Но эти радости местного масштаба были опять же из области «маленьких радостей для дома с оркестром». На самом деле ситуация с фильмом «Девушка с гитарой» была не из веселых. Во-первых, картина во многом была вторичной. Та же самодеятельность, тот же директор, только лишенный сатирических красок. Та же героиня, поющая песенки и конфликтующая с директором по пустякам. Изменилось только место действия: Дом культуры в этом фильме заменил музыкальный магазин. Очевидно, успех «Карнавальной ночи» придал уверенность и смелость работникам рекламы, и вторая комедия щедро рекламировалась еще задолго до выхода на экраны. Картину ждали с нетерпением: «Дайте чуда!» А чуда и не произошло. В чем причина? Это вечная загадка. Почему не получилась картина в целом, если все отдельные составные части были достойными? К большому сожалению, прежняя группа навсегда распалась, и лишь авторы сценария остались прежними. Новый режиссер, оператор, звукооператор. Музыку к фильму писали Аркадий Островский и Юрий Саульский. Каждый из создателей фильма — человек удивительно талантливый, а цельного талантливого произведения не получилось: не было взаимопонимания, взаимодополнения, взаимопроникновения.

Фильм снимался накануне фестиваля молодежи и студентов — летом 1957 года. И в самый разгар съемочного периода пришло пожелание-директива: в канву фильма вплести мотив фестиваля. Пусть самодеятельный коллектив музыкального магазина адресует номера своего концерта этому важному событию. В сценарий, в диалоги немедленно были внесены изменения. И на всем протяжении съемок в картине то и дело что-то исправляли, добавляли, переписывали. Финальный концерт самодеятельности был снят совместно с иностранными коллективами почти документально. Их привозили к нам на съемку буквально на несколько часов. За это время нужно было не только с ними познакомиться, попривыкнуть, но еще выбрать из их программы подходящий номер и как-то меня в нем задействовать. А значит, мне все это приходилось осваивать немедленно. Нет, нет времени учить — бери нахально, с ходу, «дуй свое» — вот уж где я вспоминала папу добрым словом. Далее, надо быстро в тонателье записать фонограмму этого номера. Опять же скоренько перебежать в павильон. Отрепетировать номер и снять, желательно, с одного раза! За те две фестивальные недели кого мы только не встречали и не провожали. Перед нами проходил калейдоскоп лиц, национальностей, диковинных мелодий, пестрых одежд и всевозможных языков. После приказа «Мотор!», которому испуганно подчинялись все, наша группа любовалась танцем полуголых черных женщин из Африки. В это время художник по костюмам и администрация жарко спорили, решая вопрос, каким бы образом их «прикрыть». «Нет на них худсовета», — острил кто-то из группы. В конце концов ограничились одними крупными планами — лицами, опустив экзотические движения фигур танцующих. Подпрыгивала я в странном ритме в кругу с жизнерадостными болгарами. Пела вместе с французами и бледными альбиносами из Шотландии. Все было интересно, и все сулило успех. А когда картину смонтировали целиком, она разбилась на две несовместимые части. Поначалу завязывалась какая-то жизнь в музыкальном магазине, образовывался свой микроклимат. И вдруг эта жизнь прерывалась чем-то инородным. Вместо ожидаемого концерта в финале шли вставные номера. Может, не будь всего этого, в результате появилась бы просто милая картина, не претендующая на успех своей предшественницы. Но поди знай, что да кабы.

Была и еще одна причина, по которой фильм «Девушка с гитарой», выйдя на экран, уже заранее большинством зрителей воспринимался негативно, с предубеждением. Для того, чтобы объяснить эту причину, мне придется крепко взять себя в руки и безжалостно по отношению к самой себе сделать экскурс в то время, которое прошло как период «бурной молодой популярности», когда «Девушки с гитарой» еще не было, а «Карнавальная ночь» уже побила все известные рекорды по посещаемости зрителей.

