Сгорая от нетерпения найти хоть какой-то ключ к объяснению поведения Люка, я разорвала бумагу, слишком волнуясь, чтобы оценить красоту упаковки и кокетливый блестящий бантик. Это оказался… всего лишь сборник стихов Реймонда Карвера.

– Стихи? – с отвращением взвизгнула я. – Я хотела, чтобы ты меня трахнул! – и швырнула книгу в стену.

Я в гневе расшвыривала вещи по квартире. Бриджит, дрянь такая, где-то шлялась, так что мне и пожаловаться-то было некому. Я в бешенстве сорвала с себя соблазнительное нижнее белье, проклиная себя за то, что надела его. Не надо было искушать судьбу. Я чувствовала себя так, как будто даже кружевной пояс, даже шелковые чулки и трусики хохочут надо мной. «Пора бы уже и поумнеть!» – казалось, хихикали они. Сволочи!

Наконец, в полном унынии, я поняла, что мне остается только лечь в постель. Совершенно уверенная в том, что слишком взвинчена, чтобы заснуть хоть на секунду, я швырнула на пол свою ночную рубашку и некоторое время топтала ее ногами (днем я повесила ее в шкаф, но теперь не поленилась снять с плечиков и задать ей по первое число, чтобы хоть таким образом сорвать злость). В тот момент, когда я обещала своему серому платью, что оно больше никогда не увидит солнечного света, раздался телефонный звонок.

– Какого черта! – подумала я, втайне надеясь, что кто-то ошибся номером и, следовательно, можно будет наорать на него.

– Я с тобой еще не закончила! – пригрозила я своему «взрослому» платью, и пошла к телефону.

– Алло! – злобно проревела я в трубку.

– Э-э, это ты, Рейчел? – спросил мужской голос.

– Да! – ответила я воинственно.

– Это Люк.

– И что?

– Прости, я не хотел побеспокоить тебя, я позвоню завтра, – пришибленно пробормотал он.

– Нет уж, подожди! Зачем ты звонишь?

– Я волновался… После сегодняшнего вечера. Я ничего не ответила, но мое сердце учащенно забилось от облегчения.

– Мне кажется, я поступил правильно, – быстро заговорил он. – Стараясь вести себя, как джентльмен, я хотел сломать стереотип наших отношений… Но когда я пришел домой, я подумал, может быть, я недостаточно дал это понять, и ты подумала, что не нравишься мне больше, а я просто с ума по тебе схожу, и я подумал, надо позвонить, а потом я подумал, что уже поздно и, наверно, ты спишь, и действительно, уже поздно и ты наверняка спишь…

– Что ты хочешь сказать? – я была очень взволнована. Я чувствовала, как он возбужден, как старается поступать и формулировать правильно. Может быть, на повестке дня объяснение в любви? Может, он собирается предложить мне стать его девушкой?

Тут он перестал быть серьезным и в его голосе снова зазвучал смех:

– Ну что, я полагаю, о сексе теперь не может быть и речи?

Оскорбленная в лучших чувствах и глубоко разочарованная, я бросила трубку.

Ярость душила меня. Именно душила. Кто бы мог поду… «Нет, вы слышали, что он сказал?» – спросила я у комнаты в целом и в особенности у моего «взрослого» платья. Какая наглость! Нет, какая наглость! Я мотала головой, как безумная. Если он полагает, что я еще когда-нибудь потрачу на него хоть минуту, пусть… Я вздохнула еще раз, скорее печально, чем гневно, и еще раз тряхнула головой. Честное слово, пусть он….

Через шесть секунд я уже набирала его номер. Разумеется, могла быть речь о сексе.

Еще одни выходные. Два дня свободы от вечного ожидания и страха оглашения отзыва. Ужасная тоска то накатывала на меня, то отпускала, то накатывала, то вновь отступала. Когда я страдала по Люку или злилась на него, мне, по крайней мере, было понятно, что именно я чувствую. А сейчас мои мысли были в полнейшем беспорядке.

Субботнее утро, как всегда, началось с занятий по кулинарии. Конечно же, произошел очередной инцидент с Эймоном – на этот раз он съел банку какао-порошка. В конце концов, Эймона вывели из кухни, как это и происходило каждую субботу.

