Бриггс собрал свои бумаги и вышел.

— Ну, — спросила Мэри, снова подходя к Джеку, — мы все еще ведем это дело?

— Похоже на то, — нахмурился Джек, — но Бриггс сегодня что-то не орет и не угрожает меня уволить, как обычно. Надеюсь, он не заболел. Может, его устраивает текущее положение дел? Что думаете?

Мэри сглотнула. Во рту у нее пересохло. Все объяснялось очень просто. Она знала, что Фридленд намерен перехватить расследование, а Звонн с Бриггсом всегда приятельствовали. Да еще при ее помощи…

— По… понятия не имею, сэр.

— И я тоже, — пробормотал Джек, — но я не жалуюсь. Какие новости по миссис Болтай?

— Пока никаких, сэр.

— Протоколы правления Гранди нам недоступны, так что придется покопаться вокруг. Возьметесь?

— Да, сэр.

— Хорошо. Что там, Гретель?

— Скиннер прислал отчет.

Джек внимательно прочел его.

— Гильзы не соответствуют, — заявил он, протягивая отчет Мэри. — «Маркетти» действительно принадлежал дровосекам, но их застрелили не из него. Уже легче. Не испытываю ни малейшего желания ковыряться в старых расследованиях Фридленда. И глупо было думать, что он может ошибаться.

Он собрал свои бумаги и вышел из комнаты.

Мэри подошла к Гретель. Хотя баронесса формально подчинялась Мэри, но была опытнее и старше. Данное обстоятельство сообщало ей неофициальное преимущество, и обе это понимали. Мэри не собиралась давить на Гретель, а та не собиралась ей этого позволять.

— Как продвигается дело?

— Неплохо. Судебная бухгалтерия — наука недооцененная. Вот посмотри: в июле Шалтай купил в Сплутвии тысячу тонн высококачественной меди на деньги, снятые со счета в банке Мыльвании. Затем обменял медь на тысячу галлонов соуса «Бернез». Соус заказчику не доставили, и Болтай получил возмещение за убытки. Возмещение было выплачено дочерней фирме в Оппастании, которая потом использовала эти наличные для финансирования развития гостиничного бизнеса во Всебякистане, что в свою очередь обеспечило Шалтаю убыток, который он сумел продать крупной мультинациональной корпорации, чтобы те могли списать часть налогов. За это Шалтай получил комиссионных восемь к одному на каждый цент. Таков путь от грязных сорока тысяч фунтов до отмытых восьмидесяти. Всего несколько коротких действий. Целая рать юристов угробила бы месяц на поиск того момента, где был нарушен закон, и еще месяц разбиралась бы, какой именно.

Но Мэри подошла к ней не за этим. Она никого не знала в Рединге, кроме старой тетушки и нескольких бывших поклонников. Ей показалось, что Гретель — подходящая кандидатура для столь непродуктивного (и необходимого) дела, как простая болтовня.

— А ты и правда баронесса?

— О да, — ответила Гретель так, словно признавалась в том, что у нее две машины, — но это ничего не значит. Мы выходцы из Восточной Германии. У нас был большой дом и имение неподалеку от Лейпцига. Когда пришли русские, моя семья бежала в Западный Берлин, прихватив с собой только титул да чайную ложку с гербом. А ты из Бейзингстока?

— Родилась и выросла там. И ничего постыдного в этом нет.

— Да, — сказала Гретель, — мне так и говорили.

— Ты такая рослая, — заметила Мэри. — А тебя не беспокоит… э… репутация Джека?

— В смысле великанов-то? Нет. Самая мелкая его жертва была минимум на шесть дюймов выше меня. Так что я сильно не дотягиваю до его критериев. Ты сержанта давно получила?

— Четыре года назад, — ответила Мэри. — Я сдала экзамены на официального напарника, ну и что мне с этого? Скажи, ты ведь работала со Звонном. Какова вероятность, что он выгонит этого идиота Хламма? Он дурак, зануда, и язык у него грязный.

— Настоящий детектив с радостью бы это сделал, но я уверена, что Звонн его не выставит. Хламму известно о Фридленде много такого, чего тот не хотел бы разглашать.

— Например?

— Никто толком не знает, и Звонна это вполне устраивает. А значит, Хламм, как это ни печально, останется при нем, сколько пожелает. А ты никак метишь на высший сержантский пост в Рединге?

