Награждение верных слуг «нового порядка» орденами райха. В списке награжденных Савича нет. Но на фотографии, сделанной во время церемонии вручения фашистским генералом наград, на заднем плане опять тот же лоб выглядывает из-за других голов.
Наконец, слезливый некролог, который Шикович читал, еще когда работал над книгой Гу-кана. Соболезнования в националистической и немецкой газетах. Сообщение о похоронах «активного деятеля белорусского освободительного движения», известного доктора медицинских наук Степана Савича, «погибшего от рук бандитов». Короткая информация в газете партизанской бригады «За Родину»:
«Подпольщики города привели в исполнение приговор народа над изменником Родины доктором Савичем. Такой конец ожидает каждого фашистского прихвостня.»
— Значит, официальный приговор партизанского командования или подпольного органа партии найден не был? — спросил Шикович у Сербановского.
Эти приговоры, видимо, не всегда записывались на бумаге, — ответил тот, не поднимая головы.
— Нет, такие приговоры обычно именно записывались. И это важно. Никем Савич осужден не был.
Шикович закрыл папку, громко хлопнул по ней ладонью. Настроение у него было такое, что впору с кем-нибудь поссориться. С Сербановским, что ли? Его разозлило, что капитан никак не реагировал на этот его жест.
— И эти документы вы боялись мне показать? Во всех инстанциях согласовывали? Формалисты!
— Ничего для вас интересного не нашлось? — как бы с сожалением спросил Сербановский, откинувшись на спинку стула и потирая под очками усталые глаза.
— Кроме прошения Савича, все это я читал двенадцать лет назад. Без всякой игры в прятки..
Капитан между тем подумал:
«А следователь ты неважный. Был бы повнимательнее, заметил бы, что папка расшивалась и один документ из нее вынут».
— Если не секрет, что вы собираетесь делать дальше?
— В моей работе секретов нет. Плюну на архивную пыль, как советовал мне мой друг Ярош. Буду искать живых людей, которые знали Савича, работали с ним. — Шикович встал, потянулся, чтоб размять затекшее тело. И вдруг спросил капитана в упор: — Скажите, Серба-новский, по-человечески, откровенно: а что вы думаете после того, как познакомились с делом Савича? Что подсказывает вам чутье старого чекиста?
Сербановский поднялся, подошел к сейфу, вынул из кармана ключи, открыл массивную дверцу.
— Я покажу вам маленький документик, который мне удалось отыскать, — и, достав с верхней полочки пожелтевший блокнотный листок, длинный и узкий, протянул Шиковичу. Тот с одного взгляда прочитал:
«Федя!
Я абсолютно уверен, что ограбление аптечного склада не обошлось без Савича. О, ты не знаешь, какая это хитрющая лиса! Гарантируй тысячу марок, и я тебе раскушу этот орех. Имею ключик. Тебе — слава и спасибо гестапо, а мне — деньги. Давай согласие. Не тяни.
Твой К р а в е ц».
Написано карандашом, по-русски, с ошибками.
Шикович прочитал второй раз, третий, удивленный и обрадованный.
Заперев сейф, Сербановский вертел на паль-це ключи и объяснял:
— Это из архива следователя полиции
Федора Швагерова. Его судили в сорок пятом, дали пятнадцать лет. Я вот смотрю судебные материалы. К сожалению, тогда никто не разобрался в этой записке. Кто писал? Когда? По какому поводу? Очевидно, сочли, что намек на Савича недоразумение. Придется разобраться теперь.
Они смотрели друг на друга, смотрели с той прямотой и пониманием, которые сближают людей и делают друзьями.
— Слушайте, Анатолий Борисович! — заговорил Шикович. — Будь мы с вами поближе, эх, и выругал бы я вас сейчас! Знаете, есть такие мужские слова, которые иной раз покрепче любой похвалы.
— Не нужно мне похвалы, Кирилл Васильевич. Только, пожалуйста, не думайте, что я и мои коллеги всегда подбирали документы для обвинения. «На месте вашего коллеги…» Эх, Кирилл Васильевич! Поверьте, что для меня нет большей радости, чем доказать, подтвердить честность человека.
