– Подумаешь, дело какое – кольцо! – От злости у нее горели щеки. – Ты же сам подаешь на развод.

– Ты первая до этого довела!

– Только потому, что ты меня бросил!

– Только потому, что ты не оставила мне выбора. Они сидели друг против друга, тяжело дыша от еле сдерживаемого бешенства.

– Ну-ка, – распорядился он, не сводя с нее глаз, еле владея собой, – пошли наверх, ко мне.

Лиза уже встала из-за столика.

– Идем.

Первый поцелуй, безумный, торопливый, такой сильный, что стукнулись и скрежетнули зубы. Пытаясь успеть слишком много сразу, Оливер потянул ее за волосы, схватил за лацкан пиджака, больно впился в губы, сорвал с себя рубаху.

– Погоди, погоди, погоди, – выдохнул измученно, прислонясь голой спиной к двери.

– Что? – шепнула Лиза, обомлев от вида его мускулистой, гладкой груди.

– Давай еще раз сначала. – Он потянулся к ней, нежно и осторожно привлек к себе. Она уткнулась головою ему в грудь. Этот его особенный запах. Забытый, но вдруг вернувшийся с такой ошеломляющей, пронзительной остротой. Пряный, терпкий, неповторимый и неописуемый – не мыло, не дезодорант, не одежда. Его запах, он сам. Такой родной.

У нее на глазах появились слезы.

Оливер легко, почти неощутимо поцеловал ее в уголок рта. Как будто в первый раз. И снова, так же мимолетно. И еще. Медленно раскрывая ей губы, вызывая наслаждение, еле отличимое от боли.

Не двигаясь, чуть дыша, Лиза принимала его поцелуи.

С Оливером, только с ним, ни с кем больше, она не вела в сексе. Ни о чем не думала, не провоцировала, не командовала, не проявляла активности. Всегда уступала инициативу ему, и он это любил.

– Смотрю в твои глаза, а тебя даже там нет, – часто говорил он. – Вот ты какая у меня – слабая, беспомощная девчушка.

Она знала, как его заводит контраст между ее обычным напором и этой покорностью в постели, но вела себя так не нарочно. Просто в такие минуты ей не надо было думать. Оливер сам точно знал, что делать. И равных ему не было.

Его губы двинулись ниже, от губ к шее, к волосам. Закрыв глаза, Лиза стонала от блаженства. Сейчас впору умереть, подумала она и услышала, как он шепчет, жарко дыша ей в ухо:

– Пропала ты, радость моя.

Как во сне, она позволила отвести себя в постель. Послушно протянула руки, чтобы дать снять пиджак; пошевелила бедрами, помогая освободить себя от юбки. Гладкие простыни приятно холодили голую спину. Лиза дрожала всем телом, но лежала не двигаясь. Когда Оливер прихватил губами ее сосок, она встрепенулась, словно от удара током. Как же она могла забыть, насколько это забирает?

Поцелуи спускались ниже, ниже… Оливер едва коснулся губами ее живота, так тихо, что не задел легких волосков внизу, но у Лизы все заныло от желания.

– Оливер, я, кажется, сейчас…

– Погоди!

Презерватив – единственное, что напомнило ей о том, что все уже не так, как было раньше. Но думать об этом Лиза себе не позволила. Он трахается с кем-то еще? Ну, и она тоже.

Когда он вошел в нее, наступило умиротворение. Она дышала глубоко и ровно, и напряжение совсем пропало. Секунду наслаждалась покоем, отсутствием возбуждения, пока Оливер медленными, длинными толчками не начал входить глубже. Вот этого она и ждала. И знала, что будет классно.

А после плакала.

– Ты почему плачешь, солнце? – обнял он ее.

– Чистая физиология, – ответила она, уже вспомнив, кто она такая на самом деле. Довольно этой игры в дурочку. – Люди часто плачут, когда кончат.

Страсть сожгла дотла и злость, и неловкость. Вместо того чтобы ругаться, они лежали в постели, лениво болтая, радуясь, что обнимают друг друга. Как будто не было ни разрывов, ни взаимных упреков, ни громких сцен. Конечно, ни он, ни она не были столь наивны, чтобы думать, будто секс означает возможность примирения. Даже в пору самых безобразных скандалов секс у них был. Причем невероятный. Казалось, так они дают выход избытку эмоций.

Она рассеянно провела руками по его рельефным бицепсам.

