Довольный собой, Космо двинулся дальше. Лорд Шортлендс радостно засмеялся.

— Ну как, Спинк? — осведомился он. Дворецкий не отвечал. Лицо его затуманилось.

— Если этот толстый нахал знает вашего племянника, — развернул свою мысль пятый граф, — навряд ли удастся выдать его за Росситера. Да, Спинк, вам крышка. Кончились ваши козни.

Мервин Спинк молчал. Подняв мотоциклет, он мрачно сел на него и мрачно направился в деревню.

Радость его сменилась скорбью. Синее небо было отвратительным. Бабочки — хуже некуда, колосья — это черт знает что! Словом, настроение пресловутой Пиппы,[12] столь понятное у человека, которому светят полторы тысячи фунтов, начисто исчезло.

— Тьфу, та-ра-рам! — мрачно бормотал Мервин Спинк.

Добравшись до почты, он отправил телеграмму племяннику и мрачно поехал обратно, в замок, чтобы укрыться в своем логове.

Просидев там немалое время с мыслью о том, что нет на свете слов, печальнее чем: «Так могло бы статься»,[13] он услышал звонок из комнат леди Аделы. Когда вызывает хозяйка, надо идти, что бы ты ни чувствовал.

— Да, миледи?

— О, Спинк, приехал мистер Кобболд. Вы не посмотрите, все ли в порядке? Быть может, ему что-нибудь нужно.

— Сию минуту, миледи.

— Мистера Росситера нашли?

— Нет, миледи. К сожалению, он уехал.

— Но вы с ним свяжетесь?

— Непременно, миледи.

Мервин Спинк удалился, ничуть не страшась встречи с новым гостем. Когда он (Спинк, не гость) служил в роскошном доме Кобболда-старшего, младший ему очень нравился, поскольку, от щедрости душевной, нередко заглядывал к нему, чтобы поболтать и выпить. Мало того, несколько раз они ходили вместе на матч.

Однако, приближаясь к голубой гостиной, он был достаточно сумрачен.

Майк сидел в своей комнате, переодевшись к обеду, и ему все нравилось. Пятый граф мог терзаться и томиться, как Шильонский узник, но на свежий взгляд комнаты замка были выше всех похвал.

Скажем, окна, как справедливо заметила хозяйка, выходили в розовый сад, а дальше ласкали взор поля и рощи, где каркали грачи и бегали кролики. В самой комнате было уютно, если не сказать — роскошно. Особенно понравилось Майку мягкое кресло. В сельских спальнях сплошь и рядом обнаруживаешь мебель, сделанную в далеком прошлом по заказу инквизиции; но тут было не так.

Сидя в этом кресле, положив на столик ноги, Майк думал о Терри. Мысли его прервало то, что дверь открылась и появился вальяжный незнакомец, по-видимому — дворецкий, то есть тот самый Спинк, соперник лорда Шортлендса. Вон он каков, этот Адонис или, если хотите, змий в эдемском саду! Что ж, понятно, почему пятый граф его боится.

— Добрый вечер, сэр, — сказал Адонис.

— Добрый вечер.

Хотя Спинк и страдал, уста его тронула улыбка, какой улыбается дворецкий, когда один из вышестоящих совершит промах. Хозяйка сказала ему, что в голубой спальне находится Стэнвуд Кобболд, однако в кресле сидел кто-то другой.

— Простите, сэр, — произнес Спинк. — Должно быть, я что-то перепутал. Мне показалось, что, по словам миледи, здесь обитает мистер Кобболд.

— Да. Это я.

Дворецкие не вздрагивают, и Спинк только покрылся зыбью.

— Мистер Стэнвуд Кобболд, сэр?

— Он самый.

Они помолчали, и Спинк осторожно спросил:

— Вот как, сэр?

Надо быть особенно глупым, чтобы ничего не заподозрить, если вместо гиппопотама видишь греческого бога. Спинк был умен. Он сразу распознал, что дело нечисто, и взгляд его стал суровым.

Повторим, Спинк был умен и тут же смекнул, что на этом можно нажиться, мало того — восстановить рухнувшие упованья. Молодые люди, приезжающие в замок под чужим именем, зачем-нибудь это делают. Значит, надо узнать их тайну и назначить свою цену. Дворецкий приободрился.

— Разрешите заметить, сэр…

— Да-да. Прошу.

— Дело в том, сэр, что я знаю мистера Кобболда.

