– Меня от всего этого тошнит, – пожаловалась я. – Честное слово. Зачем они напоминают нам о детстве таким образом?

– Мы вовсе не затем всем этим занимаемся, – удивился Крис. – Просто это доставляет нам радость, помогает выпустить пар. Кроме того, что в этом плохого – вспомнить детство?

Я ничего не ответила. Я смутно услышала голос легкой, как эльф, Мисти. Она пропела: «Кри-ис, впрыгивай…»

– Если тебе так неприятно об этом вспоминать, лучше сказать об этом на группе, – посоветовал Крис. – Боже мой, моя очередь! – воскликнул он и впрыгнул к Мисти.

Скакалку крутили Джон Джоуи и Нэнси, домохозяйка, пристрастившаяся к валиуму. В Клойстерсе неуклюжестью никого не удивишь, но даже на фоне здешних пациентов Нэнси и Джон Джоуи резко выделялись. У них с координацией движений было совсем плохо. Нэнси и на ногах-то не очень твердо стояла.

Я смотрела, как прыгает Крис. Немного нескладно, но очень круто. У него было такое сосредоточенное лицо, он очень старался делать все правильно. Я сидела и с отвращением слушала, как они напевают свою прыгательную песню, и вдруг услышала слова Криса: «Впрыгивай, Рейчел!» И я радостно впрыгнула. Мне так нравилось, когда меня выбирали. Это так редко случалось. Почти никогда. Всегда выбирали больших девочек. Или наоборот, тех, совсем малявок.

Я перепрыгнула через скакалку и несколько секунд скакала вместе с Крисом, улыбаясь от радости, что он выбрал меня. Потом красивый ботинок Криса запутался в скакалке, я запнулась, и мы полетели на пол. Был один чудесный момент, когда мы с ним лежали рядом на полу. Потом Джон Джоуи устроил небольшую истерику и сказал, что ему надоело крутить скакалку. В порыве неожиданного великодушия я согласилась заменить его, и вот я уже крутила скакалку вместе с Нэнси, глядевшей перед собой пугающе остекленелым взглядом. Она, видно, совсем одичала от транквилизаторов.

Джон Джоуи, прыгая через скакалку, опрокинул нескольких человек, наставил синяков себе и всем окружающим, и тогда настало время музыкальных стульев. Сначала я стеснялась грубо спихивать людей со стульев на пол. Если речь не шла о Мисти, конечно. Но, поняв, что в этом и состоит суть игры – вести себя нагло и беспардонно, я начала получать от нее истинное наслаждение. Я смеясь, пихалась, толкалась и чувствовала себя прекрасно. Никогда так не веселилась. В смысле, без наркотиков.

И лишь когда я легла в постель и вспомнила о том, что Люк, возможно, тоже развлекался сегодня вечером, мое радостное настроение улетучилось.

Утром в воскресенье почти все мужчины, и Крис тоже, как это ни прискорбно, подошли ко мне с вопросом: «А твоя сестра сегодня приедет?»

– Не знаю, – вынуждена была отвечать я.

В час для посещений Хелен появилась вместе с мамой и папой. К сожалению, Анны не было. Папа все еще говорил со своим оклахомским акцентом.

Мама и отец оживленно беседовали с родителями Криса, и мне было даже представить страшно, о чем они там говорят. Я тем временем тайком передала Хелен письмо для Анны, в котором просила ее привезти мне наркотиков.

– Передай это Анне, пожалуйста, – попросила я.

– Но я ее не увижу, – сказала Хелен. – Я теперь работаю.

– Ты работаешь? – я была очень удивлена. Хелен не только была патологически ленива, – она, как и я, вообще не умела работать. – С каких это пор?

– Со среды.

– И кем ты работаешь?

– Официанткой.

– Где?

– В одной дерьмовой…, – она помолчала, подыскивая нужное слово, – дерьмовой закусочной. Называется клуб «Мекссс». Да, с тремя «с», – добавила она. – И этим все сказано.

