На этот раз явственно прозвучал вздох.

Что-то прижалось к растрескавшимся губам, и вновь потекла вода.

Мы жадно пили, на этот раз аккуратнее, только бы снова не забрали воду.

Мы пили до тех пор, пока не заболел живот. Струйка воды становилась все тоньше, наконец иссякла совсем, и мы хрипло запротестовали. Еще одна емкость прижалась к нашим губам, и мы исступленно пили, пока не опустела и она.

Казалось, еще глоток — и желудок взорвется, и все равно мы заморгали, пытаясь сфокусировать взгляд на воде. Было слишком темно, не видно ни единой звезды. Мы моргнули еще раз и поняли, что темнота ближе, чем небо. Над нами навис мрачный, как ночь, силуэт.

Зашуршала ткань, и песок скрипнул под каблуком. Фигура выпрямилась, послышался резкий звук — звук расстегивающейся молнии, взрезавший ночную тишину.

Лезвие света пронзило глаза. Мы застонали от боли, и наша рука взметнулась козырьком к закрытым глазам. Даже сквозь опущенные веки сияние казалось слишком ярким. Свет исчез, и прямо над нами послышался еще один вздох.

Мы осторожно приоткрыли ослепшие глаза. Тот, кто склонился над нами, не произнес ни слова. В воздухе повисло напряжение, но нам было все равно. Было сложно думать о чем-то, кроме воды у нас в животе, и о том, где бы найти еще. Мы постарались сосредоточиться и разглядеть нашего спасителя.

Несколько минут мы щурились и моргали, пока не различили тускло выделяющееся во мраке белое пятно под темным лицом. Мелькнула мысль: «Борода — как у Санта Клауса». Откуда-то из глубин памяти выплыли другие черты лица. Все сходилось: крупный нос с раздвоенным кончиком, широкие скулы, густые седые брови, глубоко посаженные глаза с морщинистыми веками. Черты виднелись нам лишь намеками, но мы знали, как это лицо будет выглядеть при свете дня.

— Дядя Джеб, — удивленно прохрипели мы. — Ты нас нашел.

Он сидел на корточках подле нас. Услышав свое имя, он чуть качнулся на каблуках.

— Н-да… — Грубоватый голос всколыхнул сотни воспоминаний. — Н-да… бедолага…

— Они здесь? — Слова вылетели сами, как вода, попавшая в легкие. Помимо воды меня волновал лишь этот вопрос. — Они добрались?

В темноте невозможно было прочитать выражение лица дяди Джеба.

— Кто? — спросил он.

— Джейми! Джаред! — Наш шепот взвился, словно крик. — Джаред был с Джейми. Наш брат! Они тут? Дошли?

Ответ последовал почти сразу.

— Нет. — Твердо, без эмоций и без жалости в голосе ответил он.

— Нет… — прошептали мы. Мы не повторяли за ним, а протестовали — зачем вернули жизнь? Зачем?! Мы снова закрыли глаза и прислушались к боли в теле, чтобы хоть немного отвлечься от боли внутри.

— Послушай, — через некоторое время произнес дядя Джеб. — Мне тут нужно кое-что уладить. Отдохни немного, я за тобой вернусь.

Мы не стали открывать глаза, не понимали значения слов, мы слышали только звуки. Шаги захрустели, удаляясь. Мы не знали, куда он пошел, да и не хотели знать.

Они пропали. Не оставалось ни способа их найти, ни надежды. Мы никогда их больше не увидим: Джаред и Джейми исчезли — а уж они-то исчезать умели.

Вода и ночная прохлада вернули ясность сознания, такую нежеланную сейчас. Мы перевернулись на живот и снова зарылись лицом в песок. Мы слишком устали, истощение перешло в новое, болезненное состояние. Надо уснуть, только бы не думать…

И мы погрузились в сон.

Проснулись мы все еще ночью, но на востоке уже угрожающе занимался рассвет — горы окрасились тусклым багрянцем. Во рту ощущался привкус земли, и поначалу мы не сомневались, что дядя Джеб нам приснился. Ну конечно же.

Этим утром думалось яснее, и мы почти сразу заметили странный предмет у нашей правой щеки — явно не камень и не кактус. Мы потрогали его — твердый, гладкий — и подтолкнули: внутри маняще заплескалась вода.

Дядя Джеб на самом деле побывал здесь и оставил нам флягу.