Майк обнаружил, что кресло не так уж удобно. Чем-то оно напоминало раскаленную сковороду.

— Знаете? — переспросил он, быстро вскочив.

— Да, сэр. Я служил почти целый год у мистера Кобболда-старшего, на острове Лонг-Айленд. С мистером Кобболдом-младшим мы виделись ежедневно.

— Тут есть над чем подумать, — проговорил Майк.

— Вот именно, сэр.

Словечко «сэр» подсказывало, что дворецкий не принимает его за вора. По-видимому, какая-то черточка, быть может — особое достоинство, побудила отвергнуть самую простую разгадку.

Что ж, подумал Майк, тем лучше. Должно быть, можно сговориться за сходную цену. Как видите, оба они стремились к одному и тому же.

— Присаживайтесь, — сказал Майк. — Ваша фамилия Спинк, если не ошибаюсь?

— Да, сэр.

— Так вот, дражайший Спинк, не будем делать глупостей. Договоримся тихо-мирно за круглым столом.

— Согласен, сэр.

— Начнем с того, что я не Стэнвуд Кобболд.

— Вот именно, сэр.

— Прекрасно. Теперь встает вопрос, кто же я. Как вам кажется?

— Фамилии не знаю, сэр, но имя ваше, по-видимому, Майкл. Кроме того, смею предположить, что вы — друг мистера Стэнву-да. Приехали вы вместо него, чтобы ухаживать за леди Терезой.

— Однако! Как это вам удается? Наверное, фокус с зеркалами.

Мервин Спинк снисходительно улыбнулся.

— Недавно леди Тереза получила… э-э… весьма пылкое послание с подписью «Майк».

— Господи! Она его показывала?

— Отнюдь, сэр. Одна из служанок нечаянно прочитала его, убирая туалетный столик, а позже пересказала в нашей гостиной.

Майк покраснел, что было ему к лицу, и слегка скрипнул зубами.

— Да? — зачем-то переспросил он.

— Да, сэр. Одна из горничных. Конечно, я сделал ей выговор.

— А шею не свернули?

— Нет, сэр.

— Зря. И как, ей понравилось?

— О нет, сэр. Я был очень строг.

— Не выговор. Письмо.

— Понравилось, сэр.

— Что ж, и то хлеб. Доставил человеку удовольствие. Огастес тоже его похвалил.

— Кто, сэр?

— Один лондонский критик. Если как-нибудь встретите, познакомьте его со служанкой. Явное родство душ. А что до ваших слов, вы правы. Что будем дальше делать? Кстати, фамилия моя — Кардинел.

— Я часто слышал о вас от мистера Стэнвуда.

— Мы старые друзья. Прибавлю, что он полностью согласен с моими теперешними планами.

— Так я и думал, сэр. Мистер Стэнвуд исключительно добр, тем более — к друзьям. Но вы говорили…

— …что будем делать дальше?

— Простите, сэр?

— Ну-ну, Спинк, где ваш разум? Прежде всего, надо обеспечить ваше молчание. Если Алела узнает, мне конец.

— Несомненно, сэр.

— Итак?

— Если разрешите, сэр…

— Разрешу, разрешу.

— …я бы предложил полюбовное соглашение.

— Финансового характера?

— Вот именно, сэр.

Майк облегченно вздохнул и улыбнулся Спинку, как улыбались жители Гента гонцам из Аахена.[14]

— Значит, дело ясно, — сказал он. — Как вам десятка?

— Ну, что вы, сэр!

— Это немалые деньги.

— Меньше, сэр, чем двести фунтов. Майк засмеялся.

— Что-то у меня со слухом. Мне послышалось «двести фунтов». Или с акустикой комнаты…

— Я так и сказал, сэр. Майк щелкнул языком.

— Слушайте, Спинк! Все мы любим пошутить, но это уж слишком. Вы, наверное, имели в виду двадцать?

— Нет, сэр, двести. Мистер Стэнвуд часто говорил о ваших доходах. Мне кажется, указанная сумма не так велика по сравнению с вашими чувствами к леди Терезе. Я сужу по письму.

— А если я дам вам в глаз?

— В глаз, сэр?

— Очень уж тянет, руки чешутся.

— Весьма прискорбно, сэр.

— Нет, это подумать — двести фунтов!

— Они мне нужны, сэр.

— Знаю.

— Его светлость поделился с вами, сэр?

— Еще как! Вот вам и другая причина. Я не хочу ему мешать.