Была глубокая ночь. Лиза выбилась из сил — уже пять часов она скрывалась от погони. Ветер и мороз усиливались. В последние годы на Аляске столбик термометра в апреле редко опускался до минус двадцати восьми, но из-за жуткого ветра, который, казалось, дул из далекого прошлого, выходило все тридцать пять. Согреваться становилось все труднее, страшно мерзли руки и ноги. Лиза знала: если в ближайшее время не удастся найти укрытие, и она, и ее собаки погибнут.

Сквозь завывания ветра она слышала, как снег стегал по капюшону куртки, скрипел под лыжами и как поскрипывала собачья упряжка. Ни звука, похожего на гул мотора. Но она не сомневалась: преследователи где-то недалеко. У них снегоходы, рация и оружие. Много оружия.

В ушах звучало эхо выстрела из пистолета сорок пятого калибра, перед глазами стояла фигура человека в зимнем камуфляже. Он бы нашел ее и убил, если бы не верные хаски Роскоу и Моук.

Не думай об этом. Главное сейчас — бежать, бежать, бежать. Снегоход будет двигаться ровно столько, сколько хватит топлива, а собакам бензин не нужен. Когда мы будем в безопасности, я подумаю, что делать дальше. Но только когда опасность останется позади.

Они подъехали к замерзшей реке, Лиза приказала собакам не останавливаться, а сама внимательно вглядывалась в лед, чтобы упряжка не угодила в темную предательскую полынью. Река начала вскрываться на прошлой неделе, когда воздух наконец прогрелся до плюс четырех. Днем природа то оттаивала на солнышке, то снова оказывалась в объятиях арктической зимы. Лиза никак не ожидала, что лед под ногами будет твердым, как асфальт.

Она повернула упряжку в сторону хребта Уайлдвуд-Ридж и вдруг перестала что-либо различать перед собой. Линия горизонта исчезла: тяжелые облака и бесконечная белая горная гряда слились в единую снежную массу — ни полутонов, ни теней. Она не могла понять, что впереди — поворот или яма.

Не было никакого смысла искать лыжню: ее скрыл снег. Значит, преследователи собьются со следа, но с другой стороны, она и сама может никогда отсюда не выбраться.

Собаки уже по грудь утопали в мягком снегу, увязая в нем. Лиза чувствовала, как холод проникает внутрь, пробирает до костей. Она понимала, что теряет тепло быстрее, чем вырабатывает. Становилось все труднее передвигать лыжи, ее все больше охватывало непреодолимое желание лечь и заснуть. Оставалось полагаться только на собственную волю: она не позволит им одержать победу. Лучше сгинуть здесь.

Ветер, подхватывая комья снега и острые льдинки, бил прямо в лицо. Все трое из последних сил двигались вперед, с невероятным трудом одолевая каждый сантиметр. Они уткнулись в подъем. Собаки обернулись на нее в недоумении и с легкой укоризной в глазах. Они как будто говорили, что устали и хотят отдохнуть. Лиза вдруг страшно захотела, чтобы сейчас с ними была Эбби. Она бы сумела заставить их легко преодолеть гору.

И тут Лиза ее увидела. Сестра стояла прямо перед ней. Лиза успела забыть ее широкоплечую, будто высеченную из мрамора, фигуру скандинавской спортсменки и снова почувствовала восхищение.

Перед глазами замелькали картинки из детства. Вот Эбби склонилась над ее кроваткой, улыбаясь во весь рот; вот они играют в прятки. С огорода принесли цветную капусту, они извлекают из нее гусениц и с визгом бросают друг в друга. Кувыркаются в воде. Красят друг другу ногти. И последняя картинка четырехлетней давности — после ужасной ссоры Эбби хлопает дверью.

Эбби улыбалась ей, не замечая бури. Она простила! Лиза ощутила невероятное облегчение. Хотела заплакать, но слезы превращались в льдинки, не успевая выкатиться. Хотела сказать Эбби, как устала, но губы не слушались. Она утопала по пояс в снегу, вокруг пронзительно выл ветер. Ей казалось, что голова отделяется от тела; Лиза медленно опустилась на колени. Ее все больше засыпало снегом; стало удивительно спокойно и хорошо, будто сестра перед сном заботливо укутывает ее одеялом. Безмятежность разлилась по всему телу. Снег покрывал ресницы; она перестала видеть, но улыбающаяся Эбби по-прежнему стояла рядом.

