то возьму?

– Зато новый будет, с иголочки, ни забот, ни хлопот. А я на своем, знаешь, сколько накрутил? Амортизаторы стучат, крылья потрескались, варить надо…

– Амортизаторы сменить – десятка. Крылья мне ребята в мастерской за поллитровку заварят, кольца я сам сменю. Покрашу – будет он у меня новей нового. Ну, продашь?

– А мне как? Пешком ходить?

– Другой себе купишь! – горячо сказал Кузнецов и нажал на включатель света. На миг от фары прянул луч, осветив стоявших у входа людей, какую-то парочку – девушку в розовом платье и верзилу-парня, которые, пользуясь темнотой, целовались тут же, под стеной здания, в пяти шагах от толпы. Мотоцикл, его рукоятки, рычажки, включатели и переключатели влекли, притягивали Кузнецова с магнетической силой. Он даже стоять просто возле мотоцикла не мог – всегда тянулся что-нибудь потрогать, нажать, пощупать, покрутить рукоятку газа. – В городе любую марку достать можно… Добавишь – «Яву» возьмешь, на триста пятьдесят кубиков… Хороша машина! Идет беззвучно, как по воздуху!

– Это ты умно придумал, – сказал Костя одобрительно. – «Яву»! Только мне добавлять не из чего!

– Слушай, у тебя же дядя полковник. Попросишь – неужели ж не даст? Родному-то племяннику!

Разговоры у дверей прекратились, люди поспешно затаптывали окурки, теснясь, входили в читальный зал. Встреча с М. К. Дуболазовым начиналась.

Просторный, вместительный зал был набит до отказа. Хотя Костя довольно бесцеремонно нажимал на соседей, он после десятиминутных усилий смог кое-как втиснуться только за порог. Нечего было и думать отыскать свободный стул: все места были заняты. Девчата-школьницы, студенты и студентки местного сельхозтехникума сидели на одном стуле по двое; те, кому не хватило места, стояли шпалерами вдоль стен, и даже не в одни, а в два-три ряда.

В противоположном конце зала на возвышении стоял накрытый зеленым сукном стол. За ним, справа, сидела взволнованная, с красными пятнами на припудренном лице, в белой, тщательнейшим образом отутюженной кофточке и, несмотря на седины и морщины у глаз, выглядевшая от возбуждения совсем моложаво, чуть ли даже не юно – заведующая библиотекой Ангелина Тимофевна. За левым краем стола помещалась как представительница читательского актива Мария Федоровна Щетинина, жена Максима Петровича, гордая доставшейся ей честью, тоже принаряженная, тоже приятно взволнованная и тоже омоложенная этим своим волнением. На ней было шерстяное платье цвета «электрик», надевавшееся ею только в сугубо торжественных случаях, украшенное кружевным воротничком и большой белой костяной брошью, изображавшей голубя мира.

А между ними, скромно сложив под столом на коленях руки, в скромной, не чванной позе, в скромном черном костюме, белой сорочке и узеньком, скромном, неразборчивого цвета галстуке, помещался герой всего этого события – писатель М. К. Дуболазов, крепкий и бодрый мужчина лет шестидесяти, с седоватым горьковским ежиком над выпуклым шишкастым лбом. У него был крупный, некрасивый, небрежно вылепленный природою нос, под которым темнела короткая щеточка подкрашенных седоватых усов, и выдвинутый вперед широкий, массивный подбородок, свидетельствующий, если верить физиогномике, о незаурядном упорстве характера.

Дуболазов смотрел в зал доброжелательно, даже с какой-то отеческой ласковостью, вызываемой, видимо, тем, что большинство присутствующих были весьма молодого возраста и годились ему в сыновья, дочери и даже внуки. Еще в его удлиненном, тщательно выбритом, с легким глянцем от одеколона и ароматического крема лице, притененном клокастыми, в проседи, намеренно не подстригаемыми (чтоб быть толстовскими) бровями, присутствовало спокойное достоинство человека, привычного к обращенному на него интересу, к тому, что он на виду у множества глаз, что его рассматривают, что даже самое его малейшее движение, жест, смена выражений не ускользают от аудитории. Это спокойное достоинство могло бы показаться самоуверенностью и оставить у людей невыгодное впечатление, но оно тонко уравновешивалось еще и как бы некой смущенностью Дуболазова, смущенностью, которой он как бы самоуничижительно говорил собравшимся: «Ну, что вы, зачем, к чему такой восторженный интерес, такое разглядывание, такое внимание… Ведь я же простой, обыкновенный человек, как все вы, ничем особо не знаменитый. Ну, пишу книги, награжден в день шестидесятилетия грамотой… фамилия моя в справочнике Союза писателей…»

Сидя на виду у зала, скромный, спокойный, доброжелательный к присутствующим и сам ждущий от них добра, как бы слегка уставший от своих писательских трудов (всем известно, какого напряжения, каких усилий они требуют), Дуболазов был в своей стихии.

Встречи с читателями «глубинок» давали Макару Ксенофонтовичу Дуболазову не только необходимое удовлетворение авторского чувства, но и приносили практическую пользу огромной для него ценности. Выступая с заключительным словом перед читателями, Дуболазов всегда растроганно благодарил всех за высказанные замечания, за помощь, которую ему оказали его дорогие читатели своим живым участием, своей дружеской, но взыскательной критикой. Читатели принимали благодарность автора тоже удовлетворенно и даже с немалой гордостью: помогли писателю! В такой сложной и трудной работе!

Но критика была лишь половиною того, что извлекал Дуболазов из общения с читателями. Более важным для него было другое: документация. Протоколы о состоявшихся обсуждениях, письменные отзывы. Он тщательно их собирал, накапливал, рассортировывал, охотно вел переписку с читателями, чтобы получить новые отзывы, новые письма с признаниями ценности и нужности его книг и с указаниями на то, что, на взгляд читателя, надо было бы исправить, доработать…

В благоприятный момент, набив подобранными в соответствующем порядке протоколами и читательскими письмами портфель, Дуболазов приходил к начальству, направляющему работу книжного издательства, высыпал принесенный ворох бумажек перед начальственным лицом на стол и начинал показывать: «Видите? Со всех концов области, страны… Вот даже с Курил какой-то старшина-сверхсрочник написал… Пишет, как открыл, так уже не мог оторваться… А это (Дуболазов называл трехзначную цифру) – приглашения приехать, встретиться с читателями… Надо бы переиздать. Очень много ценных замечаний… Видно, что читатель книгу в основе принял, но хочет иметь в улучшенном, более совершенном виде. Я все советы учел, роман переработал… Много новых страниц… Теперь все на месте. Полгода труда. Повысил идейное звучание, заострил политическую направленность в свете последних решений…»