– Все качаешься… Сколько раз верхний пресс делаешь?

– Сто тридцать.

– Я в восхищении!

Они говорили и говорили, и Оливер наконец зевнул:

– Солнце, давай поспим.

– Да, – согласилась Лиза. О том, чтобы ей уйти, не могло быть и речи, они оба это понимали. – Только в ванную зайду.

Умывшись, она почистила зубы его щеткой – не раздумывая, машинально – и, только закончив, заметила это.

Вернувшись из ванной, сунула замерзшие ноги между его бедер, чтобы согреться, как делала всегда. Потом они уснули, как спали почти четыре года каждую ночь, оба на правом боку. Лиза свернулась маленьким калачиком, а Оливер – калачиком побольше, вокруг нее, прижавшись всем телом и положив теплую ладонь ей на живот.

– Спокойной ночи.

– Спокойной.

– Странно как-то, – сказал в темноту Оливер, и Лиза почувствовала его боль и недоумение. – У меня интрижка с собственной женой.

Она закрыла глаза, теснее прижалась к его телу. Напряжение ослабло и сошло на нет. Так сладко она давно уже не спала.

С утра все до жути легко закрутилось само собой, как было заведено. Четыре года подряд так уютно и спокойно проходило каждое их утро. Оливер встал первым и приготовил кофе. Затем Лиза оккупировала ванную, а он нервничал и пытался ее выманить. Когда он забарабанил в дверь, вопя: «Живее, солнце, я же опоздаю!», ощущение дежа-вю нахлынуло столь мощно, что у Лизы закружилась голова и она не сразу сообразила, где находится.

Завернувшись в полотенца, улыбаясь, она вышла из ванной.

– Извини.

– Ты мне хоть полотенце сухое оставила?

– Конечно, оставила.

Она торопливо глотнула кофе и стала ждать. Зашумела вода, потом вдруг стало тихо. Теперь скоро…

– Лиза! – раздался, как она и ожидала, возмущенный вопль Оливера. – Солнце! Ты что, смеешься?! Еще бы носовой платок мне оставила! Вот всегда ты так.

– Это не носовой платок. – Согнувшись от смеха, Лиза вошла в ванную. – Это намного больше.

Оливер двумя пальцами взял у нее полотенчико для рук.

– Да этого мне даже на мои причиндалы не хватит!

– Извиняюсь, – мягко усмехнулась она, снимая с себя одно полотенце. – Смотри, я тебе последнюю рубашку готова отдать.

– Развратница, – проворчал он.

– Знаю, – кивнула Лиза.

– Совершенно невозможная.

– Знаю, знаю, – искренне согласилась она.

То насмехаясь, то ласкаясь, она вытирала его сильное, блестящее тело. Этим заниматься она всегда любила, хотя одним частям тела доставалось несколько больше внимания, чем другим.

– Эй, Лиз, – не выдержал наконец Оливер.

– Да?

– По-моему, бедра у меня уже сухие.

– Ах… ну да. – И они весело переглянулись.

Потом оделись, и вдруг в углу комнаты она увидела знакомую, как собственная рука, вещь и, не успев удержаться, воскликнула:

– Да ведь это же мой саквояж!

Тот самый саквояж. Оливер сложил в него какие-то свои вещи в тот день, когда ушел от нее.

В комнате вдруг стало тесно от мерзких воспоминаний. Бешенство Оливера, злоба и бессилие Лизы. Его слова, что семья у них ненастоящая. Ее язвительный совет подать на развод.

– Могу вернуть.

Оливер с готовностью протянул ей саквояж. Но настроение было уже испорчено, и сборы на работу заканчивали наспех и молча.

Когда задерживаться дольше стало невозможно, Лиза сказала:

– Ну, пока.

– Пока, – ответил он.

К своему удивлению, она почувствовала на глазах слезы.

– Не плачь, не плачь, – прижал он ее к себе. – Перестань, большая девочка, главный редактор. Косметику размажешь.

Лиза выдавила смешок.

– Жаль, что мы так и не помирились, – негромко проронила она.

– Что ж, – пожал плечами Оливер. – И такое случается. Ты ведь знала, что…

– …два брака из трех заканчиваются разводами, – договорили они хором.

– Ладно, по крайней мере, хоть не деремся, – натянуто улыбнулась она. – Даже разговариваем вот как люди.