Джон — коренной южноафриканец — поражал способностью выстреливать слова с пулеметной скоростью. Понять его бывало трудно, но послушать стоило. Мне нравилось чувство юмора Джона (он всегда смеялся над моими шутками). Его родители погибли в Найроби: их автобус захватили террористы.

Майкл (темнокожий уроженец Лондона) и Хуэй (китаянка из Нью-Йорка) занимались аналитикой. Быстро говорили, быстро соображали; мозги у них рассекали как мясорубки. Он — широкоплечий и крепкий, она — забавная, смешливая и способная разбить мужчине сердце одним взглядом; оба — чувственные и по уши влюбленные друг в друга. Но Хуэй сама все испортила, переспав с журналистом из местной газетенки и расписав затем Майклу адюльтер во всех деталях и красках. Зачем она это сделала? Не знаю. Может, боялась быть счастливой? Легко ведь могла сохранить измену в секрете. Как бы там ни было, они с Майклом разошлись, однако совместную работу не бросили.

Эх, что за команда у меня была!

Я горжусь собственным стилем руководства. Авторитет мой вселял одновременно и ужас, и вдохновение, однако я втайне питала к «своим» людям любовь. А как же иначе, ведь они были для меня всем! Внешне я оставалась начальницей в чистом виде — попробуй-ка пофлиртуй! — трудоголиком в практичных туфлях. Иногда ребята пытались гадать, как у меня в молодости обстояли дела с личной жизнью, и приходили к выводу, что не очень. Мне не составляло труда подслушать эти сплетни (с усиленным-то слухом!); про себя я смеялась. Знали б они правду…

Нашей работой было координировать действия по устранению последствий политического и экономического хаоса в

Африке, длившегося десятилетиями. Мы проводили в жизнь исследовательские проекты, финансировали ирригационные схемы, превращали пустыни в фермы, а упадочные хозяйства — в четко налаженные механизмы по зарабатыванию денег. В общем, спасали весь континент.

Африка была и остается для меня величайшим из материков. Она — рай. Ее первозданность, естественность, животные, люди — все это словно бы возвращает меня к началу времен. Сердце мое с Африкой и всем, что она олицетворяет.

Помню, как однажды отправилась на сафари (мне тогда уже было под сотню). Солнце пекло, и все тело у меня зудело от возбуждения. Со мной поехала группа американцев; гидом выступил отставной офицер, белый кениец с квадратной челюстью. Смысл охоты был в том, чтобы нащелкать, то есть нафотографировать как можно больше львов, леопардов, гепардов. Эта дешевая забава — Большая фотоохота — обернулась для меня кошмаром. Америкосы ныли, выли, взывая к божьей справедливости и снисхождению к истинно белым, заливались кока-колой вместо воды.

Мне это жутко надоело. Я пошла побродить в окрестностях стоянки и наткнулась на водопой. Увидела антилопу-импалу — животное даже не думало убегать. Я стада приближаться. Вот я уже могла разглядеть сосудистую сеточку на глазах. Наконец подошла вплотную, ощутила запах шерсти, опустилась рядом на колени и стала пить воду из источника вместе с импалой.

— Ах ты дура!!! — проорал у мня за спиной гид, и импала бросилась прочь. Я поднялась на ноги, а гид тем временем крыл меня таким отборным матом, что вогнал бы в краску даже портового грузчика. Ничего не сказав ему, я вернулась к джипу. Какими-то из эпитетов меня наградили заслуженно, но прочие были просто выражением злобы, снобизма, сексизма и, наконец, просто грубости. Кулаки так и чесались, однако я сдерживалась. Меня тогда еще не отпустило впечатление от встречи с импалой.

Вернувшись домой, я подала в суд на турагентство и лично на гида — за сексуальные домогательства. В итоге мне возместили стоимость поездки. К материалам дела, естественно, приобщили запись оскорблений — было забавно прослушать их вновь, но уже в зале суда. Победа не доставила удовольствия. Мне больше нравилось вспоминать, заново переживая, тот момент умиротворения, когда я пила воду из одного источника с антилопой.

