«Полдень декабрьский! Природа застыла...» Полдень декабрьский! Природа застыла; Грузного неба тяжелую высь Будто надолго свинец и чернила Всюду окрасить любовно взялись. Смутные мысли бегут и вещают: . Там, с поднебесной, другой стороны Светлые краски теперь проступают; Тучи обласканы, жизни полны. Грустно тебе! Тяжело непомерно, Душу твою мраком дня нагнело... Слушай, очнись! Несомненно, наверно Где-нибудь сыщешь и свет, и тепло. «В чудесный день высь неба голубая...»
В чудесный день высь неба голубая Была светла; Звучали с церкви, башню потрясая, Колокола... И что ни звук, то новые виденья Бесплотных сил... Они свершали на землю схожденье Поверх перил. Они, к земле спустившись, отдыхали Вблизи, вдали... И незаметно, тихо погасали В тенях земли... И я не знал под обаяньем звона: Что звук, что свет? Для многих чувств нет меры, нет закона И прозвищ нет!.. «Заката светлого пурпурные лучи...» Заката светлого пурпурные лучи Стремятся на гору с синеющей низины, И ярче пламени в открывшейся печи Пылают сосен темные вершины... Не так ли в Альпах горные снега Горят, когда внизу синеет тьма тенями... Жизнь родины моей! О, как ты к нам строга, Как не балуешь нас роскошными дарами! Мы силами мечты должны воссоздавать И дорисовывать, чего мы не имеем; То, что другим дано, нам надо отыскать, Нам часто не собрать того, что мы посеем! И в нашем творчестве должны мы превозмочь И зиму долгую с тяжелыми снегами, И безрассветную, томительную ночь, И тьму безвременья, сгущенную веками... «А! Ты не верила в любовь! Так хороша...» А! Ты не верила в любовь! Так хороша, Так явственно умна и гордостью богата, Вся в шелесте шелков и веером шурша, Ты зло вышучивала и сестру и брата! Как ветер царственный в немеряной степи, Ты, беззаботная, по жизни проходила... Теперь, красавица, ты тоже полюбила, Насмешки кончились... Блаженствуй и терпи! «Не наседайте на меня отвсюду...» Не наседайте на меня отвсюду, Не говорите сразу, все, толпой, Смутится мысль моя, и я сбиваться буду, Вы правы будете, сказавши: «Он смешной!» Но если, медленно окрепнувши в раздумье, Я наконец молчание прерву, Я, будто в море, в вашем скудоумье, Под прочным парусом спокойно поплыву. Что я молчал так долго, так упорно, Не признак слабости мышленья и души... Не все то дрябло, хило, что покорно... Большие силы копятся в тиши! «Славный вождь годов далеких...» Славный вождь годов далеких! С кем тебя, скажи, сравню) Был костер – в тебе я вижу Сиротинку-головню. Все еще она пылает... Нет, не то! Ты – старый дуб, В третьем царствованьи крепок И никем не взят на сруб. Много бурь в тебе гудело, И, спускаясь сверху вниз, Молний падавших удары В ленту черную свились. Все былое одолел ты От судеб и от людей; Не даешь ты, правда, цвета, Не приносишь желудей... Но зато листвою жесткой Отвечать совсем не прочь И тому, что день подскажет, Что тебе нашепчет ночь!.. Голоса твоей вершины — В общей музыке без слов — Вторят мощным баритоном Тенорам молодняков... «Гляжу на сосны, – мощь какая...» Гляжу на сосны, – мощь какая! Взгляните хоть на этот сук: Его спилить нельзя так скоро, И нужно много, много рук... А этот? Что за искривленье! Когда-то, сотни лет назад, Он был, бедняга, изувечен, Был как-нибудь пригнут, помят. Он в искривлении старинном Возрос – и мощен, и здоров — И дремлет, будто помнит речи Всех им подслушанных громов. А вот вблизи – сосна другая: Ничем не тронута, она, Шатром ветвей не расширяясь, Взросла – красива и стройна... Но отчего нам, людям, ближе И много больше тешат взор Ветвей изломы и изгибы И их развесистый шатер? «Не померяться ль мне с морем...» Не померяться ль мне с морем? Вволю, всласть души? Санки крепки, очи зорки, Кони хороши... И несчитанные версты Понеслись назад, Где-то, мнится, берег дальний Различает взгляд. Кони шибче, веселее, Мчат во весь опор... Море места прибавляет, Шире кругозор. Дальше! Кони утомились, Надо понукать... Море будто шире стало, Раздалось опять... А несчитанные версты Сзади собрались И кричат, смеясь, вдогонку: «Эй, остановись!» Стали кони... Нет в них силы, Клонят морды в снег... Ну, пускай другой, кто хочет, Продолжает бег! И не в том теперь, чтоб дальше... Всюду – ширь да гладь! Вон как вдруг запорошило... Будем умирать! |