Собаки склонились над ней, встревоженно тычась носами в лицо, но Лиза этого уже не видела и не чувствовала.

Она видела только Эбби.

Сбросив туфли на высоченных каблуках, Эбби в чулках вприпрыжку бежала по улице, не обращая внимания на удивленные взгляды многочисленных прохожих. Костюм промок насквозь, волосы прилипли ко лбу. Какое же блаженство без туфель шлепать по мокрому теплому асфальту! Она больше не наденет их ни за какие деньги.

Дождь шел почти весь день — пресловутая серая английская изморось, — но это не останавливало гостей, приехавших в Оксфорд. Окна ее кабинета смотрели на восток, прямо на колледж Модлин, внизу зонты туристов покрывали Хайстрит. Таков Оксфорд — крупный торговый и деловой центр с лужайками и древними колледжами: здесь никогда не бывает выходных.

Держа туфли в одной руке, а портфель в другой, Эбби нырнула в «Золотой дракон» и с наслаждением вдохнула стоявший в кафе божественный запах чеснока и жареного лука, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не изойти слюной. Она обедала часов шесть назад — несколько сандвичей без верхней аппетитной корочки — и сейчас проглотила бы целую утку. Капли с мокрой одежды стекали на линолеум. Тони записал заказ: две порции жареной утки, блинчики, соевый соус, огурцы и лук. Парень, которого она раньше здесь не видела, взял с нее деньги и передал пакет с едой, осматривая ее с головы до ног.

— Ты такая высокая, — заключил он.

— Оригинальное замечание, — отозвалась она, удивляясь тому, что он говорит об очевидном.

— И сильная, да?

Он как будто оценивал ее, как рабыню, которую можно продать на рынке, и похоже, уже был готов ее ощупать и проверить зубы. Эбби вышла из кафе.

Опустив голову, она зашагала домой. Скорее бы снять мокрую одежду и набросить на себя что-нибудь уютное и теплое. Черт бы побрал этого Хью! На работу она обычно ходит в джинсах и кроссовках, не пытаясь поразить воображение клиентов, но на этот раз начальник настоял на том, чтобы она отказалась от привычной формы и надела что-нибудь более деловое и женственное. Как только некоторые женщины умудряются целый день ходить на каблуках — в них даже стоять невозможно! Ей казалось, что она полдня занималась тяжелой атлетикой, а не представляла комиссии план реконструкции парка XIX века.

Войдя в дом, она бросила портфель в холле и крикнула:

— Я дома!

— Приводи себя в порядок и заходи ко мне, — донесся до нее голос матери.

Эбби включила в кухне свет и, развернув пакет, сунула утку в духовку, чтобы она не остыла, отнесла туфли к мусорному ведру, но вдруг засомневалась: а что, если они ей еще пригодятся? После недолгого размышления она решила проявить благоразумие и поставила туфли у духовки — все-таки стоит их подсушить.

Зазвонил телефон, она не стала поднимать трубку — сначала нужно переодеться, к тому же у матери телефон всегда под рукой — она крикнет, если позвонят дочери. А еще она может нажать красную кнопку громкой связи над головой, и тогда звонок будет слышен по всему дому. Правда, мать это делала в исключительных случаях.

К счастью, Эбби не услышала ни зова, ни сигнала громкой связи — тишину в доме нарушал только шум дождя за окном да шуршание шин по мокрому асфальту, потом к ним добавился отдаленный звук сирены «скорой помощи». Поднимаясь к себе в комнату, Эбби с удовольствием вдыхала едва уловимый запах дров в камине и аромат пчелиного воска, предвкушая, как устроится перед телевизором в пижаме. Она не понимала людей, которые после работы идут не домой, а в какой-нибудь паб. Разве можно сравнить уютный ужин дома с неудобствами кафе!