Вот хоть бы памятниками… Вспомнилось, что памятник на площади воздвигли в первый год его председательства. Он, хозяин города, вкладывал в это дело всю свою энергию. Торжественное открытие. Праздник. Он произнес речь, и речь эта была лучше всех. Правда, написать ее помог Шикович. Он, Гукан, позвонил, и тот сразу явился. Был порядок. А теперь? Тот же Шикович, средненький журналист, а ведет себя бог знает как. Все хочет перевернуть вверх ногами…

Сильно кольнуло в сердце. Семен Парфенович инстинктивно прижал руку к груди, будто желая поддержать его, свое растревоженное сердце.

Шикович писал документальную повесть о подполье. Но «белое пятно» — группа инфекционной больницы — сильно мешало завершению работы. Собственно, никакого «белого пятна» не было. Об этой группе он знал теперь больше, чем о любой другой. Одного только не мог понять: зачем гестапо понадобилась такая провокация с Савичем? Этого не понимали многие. Кирилл злился: как трудно выкорчевать недоверие к человеку! Разве живые люди — Суходол, Зося — не самые лучшие документы? Правда, никто, кроме разве Гукана и Рагойши, открыто не высказывался, что не верит их свидетельствам. Однако даже у самых объективных и доброжелательных людей Шикович угадывал заднюю мысль: все-таки Зося — дочь, Суходол — какая-то лекарка, не слишком активная подпольщица, к тому же старая женщина, которая могла и напутать.

В конце концов и сам «расследователь» понял, что не хватает ему той ниточки, ухватившись за которую можно распутать весь клубок. И надо было либо искать этот кончик, либо рубить гордиев узел. Он, искал, настойчиво, упорно. Ездил в Центральный партизанский архив. Просидел там весь свой отпуск. Пытался найти подпольщиков. Ах, если бы ему дали возможность опубликовать статью! Тогда люди, конечно, пришли бы сами. Тарасов обещал, но все почему-то оттягивал.

Шикович ошибался в одном: он считал, что всем этим делом по-настоящему занят только он. Да Ярош помогает ему. И все. На самом деле подпольем занимались многие люди, по разным линиям. Его поиски, может быть, явились только тем «катализатором», который ускорил «реакцию». Пришло время, и он понял это.

Уже наступил ноябрь и за окном летали белые мухи, когда позвонил Сербановский. Кирилл давно не виделся с капитаном и почти потерял надежду, что тот сможет чем-нибудь ему помочь. Сербановский просил завтра зайти к нему.

— А сегодня нельзя? — в нетерпении спросил Шикович.

— Нет, завтра. В одиннадцать.

Капитан за это время стал майором. Но, казалось, еще сильнее похудел: глубже запали глаза и как будто больше стали уши — оттопырились, словно он настороженно вслушивался в обманчивую тишину. Пожимая ему руку, Шикович ощутил мозоли на его ладони, вспомнил о больной жене и пожалел этого серьезного и; очевидно, упорного в любом деле человека. Однако Сербановский встретил его неожиданно бодро и оживленно, с добрым дружеским расположением.

— Что слышно, Кирилл Васильевич?

— По группе железнодорожников нашел гору новых документов, по группе Савича… — Шикович развел руками. — Помимо всего прочего, эти люди здорово умели молчать.

— Да, — согласился чекист. — Не ради славы они боролись. И не думали, что нам с вами придется не спать ночами, чтоб расследовать их деятельность.

Не прерывая беседы, майср набрал номер телефона, кратко приказал:

— Арестованного Дымаря ко мне. Шикович оживился:

— Что-нибудь новое?

— Сейчас увидите и услышите, — улыбнулся Сербановский. Встал из-за стола, подошел к окну и открыл форточку. — Как ваш друг Ярош поживает?

Шикович насторожился: не дошла ли и сюда, в этот старый особняк, сплетня о связи Антона с Зосей? Ответил шуткой:

— Режет людей без жалости.

— Мне Вагин рассказывал, здорово он выступил на сессии. Молодчина!

— Да, пришлось кое-кому поскрести в затылке.

Постучали в дверь.

— Войдите! — крикнул Сербановский. Быстро взял стоявший у стены стул, поставил к столу с другой стороны. Кивнул Шиковичу:

— Сюда, пожалуйста. Кирилл поспешно пересел.

Он ожидал увидеть громилу с бандитской мордой, а в дверях стоял старик, седой, сухопарый, с покорно-добродетельным выражением лица. За спиной его высилась крепкая фигура солдата с автоматом на груди. Конвоир начал докладывать:

— Товарищ майор…

Сербановский остановил его движением руки:

— Посидите в коридоре.

