— Ты только тронь, дорогуша, только, эт-та, тронь, дам по куполу. — Он отхлебнул еще. — Мята. Хорошая травка. И для здоровья полезно. Помню, любил я мятные леденцы. Дядя Фред мне давал, чтобы я не дек-ла-ри-ро-вал. Такой эт-та стих, дорогуша, туман там, обман. — Он с упреком взглянул на Майка. — Обман, дорогуша. Это грех, ложь называется. Возьмем Ананию и Сапфиру…[22]

Лорд Шортлендс испуганно тронул локоть Майка.

— Кардинел!..

— А?

— Вы ничего не заметили?

— Э?

— Я думаю, он напился.

— И я так думаю.

— Что же нам делать?

— Прервать операцию. Огастес!

— Чего?

— Ш-ш-ш, — сказал Майк.

— Ш-ш-ш, — сказал граф.

— Ш-ш-ш, — сказала и Терри. Ворр очень обиделся.

— Заладили, «шы» да «шы»! — горестно воскликнул он. — Народ перебужу, да? Ну, что «шы»? Что «шы»?

— Простите, Огастес, — сказал миролюбивый Майк. — Больше не будем. Может, все-таки приступите к делу?

— Какому такому делу?

— К сейфу.

— Какие еще сейфы?

— Который вы собирались открыть.

— А, этот! Что ж, дорогуша, потопали. Эй!

— Что?

— Где инструменты?

— Не у вас?

— Да вроде бы нет…

— Не могли же они пропасть!

— Почему это «не могли»? Могли, как миленькие. У слесаря может пропасть инструмент? Может. А я что, хуже? То-то и оно, дорогуша. Сперва подумайте, а потом уж и, эт-та, говорите.

— Наверное, вы оставили их у папы, — предположила Терри.

— Ну, здрасьте! Теперь вы начали. Какие такие папы?

— Я хочу сказать, Шорти. Огастес повернулся к графу.

— Это вы, что ли?

— Сокращение от «Шортлендс», — пояснил Майк.

— Надо же… — удивился Огастес. — Со-кра-ще-ние… — он хрюкнул, и так громко, что измученный пэр подскочил на шесть дюймов, а спустившись, вцепился в рукав Майка.

— Зачем вы хрюкаете?

— Ды ладно, не буду.

— Адела и так плохо спит.

Майк понял, что надо было дать железной леди снотворное, скажем — в теплом молоке. Именно такие мелочи упускают стратеги.

Огастес тем временем бродил по комнате, бормоча: «Значит, от Шортлендс». Потом он опустился в кресло, благодушно бормоча и там, словно попугай, чью клетку накрыли зеленой бязью.

— Сбегайте, Шорти, посмотрите, не у вас ли они, — сказал Майк.

Граф убежал. В библиотеке воцарилась странная тишина. Огастес закончил монолог и сидел, опустив голову. Терри тронула Майка за локоть.

— Майк! — прошептала она.

— Да, моя дорогая?

— Посмотрите, он плачет.

Майк посмотрел. Действительно, из-под очков медленно текли слезы.

— Что случилось, Огастес? — спросил он. Обратившийся медвежатник утер жемчужные капли.

— Про нее вспомнил, дорогуша.

— Про кого?

— Да про нее. Потерял я одну, эт-та, особу… Майк облегченно вздохнул.

— Ничего, — шепнул он Терри. — Впал в сентиментальность.

— Да-а?

— Да. И слава Богу, следующая стадия — буйство. Не знал, Огастес, что у вас несчастная любовь. Когда вы в последний раз ее видели?

— Я не видел. Она не пришла.

— Куда?

— Да в эту, ре-гис-тра-туру. Наверное, вы думали, дорогуша, чегой-то он плывет один по, эт-та, морю житейскому. Сейчас скажу. Собирался я жениться, а она не пришла.

— Ай-я-яй!

— То-то и оно.

— Какая жалость, мистер Ворр!

— Пропала, наверное. Я ей про все рассказал, она вроде бы простила, а явился я на Бик-стрит, смотрю — ее нету. Два часа просидел.

— Какой ужас! Что же вы сделали?

— Ну, выпил шипучки, съел сэнгвич с ветчиной… А забыть — не забыл, дорогуша. Прямо вижу ее физиогномию, а сердце-то гложет, будто мыши.

Майк понимающе кивнул.

— Любовь, это вам не сахар. Вот они, женщины. Рыцарственный Огастес с ним не согласился.

— Прям сейчас! Я так думаю, — начал он, допивая сгёте de menthe, — может, это перст судьбы, а может — и нет. Эти ре-ги-стра-ту-ры есть и на Бик-стрит, и на Мик-стрит, и на Грик-стрит. Трудно ли перепутать? Я пошел на Бик-стрит, а она, значит, на Мик-стрит…

— Или Грик-стрит.