Мы осторожно сели: казалось, что мы вот-вот переломимся пополам, как высохший прутик. Вообще-то мы чувствовали себя лучше. Должно быть, вода делала свое дело. Боль притупилась, и впервые за долгое-долгое время нам захотелось есть.

Непослушными пальцами мы отвернули крышку. Фляга была не полной, но воды хватило, чтобы желудок снова растянулся — наверное, успел съежиться. Мы выпили все до последней капли — к черту экономию!

В предрассветной тишине брошенная фляга упала на песок с глухим стуком. Теперь мы окончательно проснулись, вздохнули, жалея, что забытье прошло, и уронили голову на руки. Что дальше?

— Зачем ты дал этой твари воду, Джеб? — возмутился сердитый голос где-то позади.

Мы резко перевернулись, оперлись коленями. Увиденное не укладывалось в голове, сердце оборвалось.

Вокруг дерева, под которым я сидела, полукругом стояло девять человек. Все они были именно людьми. Я ни разу не видела таких гримас у представителей моей расы. Губы кривились от ненависти, открывая оскаленные по-звериному зубы. Брови нависли над горящими злобой глазами.

Шесть мужчин и две женщины, почти все крупнее меня. Внезапно я с ужасом поняла, почему они так странно держат руки перед собой, крепко зажав в них какие-то предметы. Они сжимали оружие: кто — короткие ножи, наподобие тех, что были у меня на кухне, прочие — клинки подлиннее, а один грозил огромным тесаком. Такой нож на кухне не пригодится. Мелани услужливо подсказала название: «Мачете». Другие держали длинные палки, металлические и деревянные. Дубинки.

Среди них я признала дядю Джеба. В руках он небрежно сжимал предмет, который мне еще не доводилось видеть лично, только в воспоминаниях Мелани, как и тесак мачете. В руках дяди Джеба было ружье.

Я глядела с ужасом, Мелани же — с изумлением, поражаясь количеству выживших. Восемь человек. Она считала, что Джеб здесь один — в лучшем случае, втроем с кем-то. При виде стольких уцелевших представителей человеческой расы ее сердце запело от радости.

«Идиотка, — одернула ее я. — Взгляни на них. Разве не видишь?»

Я заставила ее увидеть происходящее моими глазами: от фигур в темных джинсах и хлопковых рубашках, побуревших от грязи, исходила почти осязаемая угроза. Даже если когда-то они и были людьми, в данную минуту они превратились в нечто другое, стали варварами, чудовищами, жаждущими нашей крови.

В каждой паре глаз — смертный приговор.

Мелани с неохотой пришлось признать, что я права. В эту минуту ее обожаемые люди предстали в худшем своем проявлении — как в газетных заголовках из заброшенной хижины. На нас смотрели убийцы.

Лучше было бы умереть еще вчера. Зачем дядя Джеб спас нам жизнь?

От этой мысли меня передернуло. В голове замелькали истории о человеческих зверствах. К горлу подступила тошнота. Я постаралась сосредоточиться. Иногда люди не сразу убивают врагов — хотят выпытать у них сведения… или надругаться над телами…

Разумеется, я сразу вспомнила о тайне, которую они попытаются у меня выведать. Тайне, которую я никогда, ни за что не выдам, что бы со мной ни делали. Я скорее покончу с собой.

Я сумела утаить свой заветный секрет от Мелани с помощью ее же защитного приема: выстроила мысленную стену, чтобы спрятать информацию. Раньше в этом не было нужды.

Мелани почти не проявила интереса и даже не пыталась пробиться. Сейчас, когда оказалось, что не ей одной есть что скрывать, ее занимали заботы поважнее.

А стоило ли хранить от нее мою тайну? Мелани сильнее меня; я не сомневалась, что она выдержит любую пытку. А сколько выдержу я, прежде чем выдать им все секреты?

Меня чуть не стошнило. Самоубийство вызывало у меня отвращение: то же убийство, только хуже. Мелани придется пройти через те же пытки и смерть, что и мне. Я решила подождать до тех пор, пока другого выхода не останется.

«Нет, они на это не пойдут. Дядя Джеб ни за что не даст меня в обиду».

«Дядя Джеб не знает, что ты здесь», — напомнила я. «Скажи ему».

Я перевела взгляд на знакомое лицо. Густая седая борода не давала рассмотреть выражение рта, но глаза не пылали, как у остальных. Краешком глаза я заметила, что некоторые переводят взгляд с меня на него. Они ждали от него ответа на вопрос, который так пугал меня. Дядя Джеб не обращал на них внимания, он смотрел на меня.