Под впечатлением от открытия я пошла в бар, где несколько часов кряду накачивалась спиртным, болтая с одним завсегдатаем и барменшей. Изложила им свою паранойяльную теорию о фармацевтах, заразивших Африку чумой. Эмилия, барменша, расхохоталась; Пракаш, завсегдатай, погрустнел. Однако оба согласились, что в принципе такое возможно, но только возможно.

И мы выпили вместе.

А после попойки и бесконечной череды тупых анекдотов Эмилия с Пракашем вслух со мной согласились. Все знали, что я права. Зараженные точно знали, но не жаловались — их не стали бы слушать.

Африка умирала. В день сотни тысяч детей теряли кожу, девяносто процентов из них погибали, остальные до конца жизни оставались прикованными к больничной койке. Вакцина продавалась, но стоила безумно дорого. Вскоре Африка потеряла поколение детей, став континентом стариков, которые вкалывали на трех, четырех, а то и пяти работах, чтобы только заработать на лекарство и облегчить мучения своих умирающих чад.

Слухи о происходящем расползались; но главным образом подпольно, люди от них делались убежденными циниками. Отчаяние, алкоголизм, наркомания стали статус-кво африканцев.

Однако же никто не воспылал ненавистью к американским корпорациям, никто не пожелал вмешаться в происходящее. Африка безропотно подалась навстречу судьбе, принимая жизнь, словно кару, ниспосланную гневливым Богом.

Моя знакомая африканская девочка умерла в агонии, ослепленная болью, так и не узнав, какое это счастье — прожить жизнь. Ее лишили радости, веселья, любви, детей — всего.

В гневе я вернулась домой, выместила злобу на няньках Питера. Опустошенная, упала на кровать рядом с сыном. Уснуть не удавалось, я заплакала, и от этого Питер проснулся, начал кричать. Я дала ему грудь, потом другую, но обе давно уже высохли. Питер продолжал плакать. Прибежала кормилица и нежно взяла его на руки.

На следующее утро, причесываясь перед зеркалом, я заметила, что у меня выпадают волосы — целыми прядями. Распухшее лицо горело. Стоило поморщиться, как лоб зазудел. Я слегка коснулась его, и от лица отвалился шмат кожи. Открылись вены, мышцы. Глаза будто вылезли из орбит.

Пока кожа не слезла с рук, я вызвала «скорую». Она приехала через два часа. И мне помогли забраться в салон; кожу пальцев я оставила на ручке двери. В горло мне ввели трубку; казалось, будто язык вот-вот отвалится.

Дорога была ужасная: выбоины, кочки… Я задыхалась, решила, что за мной пришла смерть, которую однажды удалось обмануть. Думала, иссяк мой запас везения, наступила пора платить по счетам в ужасной агонии.

В больнице меня поместили в кислородную палатку. Кожа почти вся слезла, осталось немного на спине да на внутренней стороне плеч и предплечий. Доктора смотрели на меня в ужасе и уходили, еле слышно бормоча что-то себе под нос.

Тогда я поняла, в чем дело: до меня добрались. Корпорация провела программный контроль посетителей своих сайтов и пометила мой ай-пи как источник угрозы. А после, недолго думая, решила заразить меня биотоксином.

Я умирала от ИП-чумы вопреки природе этой болезни. Она ведь действовала избирательно — только на темнокожих детей в возрасте от восьми до восемнадцати лет. Но эта мутантная версия африканского бича готовилась отправить меня на тот свет — быстро и очень мучительно.

Как болезнь попала в мой организм?

Может, в меня выстрелили отравленной стрелкой из духовой трубки где-нибудь на улице? А может, носитель инфекции подбросили ко мне в кондиционер дома? Я все думала и переживала, а доктора тем временем взялись за работу. Они ждали, что я умру от полной и необратимой остановки сердца — из-за гигантского кровяного давления. Так обычно и погибали жертвы ИП-чумы.

Но мое новое сердце работало как часы. Я дожила до утра, и врачи решили, что уж инфекции-то меня точно добьют. Кислородную палатку ставила на редкость неряшливая медсестра.

Но я победила.