С тех пор прошло много лет, но мое сердце по-прежнему принадлежало Африке, ставшей мне вторым домом. Вдобавок я не могла сидеть без дела, мне требовалось совершить какой-нибудь подвиг. В Палестине к тому времени воцарился мир; Ирак стал оплотом капитализма; Северная Ирландия невероятно прославилась правительством — коалицией католиков, протестантов и мусульман. Кроме Африки, настоящему идеалисту — вроде меня — и развернуться-то было негде!

Свою цель я преследовала безжалостно, настойчиво, вероломно, не брезгуя шантажом, взятками и враньем. Кого-то удавалось пристыдить, так что мне уже не могли отказать в помощи. В конце концов, опытный психолог без труда убедит власти предержащие, будто его личный успех — в их же интересах.

На долгие годы меня захватило ощущение, что мы творим нечто волшебное. Я искренне верила, будто мы меняем мир к лучшему.

Но вскоре открылась правда — оказывается, мы трудились напрасно. Наши «новые сообщества» были всего-навсего разрекламированными лагерями для беженцев, а сами африканцы впали в зависимость от белого Запада. Из-за коррупции, растлившей членов организации — всех, от низов до верхушки, — рушились тщательно продуманные гигантские схемы. Эпидемия СПИДа продолжала выкашивать население Африки. Когда же СПИД научились лечить, на смену ему пришел инфекционный остеопороз, а вслед за ним — иммуноподавляющая чума, страшней которой болезни не знали.

У меня опустились руки. Африка — обреченный континент, проклятый Богом, такое во мне крепло убеждение.

Но я не я была бы, если бы не решила докопаться до сути. Отчего в Африке дела шли так плохо? Почему прогрессировала коррупция? И почему люди там мерли как мухи, ведь они здоровее, чем где бы то ни было?! Странно, но иммуноподавляющая чума убивала только темнокожих африканцев моложе восемнадцати. Как такое могло быть?

Я стала копать еще глубже. Читала газеты, романы, слушала популярную музыку, радио. Когда моя команда заканчивала работу и напивалась, я донимала вопросами их. Начались мои собственные походы по барам — я флиртовала с мужчинами, расспрашивала их о политике. Они распускали руки, и пару раз я даже оказалась в щекотливом положении. Но нащупать некую систему мне удалось.

Я стала посещать больных чумой в больницах. Познакомилась с девочкой четырнадцати лет по имени Энни. Кожа слезала с нее кусками — именно так убивала чума, вызывая у кожи аллергическую реакцию на саму плоть. Я пела Энни колыбельные, рассказывала сказки на ее родном диалекте. Потом заснула, а проснувшись, обомлела от ужаса: по лицу девочки ползала жирная муха, топча грязными лапками оголенные вены и сухожилия.

Отогнать паразита я не решилась, чтобы не причинить боль ребенку. Но когда муха сползла на подушку, прихлопнула гадину.

Двенадцать часов я провела у постели умирающей Энни, а когда душа девочки отошла в мир иной, благословила ее и подумала: творится нечто противоестественное.

Я взяла на анализ кровь Энни. Изучила результаты, а потом еще долго рылась в Интернете, пока не докопалась до истины.

ИП-чума вовсе не была натуральной. Ее вывели в лаборатории и запатентовали. Мне удалось хакнуть целую директорию патентного бюро США, где под невинным заголовком «Инфекции нового тысячелетия» нашлась информация по зарегистрированным изобретениям в области генетики, а среди них — по ИП-чуме и другим видам биологического оружия, способного уничтожить жизнь на Земле.

Патенты были выданы многим компаниям, которые оказались сателлитами одной большой американской биохимической корпорации «Мечты о будущем».

Выяснилось, что эта самая корпорация — единственный производитель лекарства от ИП-чумы. Девочка, вывшая от боли, лежала под капельницей, вливающей ей в вены морфин и усилитель иммунитета, произведенный «Мечтами о будущем». И мы, оказывается, тратили деньги, собранные с таким трудом, на лекарство, созданное фирмой, которая сама же и породила болезнь.

Что это? — думала я. Совпадение? Или же все шло по плану? Американская корпорация заражает целый континент, чтобы затем нагреть руки на продаже противоядия. Отравить пациента и взять с него деньги за такси, на котором он приехал в больницу…