Все мы бдительно следили за Анджелой, от души надеясь, что она вытворит что-нибудь подобное. Но Анджела оказалась совершенно не похожей на Эймона. Всю предыдущую неделю она вела себя безупречно. Честно говоря, если бы не устрашающие размеры, никто никогда бы не подумал, что она страдает обжорством. Казалось, она вообще никогда не ест. Я слышала, как она жаловалась Мисти, что у нее проблемы с железами внутренней секреции, и от этого очень замедленный обмен веществ. Может, так оно и было.

Либо так, либо она три раза в день запиралась в ванной и там съедала запасы целого маленького супермаркета. Либо то, либо другое. Я все-таки склонялась ко второму. Поддержание столь обширного зада, безусловно, требовало ежедневного самоотверженного труда. Я очень удивилась, что Мисти не указала Анджеле на это обстоятельство. Но Мисти была очень мила с Анджелой. Может, это только со мной она такая стерва?

Бетти быстренько разобралась с мукой, сахаром и мисками.

– Учитель! – тянул руку Кларенс.

– Называйте меня Бетти, – в который раз повторяла она ему.

– Хорошо, учитель, – отвечал Кларенс.

В столовой воцарились мир и спокойствие. Коричневые джемперы были припудрены мукой, все так сосредоточились на приготовлении пищи, что я почувствовала, как изменилась атмосфера. Ощущение гармонии. Я с удивлением почувствовала, что в воздухе витает… нечто божественное. Пожалуй, если вовремя не опомниться, то чего доброго скоро возьмусь читать Священное писание!

Очень скоро я пережила еще один приступ сентиментальности. Когда мужчины вынули из духовки свои кособокие, бесформенные, непропеченные внутри пирожки, они были так горды своими достижениями, что мои глаза увлажнились. Каждый из этих пирожков – маленькое чудо, думала я, роняя скупые слезы. Эти мужчины – алкоголики, и некоторые из них совершали ужасные вещи, и вот теперь они сами испекли эти пироги…

Я вздрогнула и болезненно сжалась. Неужели это все я думаю? Слава богу, что никто здесь не умеет читать мысли.

Особенно тяжело давались в Клойстерсе мне субботние вечера. Все прихорашивались и готовились к выходу. Все, кроме меня. Но хуже всего было то, что я непрерывно думала о Люке. Именно в субботний вечер он имел больше всего шансов познакомиться с девушкой. Эта мысль намертво засела у меня в голове.

Я почти забыла, что злилась на него. Теперь я смертельно тосковала по нему, к тому же, сходила с ума от ревности и страха потерять его. А если он встретит кого-нибудь другого, тогда я точно его потеряю.

Я пыталась отвлечься от этих мыслей, присоединившись к обычной субботней суете. В эти игры я уже играла в прошлые выходные, и весьма неохотно. Мне все представлялось, что сказала бы, например. Хеленка или другие мои нью-йоркские знакомые, если бы они увидели меня сейчас. Я молилась о том, чтобы у Хеленки не оказалось дара читать в душах. А то она сразу поймет, что я играю в эти игры просто потому, что вынуждена, и не получаю от них никакого удовольствия. Игры! Все во мне восставало против этого. Игры! Тихий ужас!

Но на этой неделе я вдруг обнаружила, что это весело и увлекательно! Сначала мы разбились на команды и сыграли в «Красного пирата», бегая по гостиной взапуски и перешагивая через барьеры из переплетенных рук других участников. Это было так интересно, что я даже встревожилась.

Потом кто-то достал скакалку. В один прекрасный момент все оказались «внутри», а я одна – снаружи. Так частенько случалось и в детстве. Я живо вспомнила те времена, обозлилась и бросила играть. Отошла к стене и плюхнулась на стул. «Фиг! Даже если меня позовут, не пойду», – подумала я со злостью.

– Хорошо проводишь время? – осведомился Крис.

У меня мурашки пошли по коже. «Господи, да я на него и вправду запала! Эти глаза, эти бедра… Когда-нибудь… – с тоской подумала я. – Когда-нибудь мы с ним будем гулять по Нью-Йорку, влюбленные друг в друга…» Тут пришел черед Мисти прыгать, и зависть заглушила во мне все остальные чувства.