— Ну, это план на очень отдаленную перспективу, — торопливо ответила Мэри.

— Звонновская следственная машина — обоюдоострый меч, — доверительно сказала Гретель. — Выгоды огромны. Ты играешь по его правилам и порой ненавидишь себя за это, но через полгода привыкаешь и начинаешь искать, кого бы затоптать в следующий раз.

Мэри задумчиво кивнула. Она часто себя ненавидела. Ну, поненавидит еще разок, всего и делов-то!

— И, — торжествующе продолжал Звонн, — так мы узнали, что майор Страттон виновен. Он нарочно попытался навлечь на себя подозрения при помощи неоконченной игры в скрэббл и недоеденных макарон. Он надеялся, что его обвинят, а потом освободят, когда подтвердится его алиби, и рассчитывал, что полиция полностью исключит его из расследования. Но с помощью анализа высохшей слюны на обратной стороне марки мне удалось доказать, что Уэнтворт не посылал письма, якобы направленные из Комиссии по слияниям. Таким образом, поскольку Коллышек страдал аллергией на порей и потому был выведен из строя, а Уилкс сидел тогда под арестом… — Он умолк, аудитория застыла в ожидании. — Это мог быть только майор Страттон!

Взрыв аплодисментов. Вспышки камер. Фридленд кивал, одобряя одобрение публики.

— Но что заставило вас вообще заподозрить майора Страттона? — спросил Джош Рубайлис.

— Это было легче легкого, — улыбнулся Звонн. — Майор был опытным игроком в скрэббл. Он никогда не согласился бы на «поиск» без бонуса при возможности поставить «вождь» с утроением. На уме у него наверняка было что-то еще, а именно — убийство!

Снова взрыв аплодисментов.

— Вы очень добры, — скромно поклонился Фридленд. — Полное изложение дела будет опубликовано под названием «Дело ароматной сливы». Леди и джентльмены, дело закрыто!

Джек стоял у боковой двери, когда Мэри подошла к нему. Они наблюдали, как Звонн отвечает на вопросы и объясняет мелкие детали расследования.

— Тут говорят, будто вы подавали заявление в Лигу, сэр, — проговорила Мэри.

— Это идея моей жены. Но поскольку в отборочной комиссии сидит Звонн, мои шансы стремятся к нулю.

Мэри промолчала.

— Могли бы и возразить, — буркнул Джек. — Сказать что-нибудь вроде «ну что вы, сэр». Хоть подбодрили бы меня.

— Ну что вы, сэр, — вздохнула Мэри. — Полегчало?

— Нет. Только хуже стало.

— Кто все эти люди? — попыталась она сменить тему, разглядывая пестрые ряды журналистов.

В зале толклись три новостные команды, японские телевизионщики, несколько независимых журналистов и маленький, испуганного вида человечек с видеокамерой, явно репортер местного кабельного канала.

— Вон тот тип с краю — Джош Рубайлис из «Крота». Рядом с ним Гектор Склизз, который пишет для «Жаба». Друг друга терпеть не могут. Парень в очках — Клиффорд Трезвер из «Совы», вероятно, единственный серьезный журналист в этом зале. Здоровяк со слегка поддатым видом, что сидит в первом ряду, — Арчибальд Макхряк, издатель «Слепня». По бокам от него сидят Просек и Пиарсон, работающие на местные газетенки — «Редингский вестник» и «Редингский ежедневный вырвиглаз». Остальных не знаю, но предполагаю, что это ребята из национального газетного синдиката.

Звонн закончил отвечать на вопросы, и снова начались рукоплескания. Он повернулся налево, направо, чтобы фотографы смогли сделать еще несколько кадров на выбор, затем эффектно покинул зал. В течение пяти минут помещение опустело. Остались только Макхряк и Склизз, пытавшиеся разобраться в собственной стенографии.

— Всем добрый день, — медленно проговорил Джек, поднимаясь на возвышение. — Вчера около часа пополуночи был застрелен Шалтай-Болтай, в то время как он сидел на своей любимой стене. Умер мгновенно. Вопросы есть?

Он уже хотел уйти, но тут прозвучал вопрос, и не со стороны Арчибальда. Задал его Гектор Склизз, который обычно никогда не досиживал даже до появления Джека в зале и потому ни разу его не видел.