Гораций, не ведая об этом безмолвном осуждении, представил новоприбывших:
— Позвольте представить, сэр, мистера Монтгомери Смита и мистера Фердинанда Рипли. Мисс Уиллард с ними уже знакома.
— Добрый день, мисс, — учтиво произнес Смити. — Надеюсь, вчерашняя ночь не имела для вас никаких дурных последствий?
— К сожалению, имела.
— Печально слышать, мисс.
— Я несколько подавлена.
— Ах-ах.
— Эпплби, — сказал Майк, ерзая в кресле, как будто его кусают муравьи. — Не хочу показаться негостеприимным, но не могли бы вы на короткое время оставить нас с мисс Уиллард наедине? Нам много что надо обсудить.
— Вполне понимаю, сэр, — сказал Гораций, жестом останавливая Ферди, который собрался было открыть рот, — но если вы потерпите нас еще минутку, то увидите, что это не пустой светский визит. Мы хотим сделать вам деловое предложение, мистер Бонд. Мистер Смит и мистер Рипли избрали меня своим представителем. Можно мне говорить от вашего имени, Смити?
— Да, конечно, шеф.
— А от вашего, Ферди?
— Еще как!
— Тогда я могу продолжать. Если припомните, сэр, когда Айви вошла сообщить о прибытии этих двух джентльменов, я говорил о предложении касательно той неприятной ситуации, в которой вы оказались. «Банк Бонда» стеснен в средствах, и мы с друзьями считаем, что это недопустимо. Посему мы предлагаем внести сумму, которая покроет нехватку и вновь укрепит финансовое положение банка.
Майку снился чудесный сон, как будто он сидит в кабинете и горько размышляет о невозможности добыть денег и не попасть в тюрьму, и тут, как это бывает во сне, входит Гораций Эпплби и предлагает все уладить. Сон был невероятно четок, и в следующий головокружительный миг Майк понял, почему: все это происходило в реальности.
Первым делом его пробила дрожь, словно по креслу, в котором он сидел, пропустили ток. Невидимый оркестр заиграл тихую музыку, воздух наполнился благоуханием прорастающих сквозь пол фиалок и роз.
Это длилось несколько мгновений, потом Майк вспомнил размер того, что Гораций назвал «стесненностью в средствах». Оркестр смолк, фиалки и розы увяли на стебельках.
— Эпплби, — сказал он, — не знаю, как вас и благодарить.
— Не стоит благодарности, сэр.
— …и вас, джентльмены. Однако, когда вы услышите, о какой сумме идет речь…
— Быть может, вы будете так любезны нас просветить, сэр.
— Примерно сто тысяч фунтов.
— Это не составит затруднений.
— Не составит?!
— Примерно такую сумму я и предполагал. Помните, как я это вам говорил, Смити?
— Помню, шеф.
У Майка по-прежнему плыло перед глазами. Он хрипло проговорил:
— Но сто тысяч фунтов!
— Вполне нам по силам, сэр. Смити?
— Даю двадцать пять тысяч.
— Ферди?
— И я.
Гораций взирал на обоих финансистов со счастливой улыбкой, как гувернантка, чьи питомцы успешно ответили на вопрос о главных реках Англии или об овчине, пеньке и свечном сале, которые некоторые страны почему-то так любят экспортировать.
— Смити и Ферди всегда полагались на мои советы касательно вложения средств, и я смог заверить их, что в «Банке Бонда» капиталы и проценты будут в наибольшей безопасности. Вы спрашиваете себя: «А как же оставшиеся пятьдесят тысяч фунтов?». Я буду счастлив их внести. Много лет, сэр, мы действовали весьма успешно и жили экономно. Мне удалось сколотить скромный капиталец, и, полагаю, Смити и Ферди — два самых обеспеченных грабителя в Англии.
— Благодаря вам, шеф, — сказал Смити, и Гораций еще немного расцвел.
— Смити — мой горячий поклонник. Как говорят французы, больше роялист, чем сам король. Значит, сэр, мы можем считать, что сделка улажена. Когда вы сочтете удобным, можно будет составить нужные бумаги, пока же будем считать это джентльменским соглашением. Теперь, думаю, все, сэр.
— Не совсем, — сказала Джил. — Осталось сказать, мистер Эпплби, что вы — ангел во плоти.
— Спасибо, мисс.
— И вы, мистер Смит.