– Ну что ж, поздравляю, – сказала я, хотя вовсе не была уверена, что это подходящая работа для Хелен. Это все равно что поздравить подругу с тем, что она беременна, когда знаешь, что никакого постоянного бойфренда нет в помине.

– Слушай, я не виновата, что для стюардессы ростом не вышла! – неожиданно воскликнула она.

– Я и не знала, что ты метила в эти заводные куклы, – удивилась я.

– Да, метила, – грустно призналась она. – Я бы не возражала. Но речь даже не шла о какой-то приличной авиалинии, это была одна из этих паршивых чартерных – «Эйр Паэлла». Они нанимают всех без разбору. Всех, кроме меня.

Хелен была по-настоящему расстроена! Она привыкла всегда получать то, что хотела. В порыве, отчаяния она закрыла лицо руками, и это меня испугало.

– А ведь я по всем статьям подходила!

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду цвет лица, длинную шею, фальшивую улыбку, выраженную линию трусиков. Я уже не говорю об избирательной глухоте. Я была бы просто великолепна! Я долго тренировалась, Рейчел, – сказала она, и нижняя губа у нее задрожала. – Правда. Я старалась вести себя похуже с женщинами и клеила любого мужика. Я открывала дверцу холодильника, кивала, улыбалась, и часами повторяла: «Спасибодосвиданья. спасибодосвиданья, спасибодосвиданья…» А они сказали, что я слишком маленького роста. А зачем мне быть высокой? – спросила я. А они ответили: «Чтобы класть вещи на верхние полки». Но это чушь собачья! Всем известно, что работа стюардессы в том и заключается, чтобы не замечать, как тетки уродуются с вещами, и предоставлять им все делать самим. А если мужчина нуждается в помощи, то ты должна просто по возможности дать ему полюбоваться своей задницей, а потом все равно заставить его все сделать самому. Он будет просто счастлив.

– А почему именно дверцу холодильника?

– Потому что там, куда стюардессы выпускают пассажиров, почему-то всегда холодно.

– М-да, неплохо придумано… я имею в виду, попрактиковаться, – неловко выговорила я.

– Попрактиковаться! – вступила в разговор мама. – Я ей покажу практику! У меня разморозилась целая упаковка «Магнумов», и хрустящие хлебцы тоже. И все из-за ее «Спасибодосвиданья». Попрактиковаться!

– Это были всего лишь мятные «Магнумы», – возразила Хелен. – Они только зря место в холодильнике занимают. Это было гуманное убийство, акт милосердия, чтобы зря не мучались.

Мама продолжала издавать фыркающие, неодобрительные звуки, как кенгуру Скиппи, который видит, что Брюс упал в воду с гидроплана, сломал себе руку в трех местах, и теперь его нужно вытаскивать из болота, кишащего крокодилами.

– А вообще-то, мама, спасибо тебе за поддержку! – Хелен вдруг взорвалась, как будто ей было лет двенадцать. – Я думаю, ты просто не хотела, чтобы я получила эту работу!

Мне показалось, что сейчас она крикнет что-нибудь вроде «Я не просила меня рожать!», и выскочит из комнаты, хлопнув дверью. И все-таки, все мы помнили, где находимся, и старались держать себя в руках. Мама снова отошла от нас. На этот раз она разговорилась с родителями Мисти О'Мэлли. Папа был все еще погружен в беседу с отцом Криса.

– У тебя случайно не найдется марки? – спросила я Хелен. Если она не сможет передать письмо Анне, я могла бы попытаться отправить его по почте, черт побери! Кинуть незаметно в уходящую почту, чтобы никто не узнал.

– У меня? – изумилась Хелен. – Марки? Ты что, думаешь, я замужем?

– При чем здесь это?

– Только семейные вечно таскают с собой марки, это всем известно.

– Ладно, ничего страшного, – сказала я, сообразив, что через пять дней три недели, которые я обязана здесь провести, истекут. Я смогу свободно выйти отсюда. И ни под каким видом не соглашусь остаться здесь на полные два месяца, как все они. Я отсюда пулей вылечу. И буду принимать столько наркотиков, сколько захочу.