— Ну!

— Что ж вы ее не спросили?

— Опоздал, дорогуша. Целую неделю обижался, а там и подумал: не иначе как не-до-ра-зу-мнение. Пошел к ней, да не застал. Говорят, нету, уехала. Ну, я и сам уехал в Америку с одним джен-тле-ме-ном. Как говорится, пролег меж нами океан.

Воцарилось молчание. Потрясенные Майк и Терри с сочувствием смотрели на Огастеса, тогда как он, если бы не икал, мог бы сойти за статую печали.

Однако вскоре он ожил, словно Галатея.

— А ка-ак она стряпала! — проговорил он. — К примеру, пирог с почками. Одно слово, таял во рту.

— Какой ужас!

— Да, дорогуша.

— Шекспир бы написал неплохую пьесу, — предположил Майк.

— Ну! — согласился Огастес, снимая очки, чтобы утереть новую слезу. Надев их, он печально смотрел на сообщников. — Куда ни глянешь, беда. У вас-то как, мистер Кардинел? Вот с ней, с ней!

Терри залилась краской, что позволило Майку сравнить ее щеки с предвечерним багрянцем на летнем небе, а заодно подумать о том, что бы тут сделал лорд Перси. Ответ не замедлил: он бы сам превратился в розу.

— Переменим тему, — предложил он.

Огастес помрачнел и резко выставил подбородок.

— С чегой-то? — осведомился он — Тему, понимаешь! Будут мне указывать всякие…

Он замешкался, отыскивая mot juste, но тут появился лорд Шортлендс и сообщил, что инструментов нигде нет.

— Каких эт-та ин-скру-ментов?

— Да ваших.

Огастес поджался. Последний глоток cr’eme de menthe переместил его в следующую фазу алкогольной интоксикации, а потому он зорко взглянул на графа.

— А на что они вам? Тронете — дам в рыло.

— Вы же сами меня послали!

— Это кто, я?

— Послал, послал, — заверил лорд Шортлендс Майка, на которого Огастес тут же сурово взглянул, спросив при этом:

— А он тут при чем?

— Понимаете, Огастес, — сказал Майк, — без инструментов нам не обойтись. Значит, их надо найти.

— Зачем это? Они под диваном, я сам положил. Как сюда явился, так сразу и засунул.

— А, ясно! Произошло недоразумение.

— Не люблю я этого…

— Ну, ладно. Вот они, просим.

Огастес отрешенно взял сумку. Смотрел он на лорда Шортлендса, по-видимому, ощутив неприязнь к безобидному пэру.

— Графы! — произнес он, и его сообщники поняли, что сгёте de menthe обратил записного сноба в бескомпромиссного мятежника. — Чихать я на них хотел. Тоже мне, графы!

— Они совсем неплохи, — возразил Майк, пытаясь остановить дрейф в сторону Москвы.

— Прям сейчас! Рыщут, как говорится, обирают сирот и вдов. И вообще, никакой он не граф.

— Поверьте, граф. Завтра он покажет вам корону, можете поиграть с ней. Так вот, Огастес…

— Мистер Ворр.

— Простите.

— Еще чего, простить! Я вам не Огастес. Пораспустились! Чего не люблю, того не люблю. Надо бы Стэнвуду сказать, а то он… Может, я и не граф, но тоже человек, себя, эт-та, уважаю.

— Конечно, мистер Ворр, — заверила Терри.

— Ну!

Лорд Шортлендс ощутил, что пора переменить тему.

— Я постоял у Аделы под дверью. Кажется, спит.

— Это хорошо, — откликнулся Майк.

— Какие такие Аделы? — спросил Огастес.

— Леди Алела, моя дочь.

Огастес нахмурил лоб. Он знал, что разум его почему-то затуманен, но не мог уловить, где же тут ошибка.

— Прямо! — наконец догадался он. — Вон ваша дочка.

— Нас трое, мистер Ворр, — сообщила Терри.

— Хо! — заметил Огастес тоном, каким говорят, чтобы не обидеть даму. — Ладно, потолкуем с этой Аделой.

— Может, попозже? — предложил Майк, видевший, что граф — в агонии. — Сделайте дело, и потолкуете. Кстати, сейф у окна.

— Справа от окна, — уточнила Терри.

— Почти рядом, — добавил граф, чтобы не допустить и малейшей ошибки.

— Ы-р-р, — сказал Огастес. — Чего ж время теряли? Ой! Его сообщники вскочили разом.

— Ш-ш! — сказал Майк.