Но прежде вот о каком событии, тоже первом в жизни. Еду я в троллейбусе номер девять, который довозил до ВГИКа. Сидит рядом со мной мужчина и читает газету «Советская культура» Было это через несколько дней после выхода на экраны «Карнавальной ночи». И вдруг — в газете моя фотография с белой муфточкой! Я как икну — воздух попал не в то горло. Все: «Что с вами, девушка?» — «Да ничего, ничего», — говорю. И кашляю, не могу остановиться. А этот дяденька начинает вслух читать статью, очевидно, своим товарищам по работе. Статью, где рассказывается о фильме «Карнавальная ночь». Он произносит мою фамилию. А я на них смотрю во все глаза, давлюсь от кашля, и так хочется сказать им: «Товарищи! Так ведь это я сама!» Оказывается, один товарищ уже видел картину. Тут же включился в разговор и говорил про меня такое… Вот это была реклама! Я заглянула в газету и на всю жизнь запомнила фамилию автора статьи — Шалуновский. Ну, а теперь все по порядку…

Значит, это был именно тот период, когда у меня в Москве было в день по нескольку выступлений. В то время, когда в калейдоскопе навалившихся на меня событий я не успевала ничего сообразить. События действительные и события придуманные смешивались в непрерывном круговороте. И я порой уже не понимала, что же на самом деле произошло со мной, а что нет. Все перед глазами мелькало и пролетало. И я существовала с недоумением, да чего там с недоумением — с полнейшим отсутствием умения, этого бесценного дара, умения жить «на виду», когда необходимы дипломатический расчет, холодный ум и нечто особенное, совсем другое, несовместимое с моим внутренним устройством. При всей ограниченности и провинциальности я чувствовала, что моя натура делает частые перехлесты, неверные шаги, непоправимые ошибки… А как это рассчитать? Как избежать ошибок? К кому обратиться?

Самым сложным было то, что я не понимала: кто же я теперь? Как раньше — студентка? Не получалось. Новые обстоятельства не давали мне счастливой возможности оставаться по-прежнему той безмятежной и радостной. Своей популярностью я всех раздражала, всем мешала. Что же делать? Со стипендии снята. Да и с теперешней жизнью «на виду» не больно разгуляешься на студенческую стипендию. Мои родители, при всей любви ко мне, больше, чем на оплату комнаты, прислать не могли. Эстрадной концертной ставки у меня еще не было. Ведь я же была не актриса, а студентка. А за концерты в Колонном зале я с удивлением получила по нескольку рублей за выступление — это если в сегодняшних рублях, новых рублях. Арифметика простая. Такое бесставочное выступление ровно семь раз помещается в размере гонорара из голубого конверта. Если учесть, что такие бесставочники, как я, оплачиваются месяца через два после выступления, а голубой конверт вручается тут же, после концерта, то меня тогда эти два десятка голубых конвертов здорово поддержали. Эх, если б знать, где упадешь, — подстелил бы. Но жизнь распорядилась жестоко. И не подстелила.

Теперь я очень твердо и крепко знаю, какие концерты законные и какие концерты незаконные. Сейчас, если мне скажут: «Пожалуйста, выступите у нас. Мы вам в голубой конверт положим голубой карбункул». Э, нет… Это тогда, в те времена, девушка из Харькова, на которую свалилась оглушительная популярность, неприспособленная к столичным новшествам, обычаям, правилам и антиправилам, не сумела разобраться во всех запутанных тонкостях. Меня использовали ловкие люди, пугали статьями, приглашали и забывали где-то посередине, переставляя меня, как шахматную фигуру, делавшую погоду в данный момент на шахматной доске сборов и популярности. И по всем законам жизни это должно было рано или поздно кончиться.

Как-то раз, в один из дней съемок «Девушки с гитарой», вызвали меня в редакцию одной популярной газеты. Редактор, милый солидный дядечка, пожурил меня за эти концерты. Рассказал мне о ловких администраторах, которые на популярных именах делают деньги незаконным путем. Я ему дала честное слово, что больше это никогда не повторится. Но как же на душе было нестерпимо стыдно и тошно!

«Алло, алло, как ты себя чувствуешь, алло», — скрывая сильное волнение, задыхаясь, кричала из Харькова мама. Наверное, что-то произошло с папой. И она от меня это утаивает. Но папа рядом. Я же слышу, как они о чем-то перешептываются. Тогда почему мама не дает ему возможности говорить со мной? «Лель, дочурка не у курси… Ты скажи, як мать, пока люди не добралися». — «Мам, я же все слышу!» — «Дочурочка, моя дорогенькая, якой позор, на увесь Харькув! Тебя ув газете прописали. Мы с Лелюю не выживем…» Значит, тот дяденька не только пожурил…