— Слушаюсь, товарищ майор! — Щелкнули каблуки, бесшумно затворилась дверь.

Старик, как бы вдруг вспомнив, сорвал с головы кепку.

— Здравствуйте, гражданин следователь.

— Здравствуйте, — ответил Сербановский, будто и вежливо, но Шикович уловил нотку брезгливости в его голосе. Майор стоял у окна, заложив руки за спину. Шикович никогда еще не видел его таким — высоким, стройным, величавым. Во всяком случае, в этот момент он ничуть не был похож на того сутулого, с усталым лицом капитана, который поначалу не понравился Шиковичу.

— Садитесь, — указал Сербановский арестованному на стул, стоявший поодаль от стола, почти посреди комнаты.

Старик тяжело вздохнул и сел. Майор прошел мимо него и, обойдя стол, сел на свое место.

«Неужели этот старикашка — серьезный преступник? — думал Шикович, разглядывая арестованного. — Такая безобидная физиономия… Тонкие кисти, пальцы, как у музыканта. Интеллигент? Нет, есть в нем что-то лакейское. Скорее официант какой-нибудь. Сумел осмотреть меня так, чтобы не встретиться взглядом. Оценил костюм».

Действительно, седой старичок прикинул по платью, кто этот второй: штатский или переодетый чекист?

— Гражданин… — Сербановский, будто бы не помня фамилии, заглянул в бумаги, — Дымарь-Соколов-Березовский… Я все забываю, какая из этих фамилий настоящая?

— Ну, Дымарь, Дымарь, Ды-ы-ма-арь, — раздраженно проскрипел старик.

Сербановский поднял голову, сказал с корректной строгостью:

— Я прошу вас спокойней.

— Да я спокоен, гражданин следователь. Я уже спокоен. — Старик вдруг сник, сгорбился, опустил руки, так что кепка коснулась пола.

— Чем вы занимались до войны, Дымарь?

— Работал закройщиком в ателье,

— Во время войны?

— Держал свою мастерскую, портновскую. Небольшую.

— А еще чем занимались?

— Эх, гражданин начальник! — хлопнул вдруг старик кепкой по полу, выпрямился и, уже не пряча глаз, посмотрел на Шиковича. — Не надоело вам спрашивать одно и то же по десять раз?

— Отвечайте на вопросы.

— Ну, выполнял некоторые задания полиции, — глухо, в пол, отвечал Дымарь,

— Чьи еще задания выполняли?

— В СД не служил! — визгливо крикнул арестованный. — Чего не было, того не было! Я все вам сказал. Все! Наговаривать на себя меня не заставите!

— Подождите, подождите. Не прикидывайтесь дурачком. Нам отлично известны взаимоотношения СД и полиции. И вам они известны не хуже. Какие конкретные задания вы выполняли?

Фамилия Дымарь ничего не сказала Шико-вичу, однако когда арестованный сказал о своей профессии, Кирилл Васильевич сразу вспомнил рассказ Яроша. Не удержался, спросил Сербановского:

— Простите, Анатолий Борисович, Как имя-отчество арестованного?

— Отвечайте, Дымарь!

— У вас же записано.

— Спрашивают у вас.

— Назар Аверьянович,

— Этот тип шпионил за Ярошем, — сказал Шикович майору.

Дымарь опять выпрямился, непонимающе посмотрел на Шиковича: задает вопросы совсем непрофессионально. Значит, не чекист, не более высокое начальство. Кто же? Свидетель?

— Вы знаете Яроша? — спросил у него Сербановский.

— Нет, нет, — быстро, не думая, отвечал предатель. — Такой фамилии не слыхал.

— Кузьма Клещ. Пожарный, Знали такого?

Дымарь на минуту задумался, некрасиво, по-старчески свесив челюсть, отчего рот превратился в какую-то бесформенную щель. Потом словно обрадовался:

— Ах, Клещ? Пожарник? Помню, помню. Признаюсь, имел задание проследить его. Имел, имел… Да. Гражданин начальник! Прошу это записать. Не выдал. Нет. Не выдал, хотя раскусил, что \за птица. Орел! — на высокой ноте, как бы в восторге, выкрикнул старый шакал и вдруг хихикнул: — Это ж он Лучинского… Фото его потом размножили. А я не выдал. Хороший человек. Понравился мне. Значит, жив Кузьма Клещ? Хе-хе, Клещ. Вот вам еще факт… Запишите. Не выдавал я хороших людей!