— Спасибо, мисс.
— И вы, мистер Рипли.
— Всегда рад служить, мисс.
— Подписываюсь двумя руками, — сказал Майк, — но при одном условии.
— Сэр?
— Вот оно. Я не могу допустить, чтобы вы постоянно говорили мне «сэр». Господи, Эпплби, вы понимаете, что для меня сделали? Вы спасли мне жизнь. Могу ли я слышать «сэр» из уст… как мне вас назвать?
— Душечки-зайчика? — предположила Джил.
— В точку. Но душечки-зайчика, которому я должен целовать подол платья.
Гораций заметно растрогался. Впервые за тридцать лет щеки его порозовели.
— Мой разлюбезный, ах, мой разлюбезный, — сказал он.
Рассказы
Большая игра. Перевод А.Притыкиной, Д.Притыкина
Воспер принимается за дело. Перевод А.Притыкиной, Д.Притыкина
Удачливый Стиффем. Перевод Н. Трауберг
Noblesse oblige. Перевод Н. Трауберг
Менестрель в маске. Перевод Н. Трауберг
У Бинго все в порядке. Перевод Н. Трауберг
Брэмли так бодрит! Перевод П. Трауберг
Ну как, судья? Перевод Н. Трауберг
Пуффи, Фредди и мясной трест. Перевод Н. Трауберг
Бинго и бомба. Перевод Н. Трауберг
Сигара — это вещь. Перевод Н. Трауберг
БОЛЬШАЯ ИГРА
Летний день клонился к закату. Длинные тени каштанов уже ложились на террасу гольф-клуба, а пчелы, задержавшиеся к этому часу на цветочных клумбах, походили на усталых бизнесменов, готовых, наконец, отложить работу и отправиться в ресторан, а после в театр. Старейшина клуба приподнялся в своем любимом кресле, посмотрел на часы и зевнул.
В ту же минуту из-за холма, со стороны восемнадцатой лунки, донеслись пронзительные крики — видимо, подошел к концу какой-то затянувшийся матч. Шум голосов приблизился, и на холме показалась небольшая компания. Возглавляли ее двое, оба невысокие и коренастые. Первый выглядел довольным, второй — расстроенным. Их сопровождали друзья и болельщики, один из которых, улыбающийся молодой человек, зашел на террасу, где сидел старейшина.
— К чему такой крик? — поинтересовался тот. Юноша опустился в кресло и закурил.
— Перкинс и Бростер, — ответил он, — шли вровень после семнадцатой лунки и решили поднять ставки до пятидесяти фунтов. Оба добрались до грина в семь ударов, и Перкинсу всего-то нужно было попасть с полуметра, чтобы свести матч к ничьей. Он промахнулся. Эти двое играют по-крупному.
— Занятно, — произнес старейшина, — большие ставки обычно делают те, на чью игру невозможно смотреть без содрогания. Чем выше мастерство игрока, тем меньше он ставит на кон. Только самым никчемным гольфистам свойственно подогревать интерес к игре большими деньгами. Однако я не назвал бы пятьдесят фунтов такой уж серьезной суммой для Перкинса и Бростера, ведь оба они достаточно хорошо обеспечены. Вот если вам угодно послушать… Челюсть молодого человека слегка отвисла.
— Ой, надо же, я и не думал, что уже так поздно, — залепетал он, — мне нужно…
— …о действительно крупной ставке…
— Я обещал…
— …я с удовольствием расскажу, — закончил старейшина.
— Погодите, — угрюмо сказал юноша, — это не о том, как двое влюбляются в одну девушку и играют матч, чтобы решить, кому она достанется? Если так, то…
— Ставка, о которой я говорю, — ответил старейшина, — гораздо больше и значительнее, чем любовь женщины. Итак?
— Ладно, — сдался его собеседник, — давайте уж.
— Как известно, не в деньгах счастье, — начал старейшина. — Пример тому — Бредбери Фишер, герой моей истории. У него, одного из самых известных нуворишей Америки, было две печали: застрявший на двадцати четырех гандикап и неодобрительное отношение жены к реликвиям гольфа из его коллекции. Однажды, увидев, как он любуется брюками, в которых Френсис Уйме победил Вардона и Рея в исторической переигровке[65] на открытом национальном чемпионате, жена спросила, не лучше ли коллекционировать что-нибудь стоящее, вроде старых мастеров или прижизненных изданий.