— Ш-ш! — сказал лорд Шортлендс.

— Ш-ш! — сказала и Терри.

— Опять за свое, — огорчился Ворр. — Судорга, как говорится. Ногу схватило.

Он медленно встал, размялся, подошел к сейфу и постучал по нему, а потом презрительно хмыкнул.

— Хо! Тоже мне сейф! Сообщники приободрились.

— Значит, вам легко его вскрыть? — проверил Майк.

— Да хоть ножом от сардинок! Дайте-ка… Не-а, лучше шпильку.

Растерянный граф, которого Огастес явно считал чем-то вроде подмастерья у слесаря, сидел на тахте, обхватив голову руками. Урезонивать героя пришлось Терри.

— Может быть, лучше ваши орудия, мистер Ворр? Как-никак, ездили за ним в Лондон.

Огастес, большой поклонник красоты, все-таки не сдался.

— Шпильку.

Майк пожалел, что отослал Стэнвуда. Вот кто тут нужен. Что ж, придется заменить его по мере сил.

— Ладно, — сказал он, — хватит. Кончайте комедию, работать пора.

Однако он ошибся. Суровость обидела Огастеса.

— Ах, вот как? — поинтересовался он. — Да я их в окно выброшу!

И, подняв сумку, он стал ею размахивать.

— Майк! — закричала Терри.

— Остановите его! — вскрикнул граф.

Майк кинулся к Огастесу и застыл на месте. Он услышал женский голос за дверью. Сумка, полная острых инструментов, ударила его по лицу. Вслед за этим раздался звон, она вылетела в окно и, судя по всплеску, упала в ров.

— От это да! — заметил медвежатник.

— Майк! — вскричала Терри. — Вы ранены?

Но Майк выскочил из комнаты и хлопнул дверью.

Сообщники удивленно смотрели друг на друга. Первым заговорил граф.

— Пойду-ка я лягу.

— Почему он убежал? — спросила Терри.

— Глаз промыть, дорогуша, — объяснил Огастес. — А то распухнет, будь здоров. Ловко я его, однако!

— Шорти! — воскликнула дочь — Как ты думаешь, он ранен?

Лорд Шортлендс уклонился от обсуждения этой проблемы. Майк ему нравился, и при нормальных обстоятельствах он бы ему посочувствовал, но сейчас им владела мысль о том, что Огастес, должно быть, выпил не все. Отсюда следовало, что можно хлопнуть стаканчик, а после того, через что прошел бедный граф, это поистине необходимо. Время ли размышлять об увечьях человека, который скорее знакомый, чем близкий друг?

— Спокойной ночи, — сказал он, уходя. Огастес тем временем сокрушался.

— Что ж это я, а? — сетовал он. — Много кому я дал бы в глаз, но не мистеру Кардинелу. Я его очень уважаю.

Терри кинулась на него, как самка леопарда.

— Вы его убить могли!

— Ну уж, дорогуша! — возразил он. — Одно дело — убить, другое — заехать в глаз. А что вы орете, это хорошо. Значит, как говорится, в сердце проснулась любовь.

Негодование исчезло. Чувство юмора у Терри надолго не засыпало.

— Вы так считаете, мистер Ворр?

— А то! Зря силы тратите, как этот, фараон. Помните, жабы у них расплодились, а он и ожесточись? Эй, пить больше нечего!

— Какая жалость!

— Мята, — констатировал Ворр. — Вас и на свете не было, а мой дядя Фред, помнится…

— И я помню, вы рассказывали.

— Вон как? Так о чем мы говорили?

— О жабах.

— Это я так, к слову. А говорили мы об, эт-та, ожесточении сердец. Значит, проснулась любовь. Самое время пойти к мистеру Кардинелу. Обнимете-поцелуете…

— Да?

— А то как же! Он вас, что называется, любит.

— Он вам говорил? Ах, забыла, вы же прочитали письмо.

— Ну! На столе лежало.

— Вы всегда читаете чужие письма?

— Могу, так читаю. Интер-ресно, как люди живут, а уж мистер Кардинел — и подавно. Всем хорош. В Америке сказали бы — туз.

— Вам нравится Америка?

— Да ничего. Хаш с кукурузой ели?

— Нет, не доводилось.

— Будете там, поешьте. И вафли у них — ого!

— Расскажите мне про вафли.

— Прям сейчас! Я вам про мистера Кардинела скажу. Одно слово, туз.

— Вы часто видите тузов? Огастес молчал, он был в трансе.

— А рыба печеная? — проговорил он наконец. — А курица по-мэрилендски? А пирог с клубникой?

— Я вижу, вы любите поесть.