К тому времени с меня слез последний кусок кожи. Малейшее движение воздуха отзывалось дикой болью, будто по телу скребли наждачной бумагой. Тогда я глубоко погрузилась в себя, разбудив резервы гнева и решительности. К концу недели перенесла пневмонию и туберкулез. Печень отказала, и я заставила врачей пересадить мне новую. Все думали, что операция не удастся, но я справилась — умерла на минуту клинической смертью, а потом сердце ожило и взяло прежний ритм.

Так, медленно, вопреки всем ожиданиям, я спаслась.

Прошла еще неделя. Больше побочных эффектов не обнаружилось, и врачи признали, что случилось чудо.

Взамен утраченной кожи мне на тело нанесли прозрачное напыление.

Встав на ноги, я с фанатичным упорством начала заниматься тай-цзы. Хотела сохранить гибкость и прочистить суставы. Представьте себе этот ужас: оживший труп совершает медленные, плавные движения, проникаясь духом дзэн и гармонии.

Меня пришла навестить моя команда — ребята в ужасе попятились, но я подозвала их жестом и скрипучим голос отдала распоряжения.

Через несколько дней ребята установили мне в палате компьютер с голосовым управлением, и я продолжила спасать Африку, одновременно разыскивая в Гугле информацию о своих убийцах, вынашивая план мести.

Через две недели я выписалась и, надев комбинезон и пеструю карнавальную маску, вернулась в офис. От изумления мои люди словно бы онемели. Тогда я поставила на стол пакет пончиков и забурчала: мол, что за фиговый сериал сейчас крутят по больничному телевидению («Собачья жизнь на Марсе», о роботе-псе, рыскающем на развалинах марсианских цивилизаций).

И тогда же начал претворяться в жизнь план отмщения: я составила графики, схемы, исписав под это дело двадцать страниц. Чтобы исполнить задуманное, требовались потрясающие точность и храбрость.

Поздно ночью, вооружившись исключительно компьютером и модемом, а заодно — адским воображением, подкрепившись хорошенько пиццей и картофелем-фри, я объявила войну всему военно-фармацевтическому комплексу США. Перво-наперво пробила личный е-мейл президента и послала ему сообщение примерно такого содержания: я изобрела вирус, способный повысить уровень человеческого интеллекта на пять процентов. Пригрозила заразить им почву по всей Америке, если мне не заплатят миллиард долларов наличными. В качестве доказательства я предъявила вполне себе убедительные результаты исследований, предложив выслать пробник.

Естественно, подписывать письмо своим именем я не стала; если бы его отследили — а его отследили бы, — оно бы вывело не на мой компьютер, а на рабочую станцию нобелевского лауреата академика Джона А. Фоули из университета города Мичиган.

ФБР быстро выяснило, что письмо — надувательство. Перед Фоули извинились, освободив его от ответственности за пустые и совершенно бредовые угрозы. А загадочный шантажист так и остался в досье федералов загадочным шантажистом.

Однако ФБР так просто не оставляет ни один случай угрозы на государственном уровне. Фоули поставили на учет; жизнь и деятельность академика изучили под микроскопом. Составленное досье я прочла (а то! у нас в Йоханнесбурге была одна фирмочка — написала для обхода файерволлов конфетку-программу, которая без труда хакнула для меня базу данных ФБР). Оказалось, Фоули состоял в близких деловых отношениях с группой предпринимателей, называвших себя луддитами. Они специализировались на инвестиционных портфелях низкотехнологичных компаний и имели длинный список банковских махинаций. От луддитов Фоули получал шестизначные суммы в качестве платы (и получал он их довольно продолжительное время). Он продал луддитам свою научную объективность.

Фоули также выступал главным научным консультантом корпорации «Мечты о будущем» (потому-то я на него и вышла). Но наука, естественно, была только предлогом для занятий большим бизнесом.

Используя данные ФБР, я составила список директоров-луддитов и корпорации «Мечты о будущем». Разослала им письма, сообщив, будто у них у всех рак, который медленно, но верно лишает их индивидуальных черт характера; первые симптомы болезни я назвала такие: депрессия, бессонница, чесотка.