Шикович протянул руку. Сербановский крепко сжал ее:
— Помогите нам. А я помогу вам.
— Спасибо, Анатолий Борисович.
15
Многотонная станина медленно плыла в тесно проходе между станками, полусобранными и готовыми, серыми и ярко окрашенными для экспорта. Высоко под крышей цеха двигалась стеклянная будка крана. Девушка в синем чистеньком комбинезоне, пестрой, как весенний луг, косынке внимательно следила за движением станины, за людьми внизу, занятыми своим делом. Сейчас кто-нибудь из сборщиков возьмет эту «детальку», поведет по проходу и покажет место, где ее поставить. Повиснут ослабленные тросы, легко отцепятся крюки. Она подтянет их на безопасную для людей высоту, и кран с грохотом и звоном отъедет назад. Иной раз ей долго приходится сидеть без дела, ждать, пока механики и сварщики дадут новую крупную деталь. Она оглядывает цех с высоты и завидует слесарям, у них работа все время, от гудка до гудка. Среди огромных машин люди не больше козявок. Но машины эти, красивые и умные, собираются их руками. Правда, без ее труда, без крана ничего бы они не собрали, потому что не под силу им поднять даже маленький «узелок». Эта мысль всегда утешает Нину: не последний винтик и она в цехе.
Нина позвонила: «Принимайте свою «детальку». Из-за станка вынырнула знакомая фигура. Парень в берете остановился в проходе спиной к ней, смотрит куда-то в конец цеха, где работают упаковщики, и словно не видит и не слышит, что на него ползет двухсотпудовая громадина. Нина затормозила кран. Станина грозно качнулась. Крановщица позвонипа громко раздраженно. Парень — ни с места.
Нина высунулась из будки и закричала:
— Эй, ты! Долго ворон будешь ловить? Разиня!
Тогда Славик обернулся. Чумазая физиономия его расплылась, блеснули зубы. Сорвал берет и весело помахал им:
— Ах, это вы, леди?! Рад вас приветствовать! Приятно слышать такое аристократическое обращение!
Но в этот момент кто-то из слесарей застучал молотком, так что зазвенел весь металл в цехе. Нина не разобрала ни слова. А Славик услышал, как она бросила сверху, точно камень:
— Пижон!
«Запишем и это на твой счет, дорогой «дят-лик», — подумал Славик и, наклонившись, ловко нырнул под станину, что по технике безопасности тоже было запрещено. Вынырнув с другой стороны, надел парусиновую рукавицу и… «повел» станину. Делал он это поначалу с небрежностью опытного в таких делах человека. Однако поставить «детальку» на место, на боль-шую станину — основу станка — не так-то просто. При всем умении и сноровке крановщицы станина покачивалась и отклонялась то в одну, то в другую сторону. После двух-трех попыток Славик понял, что ему не выдержать этого, по сути, первого экзамена, и решил, что во всем виновата чертова «дятлиха». Она там в будке нарочно делает так, чтобы все видели его беспомощность. Издевается. Погоди же!
Он задрал голову и крикнул:
— Эй, ты! Ворона!
Но Нина была так сосредоточенна, что не слышала. Острое личико с длинным носиком (за что Славик и окрестил ее дятлом) еще больше заострилось и вытянулось. Славик обернулся, чтобы позвать Тараса. Гордость не позволяла ему, когда приходилось туго, обращаться за помощью ни к кому, кроме Тараса и Кости. Но в этот момент появился Иван Ходас. Славик выругался про себя: опять Ходас. Всегда этот Иван оказывается рядом, когда он, Славик, попадает в неловкое или трудное положение. Точно следит за ним.
Ходас чуть приметным жестом левой руки показал Нине, в какую сторону отвести станину. Повел ее на себя, скользнул глазом по срезу боковой плиты, словно прицелился, и, дав команду крановщице отъезжать, легко поставил станину на место — паз в паз, щелочка в щелочку.
Когда кран с грохотом отъехал, Ходас, оглядывая основу будущего мощного станка, спросил как бы между прочим:
— Ты работать сюда пришел или в игрушки играть?
— А что? — моментально ощетинился Славик.