— Это да. И мистера Кардинела люблю. Вот с кого Стэнвуду пример брать. С ним хлопот не оберешься. Уж как я за ним смотрел, а что толку? Пьет как не знаю кто, и еще дворецких всяких слушает. Росситер он, это надо же!

— Не знала, что Стэнвуд пьет.

— Сосет, как насос, дорогуша. Прямо, эт-та, жаждущий цветок. То ли дело мистер Кардинел! Посадите его в погреб, он выйдет — ни в одном глазу. И такая пигалица выйти за него не желает!

— Вы грубоваты, мистер Ворр.

— Для вашего блага, дорогуша.

— А! Ну, тогда простите.

— Ничего, ничего. Значит, выходите, не прогадаете. Положение занимает.

— Вроде бы да.

— Веселый такой.

— Да, веселый.

— Играет на укулеле.

— Просто идеал.

— И кошку-собачку не обидит. Как сейчас помню, подобрал он песика, грязный такой, мокрый — и отнес к нам. Прямо Авраам, одно слово. — Огастес утер слезу. — Она тоже собачек любила. Ладно, так вы к нему пойдите и, эт-та, скажите: «Да».

— Не стоит, мистер Ворр.

— Вы что ж, за него не выйдете?

— Не выйду.

— Ума у вас нету, дорогуша. А, привет, мистер Кардинел!

— Майк! — вскрикнула Терри.

Огастес глядел на дело своих рук — один глаз закрыт, по щеке расползается пятно, словно пчелы искусали.

— От это да! Виноват, мистер Кардинел. Майк отмахнулся.

— Да ладно, с кем не случается! Где Шорти?

— Собирался лечь, — отвечала Терри. — А почему вы убежали?

— Услышал голос вашей сестры.

— О, Господи!

— Не беспокойтесь. Я все уладил.

— Как?

— Думать пришлось на месте. Она спросила, что со мной. Так Шорти лег? Это хорошо. Пусть поживет, пока можно. Бедный он, бедный! Сердце кровью обливается.

— Что вы ей сказали?

— Сейчас, сейчас. А вам я сказал, что думать пришлось на месте?

— Да.

— Так вот, я заложил Шорти. Как русский крестьянин, знаете. Бегут за ним волки, он им ребенка и выбросит, все же саням легче. Итак, я сказал вашей сестре, что Шорти напился и бьет окна. «Посмотрите, — говорю, — и мне перепало». Она хотела зайти, но я ее убедил, что с ним справлюсь. Она меня благодарила: «Какое утешение, что вы тут!» И ушла. Что-то вы не радуетесь.

— Шорти жалко.

— Мне, собственно, тоже. Но, как выражается Спинк, омлета в белых перчатках не сделаешь.

— Да, наверное. И вам пришлось думать на месте…

— Именно. А Шорти не рассердится. Он меня похвалит.

— Не очень пылко.

— Может быть, не очень. Но увидит, что иначе я поступить не мог.

— Надеюсь, это его поддержит при беседе с Аделой. А что будем делать с глазом? Его надо промыть.

— Мяса сырого положите, — твердо сказал Огастес. — Пойдите в кладовую, возьмите хороший кусочек. Сразу легче станет.

— Я думаю, вы правы.

— А то! Мясо — его ничем не пробьешь.

— Жестокие забавы старины, — заметил Майк. — «Пробивать мясо». Сколько со мной хлопот!

— Ничего, — ответила Терри и ушла делать доброе дело. Огастес осмотрел глаз и вынес приговор эксперта:

— Фонарь, дорогуша.

— Да, Огастес. А как распух! Вроде свинки.

— И не ко времени. Эти, особы, что они любят? Красоту. Так-то, дорогуша. Пожалеть — пожалеют, а уж любить — не обессудьте. Вот ваша сейчас…

— Я бы сказал «леди Тереза».

— Ладно, леди. Что бишь я? А, помню! Я, значит, ей говорю чтобы она, эт-та… Ух ты, прям черный! Помню, один со-ци-а-лист тоже мне в глаз заехал, за консервированные взгляды. Так где мы были?

— Не знаю.

— А я знаю. Значит, сказал я вашей…

— Огастес!

— Ничего девица, хо-хо! Как говорится, пупсик.

Майк вздохнул. Ему хотелось обойтись без методов Стэнвуда, но становилось ясно, что других в данном случае нету.

— Вы не заняты? — спросил он.

— Вроде нет. А что?

— Не могли бы вы повернуться ко мне спиной?

— Зачем это?

— Не важно. Сделайте одолжение, повернитесь — и наклонитесь.