«Шестидесятый раз снег прело мною тает...» Шестидесятый раз снег прело мною тает, И тихо льет тепло с лазурной вышины, И, если память мне вконец не изменяет, Я в детстве раза три не замечал весны, — Не замечал того, как мне дышалось чудно, Как мчались журавли и как цвела сирень Десятки лет прошли; их сосчитать нетрудно, Когда бы сосчитать не возбраняла лень! Не велико число! Но собранный годами Скарб жизни так велик, так много груза в нем, Что, если бы грузить – пришлось бы кораблями Водою отправлять, а не иным путем... Противоречия красот и безобразий, Громадный хлам скорбей, сомнений и обид, Воспоминания о прелестях Аспазий, Труды Сизифовы и муки Данаид, Мученья Тантала, обманы сына, брата, Порывы глупостей, подряд или вразброд; Б одних я шествовал на подвиг Герострата, В других примером мне являлся Дон-Кихот... Шестидесятый раз снег предо мною тает... Лазурна высь небес, в полях ручьи журчат... Как много жизнь людей всего, всего вмещает, И что же за число в две цифры – шестьдесят!.. «Вот она, великая трясина...» Вот она, великая трясина! Ходу нет ни в лодке, ни пешком. Обмотала наши весла тина, — Зацепиться не за что багром... В тростнике и мглисто, и туманно. Солнца лик и светел, и высок, — Отражен трясиною обманно, Будто он на дно трясины лег. Нет в ней дна. Лежат в листах нимфеи, Островки, луга болотных трав; Вот по ним пройтись бы! Только феи Ходят здесь, травинок не помяв... Всюду утки, дупеля, бекасы! Бьешь по утке... взял... нельзя достать; Мир лягушек громко точит лясы, Словно дразнит: «Для чего ж стрелять?» Вы, кликуши, вещие лягушки, Подождите: вот придет пора, — По болотам мы начнем осушки, Проберем трясину до нутра. И тогда... Ой, братцы, осторожней! Не качайтесь... Лодку кувырнем! И лягушки раньше нас потопят, Чем мы их подсушивать начнем... «Если б всё, что упадает...» Если б всё, что упадает Серебра с луны, Всё, что золота роняет Солнце с вышины — Ей снести... Она б сказала: «Милый мой пиит, Ты того мне дай металла, Что в земле лежит!» «Из моих печалей скромных...»
Из моих печалей скромных, Не пышны, не высоки, Вы, непрошены, растете, Песен пестрые цветки. Ты в спокойную минуту На любой взгляни цветок... Посмотри – в нем много правды! Он без слез взрасти не мог. В этой песне – час страданий, В этой – долгой ночи страх, В этих – месяцы и годы... Все откликнулось в стихах! Горе сердца – дар небесный, И цветы его пышней И куда, куда душистей Всех цветов оранжерей. «Воды немного, несколько солей...» Воды немного, несколько солей, Снабженных слабою, животной теплотою, Зовется издавна и попросту слезою... Но разве в том определенье ей? А тихий вздох людской? То – груди содроганье, Освобожденье углекислоты?!. Определения, мутящие сознанье И полные обидной пустоты! «Я помню, помню прошлый год...» Я помню, помню прошлый год! Чуть вечер спустится, бывало, Свирель чудесная звучала, Закат пылавший провожала, Встречала розовый восход. Короткой ночи текст любовный Ей вдохновением служил; Он так ласкал, он так пленил, Он так мне близок, близок был — Совсем простой, немногословный. Свирель замолкшая, где ты? Где ты, певец мой безымянный, Быть может, неба гость желанный, Печальный здесь, а там избранный Жилец небесной высоты? Тебе не надобно свирели! И что тебе, счастливец, в ней, Когда, вне зорь и вне ночей, Ты понял смысл иных речей И мировые слышишь трели... «Во сне мучительном я долго так бродил...» Во сне мучительном я долго так бродил, Кого-то я искал, чего-то добивался; Я переплыл моря, пустыни посетил, В скалах карабкался, на торжищах скитался... И стал пред дверью я открытою... За ней Какой-то мягкий свет струился издалека; От створов падали столбы больших теней; Ступени вверх вели, и, кажется, высоко! Но что за дверью там, вперед как ни смотри — Не видишь... А за мной – земного мира тени... Мне голос слышался... Он говорил: «Умри! И можешь ты тогда подняться на ступени!..» И смело я пошел... И начал замирать... Ослепли, чуть вошел я в полный свет, зеницы, Я иначе прозрел... Как? Рад бы передать, Но нет пригодных струн и нет такой цевницы!.. |
